Врач «скорой» - Алексей Викторович Вязовский
– Товарищ генерал, – вдруг понесло меня, – может, надо пригласить каких-то специалистов из-за рубежа? Ну, знаете, самых лучших?
– Лучшие – у нас, – четко, почти скандируя, ответил генерал. – Других не держим.
– Извините, не подумал, – смутился я. – Никаких сомнений, просто знаете…
– Знаю, – устало вздохнув, сказал Кравков. – Вы думаете, первый такой?
* * *
Что делать, если идти на работу не хочется, а надо? Помогает самовнушение – «я иду спасать людей», «я нужен советским гражданам». Ну как гражданам… В основном всяким чиновникам из ЦК, министрам, их замам, а также многочисленной родне. Только их обслуживает ЦКБ.
Пока прогревал машину, вспоминал вчерашний день. Он закончился звонком матери. Мало того что на ноябрьские праздники с Федей приедет, так еще и пришлось отвечать на вопросы женщины, внезапно выяснившей, что ее сын вполне половозрелый и живет с девушкой. Потому что трубку Аня взяла. Да мне, в принципе, плевать на это. Приедут – потерпим, обязательную программу в виде всяких покатушек по достопримечательностям и прочего выполним. Где наша не пропадала? Тем более что Аня решила поиграть в жену декабриста и сопроводить меня с миссией моральной поддержки. Значит, будет легче.
Так как смена не моя, поставили меня третьим номером к какому-то Спиваченко. Внешность, кстати, у доктора была какой угодно, только не украинской. У бурятов бы за своего сошел, сто процентов. Глазки узкие, хитрые. Меня подробно расспросил, что да как, но вроде остался доволен.
Третьим номером – вообще лафа работать. Даже наркота у второго номера. А ты знай себе, носи чемоданчик и выполняй ценные указания.
Первый вызов и сразу в цэковские дома из бежевого кирпича. Спиридоньевский переулок завален снегом, но дворники дружно его чистят – с трудом, но проехали во двор.
– Совсем умом тронулся, – рапортовала нам пожилая мать пациента. – Забирайте его скорее!
– А что случилось? – поинтересовался Спиваченко.
– Сынок у меня со слабоумием. Стоит на учете. Как напьется, начинает куролесить.
Мы вошли в квартиру, тут было, мягко говоря, странно. Везде разбросаны вещи, стены чем-то измазаны.
– Только я в магазин отлучилась, – женщина заплакала, – он достал заначку, выпил. А ему нельзя!
– Ну давайте посмотрим пациента. Как его зовут?
– Виктор.
Парень оказался и правда со странностями. Всклокоченные волосы, дико вращающиеся глаза. Сидит на кровати и руками ест что-то разбросанное на одеяле. Не исключено, что макароны с мясом. Рядом стоит водочная бутылка, в которой на донышке что-то плещется. Дерьмо не пьет, «Посольской» балуется.
– Виктор, здравствуйте, – очень вежливо начал Спиваченко. – Как чувствуете себя? Что беспокоит?
Похоже, доктора самого не тревожило, что пациент жрет с постели. И не такое видели.
– Мать, ты дура? Зачем вызвала этих? Я тебе… хрум-хрум… что? Подопытная крыса?
– Витя, поговори с нами, – доктор сделал нам знак, чтобы мы были готовы. – Выпивал сегодня? Много?
– Какая на хрен вам разница?
Разница большая. Если бы просто напился, то варианты есть. А если с непредсказуемым буйством… Так что надо паковать и везти. Но сначала придется поубалтывать.
– Вить, смотри, какое дело, – Спиваченко перешел на мелодичный и спокойный тон: – Мы тебя все равно увезем. Ты выбирай – по-хорошему или по-плохому.
Мама сзади ахнула.
– Давай по-хорошему, а? Спокойно соберешься, спустишься с нами в машину. А мы тебе сирену включим!
– Настоящую?! – пациент клюнул, перестал перебирать пальцами макароны.
– Настоящую, – покивал доктор. – С мигалкой.
Это почему-то сработало. Витя дал себя собрать, одеть по погоде. Спокойно спустился вниз, послушал рев сирены, которой мы, похоже, взбудоражили весь дом, покивал. И сел в салон. Пути к выходу мы со вторым фельдшером, знатоком современного искусства Капитоновой, перекрыли своими, можно сказать, телами. Духан от пациента стоял мощный. Похоже, что к «Посольской» еще добавилась какая-то парфюмерия. Непередаваемый аромат, потом долго будем проветривать.
В салоне я тихо спросил Спиваченко, куда мы его везем.
– В приемном скорее всего в наркологию оформят. Его пьяным просто в психиатрию не примут. Пусть сначала у Трунова протрезвеет.
Сам Гойко Митич меня волновал мало. Если честно, то и Лиза за последнее время ушла куда-то на второй план. Вспоминал ее иногда, но далеко не каждый день. Даже в Цюрихе, когда выбирал подарки из серии «всем подряд», ее в мысленный список не включил. Вот и сейчас – шевельнулось что-то не очень комфортное в глубине сознания – и утихло мгновенно. Потому что Витя как-то неправильно задвигался, я и прикинул сразу, как бы он не повторил подвиг сбежавшего от нас алкаша.
Но обошлось, довезли. Витя даже начал посапывать и пускать пузыри. Казалось бы, ситуация исчерпана, паренька можно и домой свезти, но это пока он спит. Словно услышав мои мысли, клиент встрепенулся и потребовал включить сирену. К счастью, мы уже подъезжали к приемному и отговорились обещанием покатать с шиком чуть позже.
Дежурный врач тоже возражений не имел. А что, клиент свой, показания есть, чего не взять? Сказал только, что надо вызвать для порядка кого-нибудь из наркологии, чтобы формальности соблюсти. Ну и ладно. И мы стали ждать, окружив Витю, сидящего на кушетке, дабы он не попытался проиллюстрировать доносящуюся издалека песню Высоцкого «Был побег на рывок». Странно, что в такой конторе ее включают на всю громкость.
Наконец, показался представитель племени наркологов, и мы распустили нашу «штрафную стенку»… Ой, да это сам Трунов! Помоложе никого не нашлось? Или случай показался сомнительным, когда по телефону сообщали?
Прошел Андрей Борисович аки светский лев, гордо неся голову и не глядя по сторонам. Сел за стол дежурного и сразу углубился в карточку Вити, на самого пациента внимания не обращая. Типа, не царское это дело, прикажу… Что-то меня не вовремя на улыбки пробивать начало. Я помню обидчивость этого кренделя. Поднимет сейчас голову, увидит меня усмехающимся, начнет слезы лить и посуду бить.
– Непрофильная госпитализация, – промолвил Трунов свой вердикт. И как сказал, а? Каждое слово – прям в металле отлито.
– Но ведь в данном случае, – начал возражать Спиваченко, – на первое место…
– Есть же у пациента диагноз, коллега, – последнее слово он процедил так презрительно, что даже мне не по себе стало слегонца. – Вот, русским по белому написано: «Дебильность, эретичная форма». Вот и везите по профилю. Не понимаю, – он картинно откинулся на спинку стула, – почему я должен вам это объяснять? Ну эти, – он как-то небрежно махнул рукой в угол, где стояли мы с Капитоновой, – с них что взять? Но вы должны…
– Ты что сказал, сморчок?! Кого дебилом назвал?
Ого, у нас произошла незаметная подмена матери пациента. Испуганную и слегка растерянную женщину заменила натуральная тигрица. В глазах блеск, руки
