Петер Фехервари - Каста огня
«Ну, много про кого так можно сказать, — пожурил себя Уайт, — но большинство учится с этим жить. Нам просто нужно перенять навыки у других, мы ведь теперь настоящие гвардейцы, и космос — часть работы».
Империум людей был колоссом, измученным проблемами, и на долю гвардейца выпадали постоянные перелеты вдоль и поперек Галактики по зову долга. Кроме того, немногим имперским силам везло, как арканским полкам, которые очень долго воевали только на родной земле.
«Но было ли это везением?» — задумался майор.
Давным-давно кто-то очень мудрый и очень мрачный заметил, что гражданские войны — худшие из всех. После волны безумия, прокатившейся по Провидению, когда округ воевал с округом и брат шел на брата, Уайт не мог спорить с таким утверждением. Повстанцы называли это борьбой за «Независимость», славный старый Союз Семи звезд, возрожденный к новой, более яркой и лучшей жизни. О, как безоглядно дураки присоединялись к их «Маршу свободы» — жнецы, подневольные батраки, селяне и мелкие дворянчики, даже некоторые дикие племена. Все собрались вместе, чтобы сбросить ярмо тирании Империума.
Одиннадцать лет крови и предательств!
Внезапно Элиас понял, что тяжело дышит, а на глаза наворачиваются слезы. Сильнее всего майора мучила абсолютная бессмысленность войны: на что вообще надеялись сепаратисты? Даже если бы они победили — а у Ефсиманских Водопадов всё чертовски близко подошло к этому, — что тогда? Как одна планета смогла бы выстоять против безжалостного межзвездного великана? К счастью, до этого так и не дошло. Цена победы оказалась высокой, но верные арканцы навели порядок у себя дома до того, как ярость Империума обрушилась на Провидение.
— И вот теперь мы здесь, за миллиард лиг от дома, явились проделать то же самое с какими-то другими несчастными придурками, — сказал Уайт темноте, — проклятыми императором[2] повстанцами.
Победившие лоялисты не смогли насладиться отдыхом. После полного окончания гражданской войны, выжившие арканские полки прошли через лотерею распределений по всей Галактике и оказались разбросаны в космосе по прихоти чьей-то далекой, непостижимой стратегии. На долю конфедератов 19-го выпал захолустный субсектор Восточной Окраины Империума и мир под названием Федра.
«Ну, на то воля Императора», — устало подумал Элиас.
Сообразив, что остановился, майор сплюнул и снова зашагал вперед. Вообще-то он не был склонен к самоанализу — в молодости Уайт много путешествовал, исследовал высокие сьерры и горные долины промерзшего Севера, бывал звероловом и золотоискателем, но всегда вел честную игру с тамошними племенами. Это был непостоянный народ, не особо склонный доверять незнакомцам (по правде говоря, более склонный потрошить незнакомцев), но Элиас завоевал их доверие. Фокус заключался в том, что майор всегда любил людей, и тридцать лет в Гвардии не изменили этого. Да, он постарел, кожа на лице стала грубой и красновато-коричневой, но мышцы Уайта были в порядке, и саблей арканец по-прежнему владел на уровне лучших в полку. Проклятье, сбросить бы только эту подавленность, присосалась, как пиявка…
Или как мерзость, в которую превратился рядовой Норлисс из каюты № 31. Как искаженные создания, которые 19-й предал мечу в том зараженном городке на родине. Как звон демонического колокола, висевшего в гнилом сердце поселения. Элиас молился, чтобы ему больше никогда не довелось услышать тот терзающий душу нестройный бой, но он последовал за полком к звездам. А может быть, звуки всегда были здесь, ждали в варпе глупцов, которые услышат их. В чем бы ни заключалась истина, демонический колокол зазвонил снова в каюте № 31.
Отозвался в изменениях рядового Норлисса…
Нет, в эту часть памяти заходить не стоит. Таким воспоминаниям нельзя предаваться и в лучших местах, и уж точно не посреди темного мавзолея палуб. Пальцы Элиаса неосознанно погладили символ аквилы, свисающий с шеи. Словно очнувшись, майор с удивлением обнаружил, что добрался до пункта назначения. Он стоял в обзорной галерее, огромном атриуме, полном каннелированных мраморных колонн и изящных фресок — но в полумраке аварийного освещения зал выглядел угрожающе. В огромном окне, врезанном во внешнюю стену, мерцали звезды, словно обещания чего-то более яркого, чем этот окутанный тенями вестибюль. На фоне пустоты Уайт увидел двоих людей, один из которых стоял совершенно неподвижно, а другой почти исступленно метался взад и вперед, сердито и резко жестикулируя. Майор слышал, что они разговаривают, но не мог разобрать ни слова; как и ожидал Элиас, полковник снова был рядом со своей ведьмой.
Вздохнув, Уайт вошел в атриум. Нечто огромное выступило из-за колонны, и конфедерат отпрыгнул назад, хватаясь за саблю, но тут же узнал великана. Скошенные глаза над высокими скулами смотрели на майора с бледного лица, окаймленного черными косами. Дикарский облик гиганта странно не совпадал с элегантно пошитым серым мундиром 19-го полка, и казалось, что перед Элиасом стоит волк в человечьей шкуре.
Уайт мысленно обозвал себя пугливым придурком — стоило ожидать, что великан-северянин будет здесь. Куда бы ни шла ведьма, её вералдур следовал за ней; воина связали с женщиной ритуальными узами, когда она ещё была маленькой девочкой, после того, как впервые проявилось её владение вюрдом. Как требовали обычаи, северянин терпеливо ждал возвращения подопечной из долгого странствия на Черных Кораблях, успешного завершения испытаний, во время которых в ней выискивали малейшие следы порчи.
Если бы ведьма не прошла проверку и не вернулась на Провидение в течение семи лет, то, по той же традиции, воину следовало совершить ритуальное самоубийство. Их судьбы были туго сплетены в жизни, и ещё крепче — в смерти. Обоюдоострый топор, висящий на спине великана, был освящен и предназначен для дарования его подопечной Милости, если она окажется во власти варпа. Неудивительно, что «путь вералдура» стал одним из немногих обычаев северян, получивших активную поддержку имперских властей.
— Бог-Император благослови тебя, мистер Мороз, — произнес Элиас, чувствуя странность такого обращения. Называть дюжего северного воина «мистером», как и произносить «леди» в адрес их загадочных, свирепых женщин, казалось абсурдным, но после войны имперские охотники на ведьм жестко прошлись по чужеземному народу. Хотя многие кланы сражались на стороне лоялистов, фанатики стремились «цивилизовать» всех подряд. В первую очередь они лишили дикарей их старых племенных имен. Забери у северянина имя, и ты наполовину завладеешь его душой: такой вот логикой руководствовались имперцы.
Майор попытался улыбнуться стражу.
— Твоя бдительность делает тебе честь, вералдур, но мне нужно поговорить с полковником, — Уайт хотел пройти мимо гиганта, но тот снова перекрыл путь. Посуровев лицом, Элиас поднял голос. — Я здесь по делам Бога-Императора, так что дай дорогу!
Ответа майор не ждал, поскольку воин не мог говорить — ему вырезали язык во время ритуального единения с ведьмой, — но сомнения во взгляде хватило. Простецкое благочестие Уайта было очень по душе солдатам, и после смерти пастора Хоуторна майор выступал в качестве полкового священника. Отсюда и происходила власть Элиаса над этим истово верующим дикарем.
— Отступись во имя Его, вералдур! — театрально прогремел Уайт.
Мороз нахмурился, снедаемый внутренней борьбой двух верностей. Внезапно он наклонил голову, словно внимая неслышимому голосу; разговор у окна смолк, и собеседники теперь смотрели на майора и северянина. С тошнотворной нервозностью Элиас понял, что не ошибся насчет неслышимой речи — ведьма говорила со своим стражем, касаясь его разума собственным сознанием. Секундой позже великан шагнул в сторону.
— Будь я проклят, но не припоминаю, чтобы просил кого-то явиться, — разнесся по галерее голос, полный гнева и прирожденной властности, — но кто-то пришел, так что я, должно быть, в самом деле проклят или просто дурак набитый!
— Вы не дурак, полковник! — откликнулся Уайт. — И ещё не прокляты, если мне позволено заметить.
Наступило молчание, а затем раздался смех, глубокий и горький. Кроме того, в нем звучали какие-то нотки, мало интересовавшие Элиаса.
— Тащи сюда свою тощую задницу, старина. Есть одна вещь, которую ты должен увидеть.
Теперь в голосе полковника сквозило искреннее веселье, и Уайт покачал головой, заранее уверенный, что не сможет подобрать нужные слова и переубедить командира.
Когда майор подошел к окну, ведьма отошла в сторону, скрывая лицо под темным сводом капюшона с чадрой. Энсор Катлер по-прежнему напряженно метался из стороны в сторону, от звезды к звезде, яростно сжимая и разжимая левую ладонь, не снимая правой с навершия сабли. На спине полковника висела широкополая шляпа, которая подскакивала в такт каждому шагу. Судя по черным пятнам на жакете из сыромятной кожи, он так и не почистил одежду после кошмара в каюте № 31, а на правой ноге виднелся глубокий порез от хлесткого удара шипастым щупальцем. Впрочем, Уайт знал, что бессмысленно советовать Катлеру показаться медику. В последнее время бессмысленно было вообще что-то советовать полковнику. В последнее время он слушал только ведьму.
