Эрик Рассел - Невидимый партнер
Отлетев от планеты достаточно далеко в глубокий космос, Лайминг настроился на специальную волну Х и по зашифрованному каналу связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и звездных координатах.
– Я снизился и быстро облетел вокруг этой свалки, – сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, хихикнул. На память пришла точно такая же ситуация, послужившая поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: "Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете, а затем очень быстро облететь ее". Листок вернулся обратно с вопросом: "Почему?". Он приписал ответ: "Болтаться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья". Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: "Не правильно и неостроумно". Но тот экзамен он тем не менее сдал.
Как Лайминг и ожидал, ответа на сообщение не последовало. Он мог без особого для себя риска посылать информацию в штаб разведки, но обратные сигналы, идущие с территории союзников в глубокий тыл, наверняка возбудили бы подозрения противника. Связь осуществлялась узконаправленным лучом, и латианская разведка только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать любое сообщение с передовой союзников. Однако вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, посланные с дальней окраины гигантского сектора пространства, контролируемого Сообществом.
Еще двенадцать населенных планет он обнаружил так же легко, как и первую: определяя их положения по направлению межзвездных торговых трасс, Лайминг следовал по трасс до конечных пунктов. Каждый раз он передавал информацию, и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.
Неожиданно для себя он обнаружил, что тоскует по звуку человеческого голоса. Его полет продлился уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали вызывать отвращение.
Много дней он был заточен в громыхающей железной коробке своего корабля. Дни превращались в недели, недели – в месяцы, и понемногу мизантропия сменилась чувством одиночества. И ложась спать, и просыпаясь, он видел вокруг только звезды без конца и края, ни одной живой души, ни одного человеческого лица! Теперь он был бы счастлив, услышать даже гнусный голос Крутта. Лайминг поймал себя на том, что с ностальгической нежностью вспоминает, как тот отчитывал его за действительные или мнимые провинности, а сладостные воспоминания о перепалках с начальством так просто приводят его в умиление.
Труднее всего переносить одиночество было в те дни, когда корабль летел по инерции с выключенными двигателями; тишина, бесконечная, безбрежная, почти лишала его рассудка. Лайминг пытался нарушить безмолвие и начинал петь во весь голос или спорить сам с собой вслух. Но это приносило мало радости: его вокальные таланты были ниже всякой критики, а спор не доставлял удовольствия: он не мог ни настоять на своем, ни переубедить самого себя.
Во время сна стали наведываться кошмары. Иногда ему снилось, что автопилот сломался и корабль во весь опор мчится прямо на раскаленную звезду. Он вскакивал с койки в холодном ноту и перед тем, как вновь улечься, судорожно, но тщательно проверял все приборы. Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей. Тогда он вяло лежал в трясущейся койке и прислушивался к их протяжному реву.
Иногда, в сонных видениях он в панике бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительно настигающий топот, но имелись ли у его преследователей ноги? Он с воплем просыпался – за секунду до того, как его должны были схватить… схватить чем-то, похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.
Наверное, тяготы одиночества и нервное напряжение дальнего полета переносились бы легче, если бы он использовал бортовую аптечку, битком набитую уникальными лекарствами предназначенными для излечения любого мыслимого заболевания души и тела. Только кто его знает, помогут они или нет. Если нет, то травиться и принимать все эти средства не стоит, лучше поберечь здоровье. А если да… тут возникала другая проблема. Лайминг не без причины опасался, что снадобья военных медиков способны вызвать у него эйфорию и, как следствие, потерю осторожности.
И все-таки однажды, перед тем, как лечь спать, он проглотил так называемую «нормализующую» таблетку. Судя по описанию, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В итоге он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были до того увлекательными и достоверными, что проснулся он обессиленным и выжатым как лимон. Лайминг поклялся при первой же возможности подсунуть эти пилюли тому, кто их рекомендовал включить в состав аптечки.
Рассчитывая обнаружить тринадцатую населенную планету, он выслеживал очередной торговый караван, когда тишину кабины внезапно нарушил живой голос. Корабль Лайминга двигался далеко позади и в стороне от группы судов, экипажи которых, спокойно и уверенно чувствуя себя в глубоком тылу, видимо, совершенно не обращали внимания на то, что творится у них на радарах, и не подозревали о присутствии чужого корабля.
Лениво покручивая ручку настройки приемника, Лайминг случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортами.
Неизвестные существа обладали громкими, гортанными голосами, а речь их на слух удивительно напоминала земную.
Лайминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который его сознание услужливо трансформировало в знакомые слова.
Первый голос:
– Майор Сопливый в печь пирог поставил.
Второй голос:
– Когда Сопливый пару свеч прибавил?
Первый голос:
– Опять пирог поставил, как всегда.
Второй голос:
– Да брось, приятель, это ерунда.
Первый голос:
– Так пусть его сомнет зеленый кот.
Второй голос:
– Зачем майору жечь голодный скот?
Последующие десять минут собеседники вели язвительный диалог о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сопливого, его пирог и свечи. Лайминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал:
– Идиоты! Не пора ли вам разобраться с этими котами и скотами?
Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:
– Гнорф, две свечи и пирог в печи?
– Ни в коем случае! – крикнул Лайминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пироги. Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно:
– Пирог засунуть тебе в рот?
– Слопай свечку, идиот! – рявкнул Лайминг. Он развлекался вовсю.
Первый собеседник прокомментировал со знанием дела:
– Слишком толстая.
– Представляю себе, – согласился Лайминг.
– Шпиц шприц? – внезапно вопросил Гнорф с интонацией, с какой задают вопрос: "Кто там?".
– Майор Сопливый, – отрекомендовался Лайминг.
По каким-то таинственным причинам эта информация вызвала продолжительные дебаты.
Собеседники сделали подробный экскурс в прошлое бедняги Сопливого, затем перешли к его будущим перспективам, но постепенно разговор опять вернулся к зеленым котам и голодным скотам.
В определенные моменты спор горячо разгорался вокруг таких насущных проблем, как намерение Сопливого запечь в пироге дюжину свеч.
В конце концов они достигли в этом вопросе консенсуса и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике.
– Боже мой, – выдохнул в микрофон Лайминг.
Должно быть, эти звуки напомнили спорящим что-то близкое, поскольку они внезапно оборвали свой диспут, и Гнорф опять поинтересовался:
– Шпиц шприц?
– Да пошел ты, лопух, – опять развеселился Лайминг.
– Кто опух? Я опух, энк? – судя по интонации, Гнорф был не на шутку взволнован.
– Ага, – подтвердил Лайминг. – Энк!
Похоже, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, поскольку их голоса пропали, а с ними исчез даже треск и гул радиопомех. Очевидно, Лайминг, сам того не подозревая, умудрился ляпнуть нечто исключительно непристойное.
Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:
– Чья коабль? Чья коабль?
Лайминг промолчал. После длительной паузы голос повторил:
– Чья коабль?
Лайминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг был уверен, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги.
Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не смогли обнаружить Лайминга. Запрос "Чей корабль?" был сделан, скорее всего, наобум, для проверки, перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.
