Запрет на вмешательство - Макс Алексеевич Глебов
Поезд шел медленно, кланяясь каждому столбу и подолгу застревая на неприметных полустанках. Влияние большой войны чувствовалось и здесь, но пока лишь по напряженным лицам местных жителей и обилию людей в форме.
Как я ни старался, но бюрократическая машина слишком медленно реагировала на внешние раздражители, даже такие сильные, как начало войны. Широко распропагандированная советскому народу непреложная истина, что «красная армия всех сильней», привела к тому, что всю серьезность положения чиновники, особенно тыловые, осознали далеко не сразу.
В общем, в эшелоне, идущем к фронту, боец Петр Нагулин в моем лице оказался лишь в конце июля. Уже отгремели пограничные сражения, в которых погибла самая подготовленная часть кадровой армии СССР, уже две недели шли тяжелые бои под Смоленском, набирали обороты сражения за Киев и Ленинград, а на юге немцы и румыны выходили на подступы к Одессе. А я медленно тащился через огромную страну в вагоне-теплушке с трехъярусными нарами, до отказа набитом такими же, как я парнями, весело и уверенно рассуждающими о том, как они будут бить фашистов — политическая пропаганда и здесь работала без сбоев. Вот только каждые несколько часов я прикрывал глаза, притворяясь спящим, и просматривал спроецированные на поверхность контактных линз снимки с орбиты. То, что я видел, мне категорически не нравилось. Мы ехали в ад. С песнями, смехом и бесшабашным задором, присущим молодости.
Глава 3
Рядом со мной плюхнулся на нары высокий парень с круглым лицом и вечной улыбкой на губах. Я уже не раз обращал на него внимание — не сиделось человеку на месте. Кроме того, старший лейтенант НКВД, сопровождавший поезд, именно его назначил старшим по нашему вагону. Чувствовалось, что в мирной жизни был он неисправимым оптимистом, и свое легкое отношение ко всему происходящему притащил и сюда, в приближающийся к фронту деревянный вагон с пополнением для обескровленных в боях стрелковых дивизий.
— Ты чего такой мрачный, боец? — спросил парень, ерзая и устраиваясь поудобнее.
— Война, она, вообще, штука невеселая, — пожал я плечами, пытаясь дать понять беспокойному соседу, что к разговору не расположен.
— Да ты, никак, боишься? — в его голосе не слышалось никакого негатива, скорее, искреннее удивление, — Меня Борисом зовут, я из Воронежа родом.
— Петр, — представился я и пожал протянутую руку. — Конечно, боюсь. Глупо недооценивать противника.
— Ты это, — Борис понизил голос, но улыбка с его лица никуда не делась, — не дрейфь и говори тише, а лучше вообще помолчи, чем такое болтать. Если до замполита твои слова дойдут, огребешь проблем, а оно тебе надо? Моральный дух бойцов РККА высок и незыблем. И нечего его подрывать.
— Дух — это важно, — не стал я спорить, — значит, будем укреплять.
— Не, Петя, не боишься ты, — внимательно посмотрел на меня Борис, — это я поначалу подумал, твои слова услышав, да, видать, ошибся. Серьезный ты очень, и, похоже, знаешь что-то такое, чего нам, простым бойцам, знать вообще-то не положено.
Ну неужели на моем лице все прям вот так и написано? Так ведь и действительно недолго в неприятности вляпаться, если первый встречный насквозь меня видит…
— Мне отец про первую мировую рассказывал, — осторожно ответил я не в меру проницательному собеседнику, — Сам он не воевал, но с теми, кто там побывал, общался. Не хотел бы я в тех окопах оказаться. Немногие оттуда вернулись.
— Про империалистическую-то… — усмехнулся Борис, — ну, так там другое совсем было. За интересы буржуев народ погибал, а мы нашу социалистическую Родину защищать едем. Надо разницу понимать.
— Да я и не спорю, — решил я не обострять дискуссию. И так привлек к своей скромной персоне лишнее внимание, пора уже сменить скользкую тему. — Когда нам оружие выдадут, не знаешь? Неуютно как-то — фронт скоро, а руки пустые. Я в тайге вырос, там без ружья никак нельзя. Вот и сейчас будто голым себя чувствую.
— В тайге говоришь? Охотник? — заинтересовался Борис. Я обратил внимание, что и другие соседи по вагону начинают прислушиваться к нашему разговору.
— Конечно, охотник. В тайге все мужчины — охотники.
— И стреляешь, наверное, неплохо, при такой-то практике? — спросил сидевший на соседних нарах парень с непослушным вихром волос, который он все время безуспешно пытался пригладить.
— Отец был доволен, — уклончиво ответил я, — а самому мне судить сложно, не с кем сравнивать. Для успешной охоты моих умений хватало.
— Про оружие не знаю, — вспомнил о моем вопросе Борис, — выдадут, не беспокойся. Вот приедем, разгрузимся, распределят нас в боевую часть, там и оружие получим.
— Хорошо, если так… — я демонстративно зевнул и прислонился к покачивающейся стенке вагона, — Посплю я чуток, сморило меня что-то.
Я прикрыл глаза и слегка напряг нужные мимические мышцы, активируя интерактивный режим работы с контактными линзами. Для начала, где мы? Так, ближайшая крупная станция — Христиновка. Это на три сотни километров южнее Киева и километров на двадцать северо-западнее Умани. Будем мы там где-то через пару часов, если опять не застрянем, кого-то пропуская, или немцы не разбомбят путь. Обстановка на этом участке фронта меняется весьма стремительно. Киев пока держится, благодаря построенным еще перед войной укрепрайонам, но немцы упорно продвигаются на флангах, охватывая город с севера и с юга.
Вот на южный фланг нас и везут, только почему мы все еще едем вперед? Мы же не кадровая часть с оружием, боеприпасами и четко поставленной задачей. Из нас еще надо что-то сформировать, хоть как-то обучить тех, кто совсем не в теме, оружие выдать, наконец. А мы куда лезем? И почему так беспечно? Даже сюда уже должны залетать немецкие самолеты, а идущий к фронту посреди дня эшелон — не та цель, которую летчики люфтваффе сочтут второстепенной. Но это понятно мне, с моим уровнем информированности, которого сейчас нет здесь больше ни у кого, включая руководство РККА и вермахта, хотя у немцев с этим все же получше — как ни крути, а господство в воздухе сильно улучшает качество авиаразведки.
Итак, о чем же еще не знают в высоких штабах? Или знают, но пока не успели должным образом отреагировать и отдать необходимые приказы. Связь здесь