Василий Гавриленко - Paradisus
Я чиркнул зажигалкой. Сырые листья — не бог весть какая растопка, от них больше дыма, чем огня.
С третьей попытки ветки все-таки занялись — костер запылал.
Заточкой я отковырял со ствола березы несколько наростов мутного льда. Но в чем его растопить? Свой котелок я потерял еще до посадки на Последний Поезд.
— Андрей.
Я оглянулся — девушка забинтовала ногу какой-то тряпицей и уже натягивала ботинок. Улыбаясь, она постучала себя по голове; звук получился гулкий, как от колокола.
— Ты чего?
И тут же понял, что она имела в виду.
Снял шлем, сорвал с него ткань, — черт возьми, отличный котелок.
Лед зашипел, подернулся облачками пара. Скоро обзаведемся кипятком. К этому времени неплохо бы и пожевать приготовить.
Я срезал толстую ветку, сделал ловец. Вынул мясо — парной запах защекотал ноздри.
Марина, поглядывая на меня, достала из своего рюкзака пакет с желтоватым порошком.
— Концентрат.
— Погоди, вскипит вода, разведешь.
От запаха жарящегося мяса у меня закружилась голова — чертову прорву времени ничего не ел. Котелок забурлил, я снял его и протянул Марине. Спеша и обжигаясь, она сделала несколько глотков.
Мясо дошло, и я накинулся на него, отрывая зубами большие куски. Хоть бы кто не прилез на запах…
— Можно… мне… — вдруг сказала Марина.
Я взглянул на нее, вспомнив, что ничего не ела с Последнего Поезда.
— Держи.
Отрезал половину, протянул ей.
— Это много.
Я промолчал: конечно, много.
— Не люблю концентрат, — призналась Марина, вытирая рукавом
залоснившийся подбородок.
Ну, еще бы.
Шлем-котелок почти опустел, Марина выплеснула мутные остатки на костер.
— Идти сможешь?
Она кивнула.
Снег прекратился. Лес, нахлобучивши мягкие шапки, держал в объятиях уходящую вдаль железнодорожную насыпь. Идти будет не просто.
— Какая красота, — сказала девушка.
Показалось солнце. Волосы Марины вспыхнули. Что-то шевельнулось во мне, прямо как на крыше Последнего Поезда, когда я не смог скинуть раненого игрока. Липкий, неотвязчивый страх за Теплую Птицу исчез.
Мне захотелось что-то сказать девушке — но что? Джунгли замерли в ожидании.
Марина смотрела на меня.
Образ другой женщины — Гали из недавнего всполоха — внезапно возник перед глазами; Галя сказала: ты игрок, Андрюша. Страх перед смертью вновь овладел мной: кругом были Джунгли.
— Найти бы до вечера КТСМ — на дереве ночевать неохота, — пробормотал я.
Марина кивнула.
На каменных стенах — рисунки. В углу — уродливый металлический прибор в переплетении разноцветных проводов, заржавленный и мертвый. Крыши нет. Двери — тоже.
Марина положила на земляной пол рюкзак, автомат. Принялась
рассматривать рисунки.
— Что там?
— Посмотри.
Я приблизился. Это было изображение трахающихся мужчины и женщины: мне уже приходилось видеть подобное.
— Схожу за дровами, — хмыкнул я.
Принес сушняка.
— Интересно, для чего бывшим служили эти будки? Не для нас же их строили?
Марина подняла голову.
— Эта будка измеряла скорость поезда.
— Вот как. Откуда ты знаешь?
Она принялась ломать об коленку, плотно стянутую тканью цвета хаки, сухие ветки, складывать на заготовленное место посреди помещения.
— Просто знаю…
— Просто знаешь?
— Ну, прочитала.
Марина улыбнулась моему удивлению.
— Ты умеешь читать?
— Да.
Мне стало не по себе: я-то думал, что единственный в Джунглях умею читать… Совсем немного — надписи на стенах, ржавые таблички, но все же…
А Марина… Я ведь совсем не знаю, кто она.
— Все бывшие умели читать, — нахмурив лоб, проговорила девушка. — Они не всегда думали о еде и о том, как выжить. Очень часто бывшие задумывались о том, как устроен мир, о том, как сделать жизнь лучше. О справедливости и коварстве, о дружбе, предательстве, — она на мгновение замерла, — о любви и счастье.
— О чем?
— О любви и счастье.
— Но что это?
Марина улыбнулась.
— Ты думаешь — я знаю? На этот вопрос даже бывшим ответить не удалось…
Мы замолчали. Джунгли отступили — стало легче дышать. Кто бы ни была эта странная девушка с зеленоватыми глазами, я внимал ей, верил ей.
— Надо костер разжечь, — встрепенулась Марина и чиркнула зажигалкой.
Пока Марина возилась с костром, я сходил в Джунгли, принес охапку терна.
Загородил колючкой вход: так спокойнее.
Повернулся к Марине. Костер уже пылал, сноп дыма пополз вверх.
— Андрей, что у тебя на щеке?
Я провел рукой — кровь.
— Пустяк, царапина.
Скоро в будке потеплело. Подтаял снег на полу. Сполохи заплясали на стенах.
Марина задумчиво смотрела на огонь, слегка откинув голову. Не хотелось ни есть, ни разговаривать — на душе было покойно, как никогда в Русских Джунглях. Но Джунгли — на то и Джунгли, чтобы напоминать о себе.
Снаружи затявкали и завизжали твари, а потом раздался вопль… Какой-то игрок вовремя не нашел убежища. Что ж, дело обыкновенное.
— Сиди, — приказал я и, подкравшись к загороди, выглянул наружу. Две твари хватали за руки и за ноги высокого тощего игрока. Тот кричал, кое-как отбивался. Мой локоть ткнулся во что-то мягкое — я оглянулся.
— Я же сказал тебе.
— Отстань.
Ничего себе!
Она выглянула наружу:
— Надо спасти его.
— Не неси чушь — спасем, а самих сожрут.
Игрок, видно, только сейчас разглядел в снежном мареве КТСМ. Он рванулся, оставив в пасти у твари кусочек себя, и помчался на нас. Твари — за ним.
Игрок принялся раскидывать заграждение. Ну, это уже ни в какие ворота!
Я поднял автомат.
— Не смей, — Марина схватила меня за руку.
— Ты не видишь, что он делает?
— Не смей! Если выстрелишь — я уйду.
Уйдешь?
Я выругался и, отбросив автомат, втянул часть колючек в будку. Когда его культя дотронулась до моей руки, я ухватился за нее и помог игроку влезть в убежище.
В отверстие сунулась было тварь.
Марина дала короткую очередь из автомата. Туша осела на снег и завалилась на бок.
Игрок лежал на полу, булькая горлом, точно кто — то перевернул вверх дном бутыль воды. Левая кисть откушена, на правой нет пальца, глаза закрыты. Похоже, он проиграл. И стоило сотрясать воздух?
— Андрей, помоги.
Я помог Марине подвинуть игрока поближе к огню, ухмыльнулся:
— Смотри, чтоб не сгорел.
Ожгла взглядом:
— А если бы ты был на его месте?
Если бы? Что значит — если бы? У меня свое место, здесь, у костра, рядом с тобой.
Снаружи завизжали твари. Я вскочил, забил терном отверстие. Снова у нашего убежища — свежий труп и пиршество тварей…
Я подкинул в костер сушняку — призрачный хоровод на стенах закружился веселее.
Спасенный нами игрок притих. А вдруг, оклемается?
На лице Марины дрожали отблески огня; оно казалось бронзовым. Стало жарко, я снял куртку.
Марина откинула со лба волосы, глянула на меня и вдруг заговорила:
— Предчувствую тебя. Года проходят мимо-
Все в облике одном предчувствую тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду, — тоскуя и любя.
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик ты.
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду — и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик ты.[1]
— Что это? — проговорил я.
— Бывшие называли это «поэзия», — ответила Марина и начала укладываться спать.
Игрок зашевелился. Я поднялся, подошел к нему:
— Оклемался?
Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.
Игрок произнес довольно отчетливо:
— Вспомнил.
И вскрикнул — тело его выгнулось дугой, задрожало. Бедняга вытянулся на полу во весь рост и затих.
Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, ожгла меня.
— Мы похороним его, — сказала она.
— Как это?
— Закопаем в землю. Так поступали бывшие.
— Как скажешь, — я зевнул.
[1] Александр Блок
4. Female
Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный голос объявил следующую остановку.
