Алекс Белов - Бифуркатор
- Вот! - восклицаю я. - Слушай папу. - А сам тем временем швыряю на пол кроссовки и отряхиваю ноги.
- Это что за проклятие! - мама вскидывает руки к потолку, но видно, что она уже сдалась. - Нет бы поддержать меня иной раз. - Теперь мама смотрит на заголовок Спорт-Экспресс.
- И что я должен сделать? - отвечает газета.
- Гавкни на него.
Краешек Спорт-Экспресса отодвигается в сторону, показывается глуповатое лицо папы с полянкой лысины на макушки, и потом он корчит гримасу и коротко гавкает.
Я покатываюсь со смеху, а папа уже вновь читает газету. Мама тоже смеётся.
Я проскальзываю в ванную, мою руки и разогреваю ужин. В желтеющем свете ночника гостиной мама переключает каналы, а на яркой кухне я поедаю картошку, горошек и баранину, и потом раскрытая газета Спорт-Экспресс заставляет меня насторожиться.
- Что-то сегодня Андрюшка такой тихий! - раздаётся голос папы. - Он вообще в доме?
- Ох, - долетает голос мамы из гостиной. - Сегодня Андрей встал не с той ноги. И, кажется, они конфликтовали с Артёмкой.
Газета шуршит и отодвигается. На сей раз из-за неё выглядывают хмурые глаза.
- Вы конфликтовали? - спрашивает отец.
Я растерянно жму плечами. Неприятный разговор угрожает состояться не завтра, а сегодня.
- Я не знаю, что он сказал маме, но он очень странно ведёт себя с утра.
- Как? - ещё больше хмурится папа.
Я поглядываю на мрачный проём гостиной, приближаю лицо к папе и в два раза снижаю громкость, почти шепчу:
- Он голый плясал на воротах.
Глаза отца округляются.
- Маме я этого не говорил, - продолжаю я. - Но когда я стянул его и одел, он увёл меня в сарай, дал молоток и просил разбить ему голову.
- Это... у вас игры что ли такие? - вновь хмурится папа.
- Если бы, - вздыхаю, и наблюдаю, как отец откладывает газету. Кажется, я его не на шутку взволновал. - Он сам меня пугает. Когда он просил ударить по нему молотком, взгляд у него был такой... серьёзный и сумасшедший. Даже я испугался. Мне кажется, он почти плакал. Андрюшка! Который никогда ни разу не плакал.
Отец теперь смотрит в никуда, хмурясь и перебирая в голове известные только ему мыс-ли.
- А что мама? - спрашивает он.
- Я её позвал, а когда она вбежала в сарай, опарыш... Андрей, сказал ей, что я хочу его убить молотком. То есть, понимаешь, он на меня все стрелки перевёл.
Если мама могла растеряться, не понимая, кто из нас с Андрюшкой говорит правду, то отец, я точно знал, поверит мне. Не то чтобы он не любил мелкого, скорее причина крылась в самостоятельности. Папа считал меня уже почти взрослым человеком, и иногда поведывал истории, которые никому нельзя знать и которые он не рассказывал матери. Например, как несколько месяцев назад, когда он сообщил семье, будто премии не будет, хотя он снял деньги наличкой, а потом прохлопал глазами и на стоянке у него вытащили деньги прямо из кармана. О подобных мелких историях суждено знать только мне одному. Я думаю, отцу иногда хотелось кому-то выговориться, но если с мамой его связывала общая жизнь, некоторые обязанности и главное - любовь, то меня можно назвать чужим человеком. Нет, конечно, я сын, но по сути перед жёнами у мужей больше обязанностей, как и у жён перед мужьями. А дети, их скорее можно сравнить с близкими друзьями. На отце и матери лежат лишь ответственность за нас, помощь советами, но мы сами строим личную жизнь, и она меньше пересекается с личной жизнью любого из родителей, нежели их пути друг с другом. Поэтому мы с отцом в беседах открывали секреты, которыми не могли поделиться с мамой.
- Ладно, - отец вздыхает и встаёт. - Пойду-ка я с ним поговорю.
Я не сопротивляюсь, но почему-то становится страшно. Отец исчезает за холодильником, а я отламываю кусочек хлеба и отправляю в рот. Перед мысленным взором рисуются самые страшные картины самоубийства опарыша. Я жду, как сверху донесутся истошные крики папы, который открывает дверь в детскую, и видит Андрюшку висящего или порезанного в ванной, или разбившего себе голову, или... фу-фу-фу.
Сфокусировав взгляд на реальном мире, я откусываю кусок баранины. А крика сверху так и не доносится.
По вечерам вторников и четвергов мы с отцом смотрим сериал Блудливая Калифорния, и плевать, что на сериале стоит значок 18+. Когда мама однажды заметила сей рейтинг и даже указала на некоторое количество эротических сцен, отец лишь пожал плечами и ответил: А Артёмка у нас мужик растёт или не мужик???
Поэтому, когда мы уединялись перед телевизором, мама оставляла нас и скрывалась в комнате родителей, где с опарышем смотрела что-то семейное. Вечера вторников и четвер-гов оставляли в сердце тёплые воспоминания, когда столик перед диваном полон еды, в кружках дымится чай или шипит кола, мы с отцом сидим бок о бок и гадаем, чем же кон-чатся похождения красавчика Дэвида Духовны. А когда в фильме появлялись полуобна-жённые девушки, да ещё мелькали сцены с поцелуйчиками, мы с папой поглядывали друг на друга, лукаво дёргали бровями и хором напевали: Ооооооо! Это как будто своеобразный обряд такой был. Отец иногда ещё присвистывал.
Этот вторник не был исключением. Проведя в детской с полчаса, отец спустился к сериалу. Мама немедля убежала за Андрюшкой смотреть в своей комнате по другому каналу каких-нибудь Букиных. Пока мы разогревали оладьи с клубничным джемом и раз-ливали чай, я открыл было рот, чтобы спросить про опарыша, как он нарисовался в проёме сам. На сей раз хотя бы натянув шорты, но всё ещё в майке. Видок у Андрюшки удручающий: на лице поселилась смертельная бледность. И искра страха вновь затеплилась во мне.
- Всё те же оладьи. И клубничный джем.
Улыбка появляется на лице опарыша, но она не касается глаз. Механическая, как у робота.
- Да, - вздыхает отец, и я вижу, что тот не смотрит на Аднрюшку, будто не замечает из-менений в младшем сыне. Отчаянье бабочкой бьётся в сердце. Неужели? Неужели папа поступил как и я? Он пытается избежать проблемы. Андрюшка здоров, температуры нет, ведёт себя немного иначе. И эта странность оттолкнула отца. Заставила взрослого мужчину махнуть рукой и сказать: само всё решится.
- Ты с мамой сейчас будешь сериал смотреть? - спрашивает он с наигранной озабоченностью изучая панель микроволновки.
- Не-а, - жмёт плечами опарыш. - Надоело смотреть одно и то же. Ладно, вы развлекай-тесь, а я пойду позалипаю в компьютер, выясню, насколько ничтожна наша жизнь в просторах времени и пространства.
С этими словами опарыш разворачивается и оставляет нас с отцом наедине. Подобрав-таки челюсть, я гляжу на спину папы и выдавливаю из себя:
- Как прошёл разговор? Он вообще, как? Нормально? Что с ним? Он совсем ку-ку?
- Знаешь, твоего брата будто подменили, - ответил затылок отца. - Он рассуждал о космосе, вселенной и времени. Я-то пришёл поговорить о жизни, о прошедшем дне. В общем, мне пришлось сделать умное лицо и вспомнить знания астрономии, - отец оборачивается. - Может, у него переходной возраст так начинается, - пожимает плечами он.
- Не думаю, - мотаю головой. - А вообще, что он говорил?
Отец вздыхает снова, подчёркивая, что этот разговор его немного напрягает, и достаёт из микроволновки оладьи.
- Я уж и не помню. Отчасти потому, что половину не понял. Что-то про целостность вре-мени и пространства. Такое даже ты, закончивший седьмой класс, не завернёшь. Говорил что-то о циклах и петлях времени. А вообще, давай пошлём всё это нафиг и пойдём уже смотреть Дэвида Духовны!
И мы пошли. Оладьи с джемом улетели за первую треть серии, чай остыл. Мы с отцом четырежды посмеялись и два раза поокали, но как-то вяло, как мне показалось. В головах каждого вертелся наш общий близкий родственник: младший сын и он же мой опарыш.
Космос. Вселенная. Время. Как часто эти понятия врываются в нашу жизнь? Почти никогда. Иной раз перед сном разум забредает в дебри, стремится к звёздам, тебя охватывает страх, что вот там, далеко миллионные температуры, смертельный вакуум, ионные лучи, радиоактивные пульсары, а вдруг это всё однажды доберётся до тебя? Но потом ты засыпаешь, и утром жизнь продолжается по плану. А когда Космос, Вселенная и Время врываются в жизнь младшего брата, ловишь себя на мысли, что кусочек этого запредельного пространства поселился у тебя в доме. Он сейчас в спальне наверху. И этот кусочек хочется встряхнуть и заорать на него: стань опять нормальным! как прежде!
