Илья Бердников - Проходимец по контракту
Я спустился на Дорогу, потопал кроссовкой. Поверхность как поверхность, ничего особенного. Похоже на оранжевый качественный асфальт, только какой-то более монолитный, словно пупырышки и неровности просто выдавили как декор на сплошной дорожной плите. Снял свитер, закинул в кабину. Не выдержал — нагнулся, потрогал рукой дорожную поверхность — и правда, теплая! То ли само по себе, то ли солнцем нагрело…
Солнце? Я поднял голову вверх. Солнце как солнце: желтое, слепящее. Радостно светящее с веселого темно-синего неба. Может, только чересчур темного…
— Ты чего там застрял? — послышался из-за тягача голос Данилыча.
Огибая кабину, я только сейчас понял, что уши свободны от рева автомобильных двигателей. От привычных городскому жителю шумов…
И тут я нос к носу столкнулся с человеком в камуфляже и с автоматом наперевес. На мой удивленный взгляд он еле заметно ухмыльнулся и ткнул большим пальцем за свою спину, где на зеленой травке была расстелена клеенка и несколько туристических ковриков, один из которых уже был занят развалившимся Саньком. Над клеенкой склонился Данилыч, выкладывая из объемистого пакета какую-то снедь. Рядом стояли еще двое парней с автоматами, взгляды устремлены на еду…
— Давай сюда, — махнул рукой Данилыч. — Знакомься с ребятами.
Парни перевели взгляды на меня, и не могу сказать, что они сделали это с воодушевлением.
— Андрей Шмуль, Иван…
— А на стреме — Жека, — лениво ткнул пальцем Санек. — Эти вояки должны охранять нас, драгоценных, и наш, не менее драгоценный, груз.
— А есть от чего охранять? — осторожно спросил я, присаживаясь на коврик.
— Хватает. — Данилыч откупорил пакет виноградного сока и разлил по металлическим кружкам. — Ты пьющий, Алексей?
— Да нет, не пьющий.
— Вот и хорошо, так как уставом запрещено, кроме особых случаев. — Данилыч мотнул пальцем. — Дорога, она, знаешь, трезвых любит… Ну, ребята, за хорошее отправление и путь до самой точки! Ну и за нашего Проходимца, дай ему Бог трезвого рассудка, раз так хорошо начал!
— Чего замер? — Санек опустошил кружку и весело оскалился: — Не все с первого раза проходят, да и мозги могут поехать — часто бывает! Был нормальный человек и — на тебе! — готовый идиот!
— Психика не выдерживает. — Данилыч потянулся за пирожком. — Налетай, ребята!
— А почему раньше не сказали, не предупредили? — До меня только стало доходить, что авантюра, в которую я ввязался, может быть вовсе не такой безопасной, как меня убеждал в свое время Степак.
— А кто ж тебе, мил-человек, скажет? Ведь испугаешься, не сосредоточишься на проходе и — готово: неудачный выезд на Дорогу! Думаешь, тебя зря всякой дрянью перед отъездом накачивали? Все для стабильности психики, для успокоения нервов… Да и отказаться ведь можешь, а Проходимцы — на вес золота, их днем с огнем не сыщешь.
Вояки, не встревая в разговор, напихивались богатой снедью, желая, по-видимому, не оставить даже крошки гипотетическому врагу.
— Плюс еще разные прививки против всякой инфекции, которая нам повстречаться может, — принялся информировать меня Санек. — Ты спрашивай меня обо всем — тебя ведь подготовить не успели. Так, с корабля на бал! Так что ты ко мне обращайся.
— Болтун, — Данилыч приподнялся, вглядываясь в даль. — Сам только второй раз на Дороге… Что там, Горошенко? Наши?
— Шевчук, кажись, — раздался голос постового. — Вы мне там пожевать оставьте, пока на консервы не перешли!
— Не боись, Жека, — Санек активно уничтожал домашнюю колбасу. — Жонка Данилыча, как всегда, на пару дней пакетон собрала…
Я услышал приближающийся рокот дизеля, и через минуту ярко-красный тягач «Вольво» проплыл мимо на изрядной скорости, влача за собой здоровенный пестрый прицеп и полосу синего дыма. Рявкнул сигналом, обходя нашу «Сканию».
— Спешит, — Данилыч довольно ухмыльнулся. — Ну и нам надо поторапливаться: расслабиться всегда успеем на запятой… Санек, живо маршрут давай!
— Ща, — Санек нехотя поднялся и потопал к автопоезду.
— Давайте, ребятки, быстренько собрали и — по местам!
Данилыч ловко упаковал и наполовину не съеденный харч обратно в пакет, вытащил сигареты, закурил. Охранники скатали коврики и вместе с ними нырнули в открывшуюся в боку прицепа неприметную дверь.
— Ну что, Алеха, тронулись? — Данилыч аккуратно потушил и наполовину не скуренную сигарету о металлическую зажигалку, положил окурок обратно в пачку.
— Если умом, то не надо, — пожал я плечами.
— Раз шутишь, значит, жить будешь! — Данилыч вскарабкался в кабину. — Ты вот что, — обратился он ко мне, когда я залез в кабину с другой стороны, — давай-ка назад и попробуй заснуть: тебе это сейчас важно — эк тебя лекарствами накачали! Другим это все на недели и месяцы растягивают, а тут, по спешке, — все сразу засандалили! Потом расспрашивать будешь, как да что… Тебя как, не мутит, голова не кружится?
— И еще на соленое тянет, — буркнул я. — Огурчиков не найдется соленых?
— Ну-ну, полезай, шутник.
Сзади кабина «Скании» была достаточно просторной для отдыха — но верхняя койка оказалась полностью забита какими-то коробками, а половину нижней занимали брезентовые мешки, между которыми приткнулся Санек с открытым ноутбуком. К моему удивлению, он, не сказав мне ни слова, перебрался вперед, где снова встрял взглядом в монитор.
По правде говоря, чувствовал я себя не очень. Вроде и тепло в кабине, но меня морозило, било мелкой дрожью. Да и голова начала болеть, словно в правый висок тонюсенькой струйкой что-то горячее вливалось…
— Похоже, я действительно расклеился, — пробормотал я, втискиваясь между мешками под нависающую над койкой полку.
— Глотай две штуки, — протянул мне через плечо блистер таблеток Данилыч. — Сок в пакете возьми — запей.
— Никак не выведу координаты… — донесся до меня раздраженный голос Санька. — Вроде по всем признакам мы на Гее, но какая-то странность имеется, словно легкий сдвиг по ориентирам…
— Но выйти мы должны были на ней, — заметил Данилыч. — Вон и Шевчук следом выбрался, нас обошел — слова не передал…
— Вечером по звездам определюсь, — Санек отставил ноутбук. Откинулся на спинку кресла. — Поспать бы…
Я проглотил две таблетки цитрамона с виноградным соком и откинулся головой на мешок.
С этого места кабина «Скании» выглядела немного странной: серая, мышиного цвета, словно приплюснутая сверху, из-за обилия полок и ящиков, сильно перегруженная приборами, индикаторами.
«Так, наверное, и должно быть, — лениво подумал я, закрывая глаза в попытке утихомирить головную боль. — Надо же как-то им в других мирах ориентироваться… и вещи — тоже… хотя без этой всей требухи кабина выглядела бы очень просторно и благородно…»
Мысли вяло перетекли на попытку обработать информацию об охранниках, но, видимо, запутались в извилинах и устало остановились. Кабина почти незаметно покачивалась, убаюкивая. Я еду по чужому миру, по чужой земле, неизвестно, за сколько миллионов километров от дома, от родных…
А оранжевая дорога греет меня через колеса, через кабину «Скании», проникает сквозь кожу, кости, череп, успокаивает боль…
— Алех, — кто-то теребил меня за плечо. — Алеха, вылезай чай пить!
Я с трудом разлепил правый глаз. Поморщился. Разлепил левый.
Мы определенно стояли. Двигатель молчал. Кабину «Скании» мягко наполнял теплый желтый свет, и в этом свете, сквозь щелки глаз, я с трудом различил беспокоящего мое плечо Санька.
— Ну и рожа у тебя, Шарапов! — заржал Санек, не отпуская мое многострадальное плечо. — Поднимайся, чай стынет.
Я с трудом выпростался из мешочного завала, в котором пребывал. Какой-то доброхот позаботился накрыть меня теплым одеялом, и я вспотел, пока спал, промокши до нитки.
Автопоезд стоял на краю опушки, неровным полукругом вгрызающейся в плоть леса. Заходящее солнце последними лучами ощупывало, соскальзывая с хромированных поверхностей, кабину «Скании», а трава под колесами казалась почти черной. Пахло землей и чем-то вроде хвои с примесью йода. Ближе к деревьям весело горел костерок, живым пятнышком веселя глаз среди сгущающейся тени. Вокруг костерка развалились и что-то жевали Данилыч и охранник. По-моему, Горошенко.
Странно как-то темнело. Вроде и есть лучи солнца, но воздух словно не распространяет свет. Да и быстро: пока я спускался из кабины, протирал заспанные глаза и путался ногами в траве до костра, автопоезд уже потерял свое сияние и почти слился с наступающей темнотой.
— Садись, Проходимец, — пригласил меня Данилыч, купаясь носом и усами в пару, исходящем из здоровенной кружки. — Давай, хлебни чайку, пока не остыл, иначе это будет уже не чай.
Я плюхнулся на туристический коврик, принял наполненную Саньком, из стоящего рядом котелка кружку. Поблагодарил. Отхлебнул — чай был вкусный, с дымком.
