Сергей Подгорных - Тутанканара – тот, кого остановить невозможно
Лучше бы я не спрашивал.
Молком недоуменно пожал плечами и наивно ответил:
– Мясо? Да его тут полно! Главное, научиться его ловить. Мы со стариком Харой смастерили несколько ловушек на крыс, так что мясо у нас сейчас есть всегда. А хлеб нам достает Тоскан. Он из обслуги и имеет доступ к кухонным объедкам.
Услышав ответ Молкома, я едва не подавился. Аппетит у меня как-то сразу пропал, но, пересилив отвращение, я все же доел остатки ужина. Ужина, достойного раба. Жизнь продолжается, и если уж вляпался в дерьмо, то надо привыкать жить в нем. Иначе долго не протянешь. Брезгливые и слабонервные не выживают в таких местах. Я же должен выжить. Я должен спасти Майю. И я ее спасу. Чего бы мне это ни стоило. Никто не сможет меня остановить. Никому никогда прежде не удавалось остановить меня. Не удастся и сейчас. Пусть на пути у меня стоит весь чудовищный Пандерлонос, хоть все работорговцы Галактики, я найду мою девочку и спасу ее. Я сделаю это.
– Парнавоколо, – сказал Хара, взглянув на мои растрескавшиеся губы, и протянул кожаный мешочек с каким-то снадобьем. – Возьми, человек в разорванном костюме, жующий хлеб с крысой, эту мазь и смажь себе лицо. К утру, когда поведут на работу, губы твои заживут.
– Вар, – поблагодарил я старика по-варнавалийски и взял мешочек.
Из чего было сделано это снадобье, я уточнять не стал.
– Ты что, понимаешь их птичий язык? – удивился Молком. – Мне всегда казалось, что они сами себя с трудом понимают, не то, что другие.
– Немного знаю, – ответил я, дожевав остатки ужина. – Звуки первого и второго уровня я могу произносить. Этого вполне хватает для простого общения.
– А где ты научился их щебетанию? – не унимался парнишка.
В свое время наш разведполк космодесанта из третьей элитной дивизии “Непобедимых” провел шесть месяцев на Кракатане, колонии варнавалийцев. Там я познакомился с одной очень даже симпатичной варнавалийкой. Она и помогла мне немного освоить их трудный язык.
Я хотел рассказать об этом Мелкому, но меня грубо перебили.
– Вы будете спать или нет? Пустота вас сожри, – возмутился бородатый мужичок, сосед Молкома. – Завтра ни свет ни заря пахать, как ломовым лошадям, а вы тут байки травите.
Я, чувствуя справедливость замечаний ворчливого соседа, молча принялся устраиваться на ночлег. Укутался поудобней в одеяло, которое дал мне Молком. Потом развязал мешочек старика Хары и осторожно намазался его кремом-снадобьем. После этого почти мгновенно уснул…
Что это было, я так и не понял. Я успел только осознать, что стремительно падаю. Сильно грохнувшись о пол барака, я мгновенно проснулся и попытался встать. Руки, как, впрочем, и ноги, оказались скованными. Крепко сжатыми энергонаручниками. Спросонья я лишь напрасно израсходовал несколько бесценных калорий, пока понял, что скован намертво. Шанхайским узлом. Это, когда запястья рук и ступни ног крепко прижаты друг к другу. Словно впаяны в монолитный кусок свинца. Свинца, который ничто не в состоянии разрубить. Кроме, конечно, молекулярного меча. Но я бы никому не рекомендовал такой способ освобождения от энергонаручников, хотя сам один раз им и воспользовался.
Именно поэтому бы и не рекомендовал.
Энергонаручники – это не просто пара металлических браслетов с соединяющей их цепочкой. Это пара браслетов из арнегелированной стали, скрепленные мощным силовым полем ближнего действия. Поле, управление которым дистанционно. Это браслеты со встроенными “наслаждениями садиста”! Такими, 'например, как точечные импульс-генераторы, выдающие даже при кратковременном включении такую порцию боли, что волосы встают дыбом и пропадает всякое желание сопротивляться.
Поняв, что сопротивление не имеет смысла, я затих, и меня тут же грубо выволокли в проход между трехъярусными кроватями. В лицо ударил яркий свет неонового фонарика. Я зажмурился и услышал прямо под ухом:
– Это та свинья, что нам нужна. Волоките его к Жирному. В камеру пыток.
Меня бесцеремонно потащили по грубому, словно наждачная бумага, бетонному полу барака. Боль мгновенно разлилась по всему телу. Заныли незажившие раны. Я едва не закричал, но сдержался. Лишь с силой стиснул зубы. Я выдержу. Я все выдержу. Чего бы мне это ни стоило. Я должен выжить. Просто обязан.
Выжить, чтобы спасти Майю.
Но, похоже, выжить здесь будет труднее всего, что мне до этого приходилось делать.
Одно название – камера пыток у кого угодно может вызвать приступ страха. По всему ясно, что ждет меня там. Сбывалось обещание Отстоя – превратить мою жизнь в ад.
Меня выволокли через тройную с решетками дверь из темного барака в немногим более освещенный коридор и, протащив немного, впихнули в небольшую уютную комнату. Комната сияла стерильной чистотой. Чистотой аккуратно разложенных медицинских инструментов. Разными там щипцами, клещами и скальпелями. Сразу и не отличишь эту зловещую комнатку от операционной в больнице среднего пошиба. Есть даже стол наподобие операционного. Различие лишь в том, что в этой комнатенке не лечили, а калечили. Наверняка специалисты своего дела. Своего поганого ремесла.
Один из таких специалистов как раз в упор разглядывал меня. Толстый, словно обожравшийся не в меру боров, с маленькими, бегающими глазками. В кожаном, красного цвета фартуке на голое тело. С волосатыми и жирными, словно гитолайские окорока, ногами. Омерзительный тип.
Один из двоих тащивших меня надзирателей ткнул два раза мне в шею элетрошокером. Я на несколько секунд перестал воспринимать происходящее. Надзиратели, выключив предварительно энергонаручники, закрепили мое бесчувственное тело на специально для этого приспособленном х-образном кресте.
В чувство я пришел мгновенно. Еще бы! Когда твое тело волна за волной пронизывают болевые импульсы, трудно остаться безучастным. Такое ощущение, словно тебя разорвали на множество мелких кусочков и каждый из этих кусочков начинают поджаривать. Поджаривать электрическим током.
Тут уж я не сдерживался. Заорал во всю мощь своих легких.
Боль прошла так же внезапно, как наступила. Когда я спустя несколько секунд смог сфокусировать взгляд, то увидел прямо перед собой противную жирную морду. Морду моего палача. Больше никого в камере пыток не было. Надзиратели ушли.
– Какой, однако, слабонервный народ пошел, – удивилась харя и внезапно громко захохотала.
От хохота жирные телеса толстяка затряслись, слов но студень на горячей сковородке. Большие, словно у женщины, груди выпали из лямок фартука. Пузатый живот заходил ходуном.
– То ли еще будет, дорогой! Первый раз получить порцию экзоболи не так уж страшно. Не знаешь, что тебя ждет. Второй раз гораздо хуже. Неприятнее второй-то раз. Го-раз-до неприятнее.
– Послушай, кусок окорока. Я человек злопамятный, и мой тебе совет – не зли меня, – слишком самоуверенно, никак не соответствуя той роли раба, которую я должен был играть, заявил я.
Толстяк от возмущения чуть не проглотил язык. Это уже чересчур! Такого он еще не видел! Чтобы им командовали? Ему угрожали?
Жирный был прав – переносить боль второй раз оказалось гораздо труднее. Намного труднее. Я орал так, словно наступил конец света. Словно хотел перекричать всех Пиренейских ревунов. Словно старался вместе с воздухом выдохнуть и легкие.
Когда спустя несколько минут после отключения экзопластера я стал видеть, то разговаривать мог уже только шепотом.
Жирный стоял спиной ко мне и деловито перебирал какие-то приспособления на стеклянном столе. Почувствовав, что я пришел в себя, он повернулся и с довольным видом сказал:
– Ну как, свинья, очухался? Будешь угрожать еще?
– Я не свинья, жирный ублюдок, я – Леон Джаггер. Некоторые еще зовут меня Костоломом.
– Наслышан, наслышан, – к моему удивлению, Толстяк не потянулся к рубильнику, включающему экзопластер. – За это ты сейчас и страдаешь. Мой большой друг Отстой просил позаботиться о тебе особо. За Стероида позаботиться. И за покалеченного Крота тоже.
– Что, и тебе он тоже “большой друг”, этот Отстой? Я думал, его любовником был лишь тупой бедняга Стероид.
После моих слов жирное лицо толстяка перекосила гримаса ненависти. С силой сжав большие, похожие на зубоврачебные кусачки, он замахнулся. Однако не ударил. Сдержался. Это еще успеется. У него вся ночь впереди. Много ночей впереди.
– Подожди, ты у меня еще запоешь по-другому, – с угрозой в голосе предупредил он. – Соловьем иканейским запоешь. Еще будешь называть меня его Величеством и вашим Превосходительством. В ногах еще будешь ползать, свинья.
– Послушайте, ваше жирное Превосходительство, окорок ты ходячий, ни перед кем я еще не ползал и перед тобой, мешок с полусгнившим жиром, не собираюсь, – презрительно высказался я.
Толстяк даже посинел. Даже вроде и меньше в талии стал от возмущения. Отбросив в сторону зубоврачебные кусачки, он схватил со стола набор разноцветных щупов. Что это были за щупы, я знал. Приходилось на себе испытывать их действие. Тут уж не покричишь. Когда в ваши зубы втыкают эти изуверские приспособления, единственное, о чем мечтаешь, – это как бы побыстрее потерять сознание.
