Владимир Михайлов - Игра в звуки
Вопрос был не пустой. Потому что когда он всё-таки, то и дело наталкиваясь на всё новые предметы и машинально извиняясь, добрался до двери и выглянул в коридор, то ужаснулся окончательно и едва не заплакал – потому, наверное, не заплакал, что влаги в организме на слёзы уже не осталось.
Во-первых, в коридоре было темно. Или почти темно: этакие густые сумерки стояли, хотя лампа под потолком горела в полный накал; но свет её нижних уровней почти не достигал, потому что весь коридор оказался оккупированным не какими-то там овеществлёнными идиотизмами табуреточного масштаба и ещё меньше; нет, тут обитали гиганты, Эвересты и телебашни по отдалённому сходству, на деле же – плоды чьей-то фантазии, которую даже не назвать было буйной – белой горячкой страдала эта фантазия, если только не передозировкой чего-нибудь этакого…
– Пивка бы вместо этого содома, – хрипло простонал Птич. Он знал, что пива нет. И оно не появилось, естественно.
Хорошо ещё, что всё это пока просто существует тут, но никак не действует; а если бы они вдруг стали двигаться? Но на кухню не попасть, это ясно.
Подумал – и накликал. Потому что сверху, с одной из Джомолунгм, лихо закрученной штопором, всё же сорвалось что-то, чтобы упасть прямо на него, Зенона…
– А-а-а!!!
Впрочем, едва слышно от сухости. Рашпилем по чёрствой корке, вот таким был звук.
И сознание почти совсем исчезло. А если удержалось всё-таки на грани, то лишь потому, что упавший почти с потолка прямо на Зеноново плечо предмет оказался мягким, тёплым и к тому же мурлычащим.
– Кузя! Ах ты, родной…
– Миа-ауу.
Обнимая кота, Зенон уткнулся лицом в чёрный мех и хотел было проговорить ещё что-то, как можно более ласковое. Но, сами собой, слова вырвались совершенно другие:
– Пива хочу! Пиво! Где пиво!!
И оцепенел, потому что свет погас.
Но только на миг. А когда он зажёгся снова – …
А говорят, нет счастья в жизни. Да вот же оно!
Где-то через полчаса туманно-серый и полный отчаяния мир начал постепенно приходить в себя, обретать чёткие линии и краски. Оказалось, что положение было вовсе не столь безнадёжным, как показалось Птичу вначале: двигаясь с осторожностью, ему удалось всё же проникнуть в кухню, где, по его смутным предположениям, должен был находиться партнёр-собутыльник. Догадка оправдалась: Какадык натужно храпел на полу в полусидячем положении. Глядя на него, Птич минуты на две предался зависти: не всякому и не всегда везёт так, что тебя, тяжело страдающего даже во сне, будят, и, со скрипом открыв глаза, ты прежде всего упираешься взглядом в уже освобождённую от крышки бутылку тёмного бархатного, успевшую выбросить струйку пены. Было чему позавидовать. Но Птич, убеждённый гуманист, не позволил себе радоваться за друга слишком долго: пора была разделить радость с ним, ибо, как известно, делясь радостью, ты умножаешь её количество в мире. Зенон так и поступил, и радость заструилась в кухне – даже более густая, чем дым от сгорающих на большом огне котлет.
Правда, радость – материя недолговечная, к ней привыкают быстро, а она, лишившись внимания, обижается и уходит. Так что ещё через относительно небольшое время, а если быть точным, то через десять бутылок (на двоих, на двоих!) друзья стали забывать о недавнем восторге; зато они получили взамен способность рассуждать; не скажем «трезво», но тем не менее достаточно логично.
– Что же мы с тобой тут насочиняли, а? – первым сформулировал проблему хозяин дома. – И как теперь будем со всем этим разбираться?
– Хороший вопрос, – оценил Эмигель, предварительно глотнув. – Но преждевременно поставлен. Лично я считаю, что сперва следует установить – с чем же мы намерены разобраться. Потому что я вижу два объекта для анализа: некий процесс – одно, и его результаты – другое. Согласен?
– Тогда уж три: источник или причина процесса, его суть и его результаты.
– Исторически верно, – согласился Миля: – три источника и три составных части мазох… тьфу ты: марксизма, конечно. Классическая формула.
– Полный консенсус, – констатировал Зенон. – В таком случае, у меня есть методическое предложение: начнём реставрировать события не с начала, а наоборот – с последнего происшествия.
– Гм, – проговорил Эмигель с сомнением. – Боюсь, что у меня в памяти возникли некоторые неувязки – что там было последним, что – предпоследним, и так далее. Вчера последняя бутылка была, по-моему, лишней, а?
– О выпитом не жалеют. И не вини память: последнее событие произошло без твоего участия. Его результатами мы сейчас и пользуемся… наполовину уже использовали.
– Вот откуда эта благодать! – сообразил Какадык, извлекая из картонки ещё две бутылки.
– Именно. Из того же источника, что и вся эта трахомудия.
– Первый случай, когда мы получили нечто, не вызывающее вопросов. Каким же образом это тебе удалось?
– Откровенно говоря, случайно. Мне было до того не по себе, что я не удержался и крикнул: «Пива!». И незамедлительно получил.
– Ага, – проговорил Эмигель после краткого размышления. – Ты хочешь сказать, что если сейчас я крикну, например…
– Миля! – Зенон молитвенно сложил руки. – Умоляю: не надо!
– Я же ещё ничего не сказал!
– Ох! Как будто я не знаю, что ты собирался потребовать. Потерпи! Сам же сказал, что вчера последняя была лишней!
– Ну да. Так то было вчера. А сейчас…
– Давай сначала разберёмся. Дело ведь не шуточное, мирового значения, подумай только! Продержимся пока на этом. Итак, последнее событие… я попросил пива – и получил его. Я просто крикнул. Ничего другого при этом не делал – просто был не в состоянии. Попросил – и получил именно то, чего хотел. Вот наша отправная точка. От неё и поведём рассуждения.
– Хорошо. Похоже, тут срабатывает древнее убеждение: узнав чьё-то имя, – или, допустим, название, – ты приобретаешь над этим кем-то, чем-то – власть. Иными словами, получаешь его в полное своё распоряжение. Принимается?
– Видимо, придется принять – при всём неправдоподобии… Какой-то, условно говоря, механизм осмысляет произнесенное имя, потом где-то отыскивает в природе…
– А может быть, и создаёт, если в природе такого предмета не существует…
– Ты думаешь?
– Понимаешь, у меня что-то начинает брезжить в памяти. Вчера мы с тобой наиздавали целый вагон произвольных звукосочетаний – как и обычно в игре. И получили взамен тот же вагон, но уже в виде вот этого хаоса. Давай сейчас, прежде чем рассуждать дальше, попытаемся как можно точнее вспомнить – какому звукосочетанию соответствует каждый продукт.
– Что это нам даст?
– Возможно, очень много. Вот я уже вроде бы точно вспомнил: это, к примеру, чудище…
И Эмигель указал на тороид, сантиметров тридцати в поперечнике, как бы подвешенный между девятью стержнями, покоившимися на круглой платформе, хотя с ними его не соединяла никакая видимая связь.
– Эта вот карусель появилась после того, как я произнес…
Зенон вовремя схватил собеседника за руку:
– Тсс!
– А что?
– А то, что если ты снова это произнесёшь, нам скорее всего выдадут ещё одну такую штуку – а мы не знаем даже, что делать с теми, которые уже есть. Давай-ка в письменном виде. Надеюсь, что читать оно не умеет. То, что нас осыпало этими дарами.
– Если смогу, – с некоторым сомнением согласился Эмигель. – Рука, понимаешь, ещё не пришла в себя как следует. Открой-ка ещё по одной. Да и потом – на письме всё это будет очень уж приблизительно, буква не в состоянии передать всю полноту каждого звука…
– Это ты мне объясняешь? Спасибо, вразумил. Только нам и не нужно, чтобы передавала: написанное просто поможет нам вспомнить каждую комбинацию – такой, какой она звучала на самом деле.
– Прав. Дай-ка какое-нибудь…
– Как можно тише!
– Какое-нибудь писло, – проговорил Эмигель едва уловимо. – А впрочем – у меня же есть ручка…
И на бумажной салфетке он корявыми буквами изобразил нужное звукосочетание.
– Ну, и что дальше? – поинтересовался Зенон, поглаживая устроившегося тут же на столе Кузю.
– А вот что: второе чёткое воспоминание созрело – что вон те как бы оленьи рога, что постоянно вибрируют, если всмотреться как следует, – рога эти растут из бублика, который служит для них основанием… Да ты не туда смотришь: они рядом с тобой, слева, стоят на микроволновке…
– Ах, эти? Пакостная штука. Я вспомнил: возникая, они в темноте хорошо приложили мне по макушке, не будь я тогда уже сильно поддатый – мог бы и умереть от страха.
– Они самые. И скажи спасибо, что почему-то не реализовалось всё то, что ты тогда назвал сгоряча. Если бы вдруг твоя мать…
– Ладно, ладно. К счастью, продуцируются, видимо, только конструкции, но не существа. Так что насчёт рогов?
– А что насчёт рогов? А, да. Я хотел сказать, что они возникли после того, как было произнесено…
– Пиши!
– Да пожалуйста.
