Алексей Гравицкий - Зачистка
— Вот засранец, — пробормотал Мунлайт.
Возможно имело смысл развернуться и уйти отсюда пока не поздно. Но что-то тянуло его за мальчишкой, как магнитом. Не то любопытство, не то чужая воля. Ноги сами понесли ко входу.
Заскрипели ступеньки. Мун взялся за деревянную ручку, холодную и размокшую от влаги, и потянул на себя. Скрипнуло.
В сенях было девственно пусто, и он прошел в дом.
Внутри царил полумрак. Свет в комнату попадал только через окошки, часть которых прикрывали покореженные ставни. Признаков жизни тут не наблюдалось. Вернее жизнь здесь была, но очень давно. Сейчас осталось лишь запустение. Ошметки перевернутой мебели и горы мусора на полу.
Мун сделал осторожный шаг, другой. Оглядываясь по сторонам, прошел вперед к центру комнаты. Под ногой что-то хрустнуло. Взгляд молниеносно метнулся вниз, вылавливая источник противного звука. Там припорошенная мелким мусором валялась дверца старого платяного шкафа с прикрепленным с внутренней стороны зеркалом.
Стекло помутнело и покрылось слоем грязи. От каблука тяжелого ботинка Мунлайта по нему пошли длинные корявые трещины. Но что-то странное было в пробивающемся сквозь кучу грязи и хлама отражении. Сталкер присел на колени и разгреб руками мусор. Зашуршало, звякнул откатившийся в сторону чайник с проржавевшим днищем. Еще не понимая причину беспокойства, он провел рукавом по зеркальной поверхности, стирая грязь, давая отражению показаться во всей красе.
Рука дрогнула. Мун замер. Из помутневшего зеркала на него смотрел молодой крепкий мужик с цепким взглядом и совсем не веселой рожей. Впрочем веселость, когда рядом никого нет, ему была и не нужна. Убивало другое. Аккуратно стриженая бородка подковкой стала абсолютно белой. Седой, как лунь. А еще вчера была темнее ночи. Пальцы, предательски подрагивая, коснулись подбородка. Рука нервно дернулась вверх, сорвала бандану. Из-под защитного цвета тряпки выбились растрепанные вихры. Белоснежные, как цветущая вишня.
Мун медленно отстранился и поднялся на ноги. Оказывается общение с неведомой аномалией не прошло даром. Эта дрянь оставила-таки след. Седые вихры смотрелись как напоминание. И одному богу было известно, что еще произошло с его организмом после того как…
Пальцы впились в виски, помассировали с ожесточением. Он принялся было насвистывать «moonlight and vodka», но сам оборвал себя. Отражение, хоть Мун и не видел его больше, неотступно стояло перед глазами. А потом вспомнилось то вчерашнее ощущение полной потери чувств и беспомощное путешествие сознания в пустоте, не имеющей никаких характеристик и мер, кроме его памяти и мыслей. И еще прозрачный, словно сотканный из дыма, двойник. В груди дернулось что-то, обожгло страхом.
Чем он занят? Он вернулся с того света. Судьба дала ему такой шанс, который выпадает раз в жизни, да и то не каждому. Зона оставила жизнь, которую уже практически отобрала. А он вместо того, чтобы подумать о ценности подарка, тут же побежал его профукивать. Балбес.
Мун со всей дури пнул валяющуюся рядом железяку. Чайник с грохотом вылетел из-под ноги, откатился в сторону.
— Твою бога душу, — начал он, проследив за железкой, и замолчал.
Там в углу, куда откатилась ржавая посудина, прижавшись спиной к стене, стоял давешний пацан. Глаза у мальчонки были испуганными. Взгляд сверлил сталкера.
Нет, это был не мутант. И не галлюцинация, напущенная другим мутантом. Вот только что это было?
Мунлайт сделал осторожный шаг вперед. Мальчишка еще плотнее вжался спиной в стену.
— Спасите, — пролепетал он еле слышно, и взгляд его устремился за спину сталкера.
От кого он должен спасти мальца, Мун сообразить не успел. Он даже не успел обернуться. Что-то тяжело ударило по затылку. Черепную коробку пронзило болью, будто внутри что-то взорвалось. В ушах повис затянувшийся на одной ноте колокольный звон. А потом в комнате стало совсем темно и он повалился на пол.
5
Как там… Вначале было слово? А вот и хрен по всей морде. Сначала была боль. Тупая, ноющая, монотонно-занудная. Она притаилась в затылке и не собиралась никуда уходить, обещая долгое и мучительное соседство. В тон ей поднывало все тело.
Мунлайт не сдержался и застонал, не открывая глаз. Вот после этого возникло слово. И слово было произнесено знакомым басом:
— Оклемался, адепт хаоса?
— Само такое, — голос слушался плохо, но все же слушался.
Мун открыл глаза. Помещение, в котором они находились, было не тем, в котором он получил по башке. Окна здесь оказались плотно закрыты и заколочены. Дверь заперта. Свет, такой же скудный, попадал через обветшалую крышу возле входа. Впрочем, на полумраке сходство импровизированной тюрьмы с избушкой, где его вырубили, и заканчивалось.
Мусора здесь не было. Вообще ничего не было кроме двух металлических коек, на одной из которых лежал Снейк. Сам Мунлайт почему-то валялся на полу.
Бородатый приятель смотрел на него недовольно. Да и чего ему было радоваться? Правда на раненой ноге была свежая повязка, но этот признак проявления чьей-то заботы компенсировали наручники, которыми лежащий на койке бородач был пристегнут к спинке этой самой койки. Причем пристегнули Снейка таким макаром, чтобы поставить его в неудобную позу и сделать безопасным, даже если он ухитрится встать.
— Мы где? — Мун с трудом поднялся с пола, доплелся до свободной койки и рухнул на голую металлическую сетку. Доисторическая кровать скрипнула. Натужно задребезжала металлическая сетка. Хоть бы матрасик какой кинули.
— Взаперти, — философски заметил Снейк.
Мун перекатился на спину и прикрыл глаза. Голова болела и конца этой боли видно не было.
— И кто нас запер?
— А я почем знаю? — забасил бородатый. — Ты ушел. Они пришли. Пригласили в гости. Я хотел отказаться, но их человек восемь было, все при оружии. А я без ног и без патронов, пришлось принять приглашение. Потом и тебя притащили. Нашивки у них, вроде как у придурков из «Свободы».
— Почему придурки? — Мунлайт открыл глаза и с удивлением покосился на бородатого приятеля. — Чем тебе свободные не угодили?
— Настоящий сталкер должен быть один, — убежденно ответил тот. — А в тусовки только гопота собирается.
— Ну-ну, — ухмыльнулся Мун и опять откинулся на спину.
Боль снова дала о себе знать, заставляя поморщиться.
— Это за твою философию тебя к койке-то пристегнули?
Снейк засопел сердито, пообещал с обидой:
— По лбу дам.
— Руки коротки, — мрачно ухмыльнулся Мунлайт. — Расплодились, понимаешь, любители по башке стучать.
— А с головой чего?
— Двинули по затылку. Не то прикладом, не то еще чем потяжелее. Если по ощущениям судить, то бревном.
— Я не про затылок, — уточнил Снейк. — Ты в перекись нырял что ли?
— Ах, это. Понервничал. Кто-то знаешь, с перепуга штаны пачкает, а у кого-то седина немного лезет. Кстати, с башкой то же самое, что и с бородой. А про бороду ты вчера ничего не спрашивал, или не заметил?
— А разве про такое спрашивают? — потупился бородатый.
— А разве нет? Вот сейчас ты чего делаешь?
— Да иди ты, — надулся бородач и отвернулся носом к стене.
На этот раз Снейк обиделся надолго. Во всяком случае, с разговорами больше не приставал, и это было хорошо, благо голова болела нещадно.
В молчании прошло не меньше часа. Мунлайт почти ухитрился задремать, теша себя мыслью, что когда проснется, голова уж точно должна пройти. Из полудремотного состояния его выдернул противный металлический скрежет.
Мун открыл глаза и приподнялся на локте. Звук доносился от двери, снаружи кто-то явно ковырял старый, врезанный еще при царе Горохе, замок.
— Это чего? — подал голос Снейк.
— Мыши тут, дядя, здоровые бегают, — гнусно ухмыляясь, процитировал Мунлайт.
Снейк засопел. Ну и пусть с ним. В конце концов, на еврейские вопросы армянское радио не отвечает.
Замок щелкнул финальным оборотом, и дверь распахнулась от хорошего пинка, в который была вложена вся злость на заевший запорный механизм. Створка резко шарахнула о стену. Сверху посыпалась пыль и какой-то странный застарелый мусор, о составе которого Мун не хотел даже думать.
На пороге стоял молодой, лет двадцати, конопатый парень с суровым, как ему самому видимо казалось, лицом и двумя мисками в руках.
