Сага о Годрланде - Наталья Викторовна Бутырская

Мы с Херлифом уселись на вышитые подушки стульев, рабы тут же поднесли нам чаши для омовения рук, потом чистую тряпицу для обтирания. Хотевит сам налил нам вина и сразу перешел к делу. Оно и верно. Если б он вздумал заговорить меня, потянуть время тостами и пустой болтовней, я б точно разбил один из этих дорогих кувшинов об его голову.

— Я не отказываюсь от своих слов и хочу вернуть тебе обещанное. Несмотря на то, что случилось в Велигороде, твой хирд помог Дагне, вы спасли меня и ее, привезли в Гульборг, защищали, кормили. И я хочу отплатить вам за всё.

К нам за стол сел родич Жирного, тот самый муж, что открыл дверь. Он явно был не в духе: хмурился, толком не пил и не ел. А судя по его лицу, речи нашей он не понимал. Это Хотевит волей-неволей выучился за время пути нордскому языку, а этот живич, скорее всего, разумел только свой да здешний языки. Ну и, может быть, сарапский.

— Только в Годрланде жизнь идет иначе. Здесь нельзя спешить.

Я хлебнул вина. Крепкое, сладкое, оно приятно прокатилось по горлу и разгорячило кровь.

— Если я сегодня пойду к тому ярлу, его слуги меня не впустят, скажут, что ярл захворал или уехал в поместье за городом. Сначала нужно передать ему письмо, где будет сказано, что Хотевит Жирный хочет увидеться. Получив письмо, ярл расспросит людей и узнает, когда я прибыл в Гульборг, с кем, зачем, и лишь потом согласится на встречу. Скорее всего, та встреча будет не в его доме и не в моем, а в термах.

— Термы?

— Ну, что-то вроде бани, я рассказывал, помнишь? Так вот, если ярл узнает, что я попросил с ним встречи прямо в день приезда, то решит, что серебро мне нужно срочно. А если так, значит, либо у меня, либо у моего рода какие-то неприятности. И тогда ярл подумает, а зачем ему отдавать серебро тем, кто, возможно, скоро покинет Гульборг? Или скажет, что сейчас у него нет столько серебра, и он даст наполовину меньше, зато сейчас, и мы тогда забудем про его долг.

Хотевит разом выхлебал чашу вина.

— Потому мне нужно выждать несколько дней, походить по разным местам в Гульборге, что-то продать, что-то купить, сходить в термы, напомнить о себе и лишь потом написать ярлу. И с возвратом не торопить, а лишь напомнить о долге, сказать, мол, что мой род хочет еще несколько лавок открыть или отправить пару кораблей куда-нибудь за новым товаром, например, в Черные земли. Договориться, что часть долга он вернет серебром и золотом, а часть — товарами:пряностями, тканями или маслом. Потом распродать его товар, и лучше бы не здесь, а у нас, в Альфарики…

Я перебил Жирного:

— Верно ли я понимаю, что если тебе нужно серебро прямо сейчас, то ярл не вернет долг, а если как бы и не очень нужно, тогда вернет?

— Верно. Иначе тут и не делается.

— Что за глупости! — рассердился я. — А тот ярл… уж не сарап ли он?

— Нет, не сарап. Фагр.

— А почему же всех здешних ярлов не повырезали сарапы? Почему не забрали у них всё добро? В Бриттланд, я слышал, сарапы пришли с огнем и мечом.

— А зачем? Сарапы сюда не грабить пришли, а жить. Зачем убивать овцу, если можно каждый год состригать с нее шерсть? К тому же вся знать тут же поменяла богов и начала кланяться солнцу.

Я невольно посмотрел на второго живича. У того на шее висел золотой круг с высеченными лучами.

— В Бездну сарапов и фагров. Когда я получу свое серебро?

— Думаю, седмицы через три. Самое большее — через месяц.

Мы с Простодушным переглянулись. Альрик столько не продержится в переполненном городе.

— А где мы будем жить в это время? В этом дворике? И что есть? А еще нам нужно заменить некоторые доски на «Соколе», найти лекаря для Альрика…

— Я найду и оплачу вам жилье на месяц, дам серебра на еду и через родича разузнаю про лучших лекарей. Всё равно они сразу вас не примут, так что как раз сможете поспрашивать, кто лучше лечит хвори, связанные с Бездной. С починкой корабля придется подождать.

Пока мы разговаривали, Простодушный будто бы и не слушал, перепробовал все блюда, выпил несколько чашек вина, полюбовался игрой света на стекле, пощупал ковер под ногами, даже прошелся по комнате, чтобы рассмотреть всё получше. И подал голос только сейчас:

— А как скоро прибудут твои родичи из Раудборга?

Почти рассеявшиеся подозрения всколыхнулись снова.

А ведь и впрямь… Мы здешних обычаев не знаем. Вдруг Хотевит врет мне прямо в глаза? Вдруг Дагна уже сбежала с «Сокола»? А что до тех письмен, где сказано о долгах… Как там сказал дед Хотевита? К кому мы пойдем с этими письменами? Кто вступится за безъязыких чужаков?

— Не знаю. Может, уже завтра, а может, и следующей весной. Но в Гульборге они меня уже не запрут и назад ворочать не станут, а коли я обженюсь на Дагне, так и вовсе ничего сделать не смогут.

— Разве что отобрать письмена с долгом, — заметил Простодушный. — Или объявить нас разбойниками, что похитили и тебя, и письмена. Нет у нас веры твоему роду, уж извини, Хотевит Гореславссон.

— Гореслав — это мой дед, а не отец, — буркнул Жирный. — Так чего же ты хочешь?

— Дагну и впрямь удержать долго не выйдет, да и не стоит она столько марок. Потому я хочу залог, равный твоему долгу. И закрепить передачу того долга новыми письменами, где будет сказано, что ты по доброй воле передаешь нам тот залог до выплаты долга. И чтобы те письмена были не только промеж нас, но и какой-то важный ярл из здешних, а лучше два или три согласились, что видели те письмена. Чтоб твой род потом не оспорил передачу залога и не ославил нас татями.

Вот это Простодушный! Ай да голова! Не зря я его с собой позвал! Значит, и я не такой уж дурак.

Херлиф едва заметно улыбнулся мне:

— Хальфсен не только в языках силен, — пояснил он, — многому научился