Эта тварь неизвестной природы - Сергей Владимирович Жарковский
— Товарищ подполковник, мы вроде по-тихому всё организовали, вроде не нашумели, — сказал дежурный, откашлявшись. — Только Елене Евгеньевне сказали тихонько, чтобы она вас позвала. А так вроде нормально — приехали трекеры из «Двух Труб» обсудить дело с Калитиными. Депутация вроде такая.
Проще было войти. Коростылёв вошёл в аудиторию и сразу прикрыл за собой дверь. В аудитории сильно пахло какой-то кладбищенской химией и сигаретным дымом, и дыма было много. Весь свет был включён, шторы на всех окнах были задёрнуты. Стулья и столы были сдвинуты к окнам и стенам. В аудитории было четыре человека. Ольга, жена Петровича, неимоверной красоты худенькая женщина, сгорбившись, сидела нога на ногу на ближайшем столе, курила. Тарелочка у её бедра была переполнена окурками. В руке, запястьем опирающейся о стол, она мяла синенькую пачку «Житан», то мяла её, то постукивала ей по столу, а на большом пальце другой руки, с сигаретой, она покусывала ноготь, а локоть этой руки стоял на колене, и докуренная до половины сигарета дымилась прямо у глаз, а в глазах стояли слёзы, видимо, от дыма, и глаза были ярко-зелёные, но белки покраснели, и была смазана тушь. Она была в старых джинсах-бананах, жёлтых альпинистских ботинках, джемпере, а тёплая жёлтая куртка валялась на полу, сползла со стула, на который её сначала положили. За её спиной, в конце аудитории, на возвышении, где всегда стояли два сдвинутых канцелярских стола для докладчиков, лежали на этих столах носилки, а к носилкам было примотано какими-то тканевыми лентами дёргающееся тело. Ленты охватывали и тело и носилки полностью, до состояния мумии человек был обмотан, запелёнут. Наружу торчали только ботинки, непрерывно стукающиеся носками, и ладони, корчащиеся ладони, искривляющиеся пальцы, скребущиеся пальцы, ищущие пальцы. Носилки мелко дрожали, запелёнутое тело рвалось с носилок, и носилки придерживал Вадим Свержин, сидевший рядом на стуле, в ногах у запелёнутого, и Коростылёв сразу вспомнил суворовскую повесть в журнале Нева, когда сжигали человека в печи. А четвёртого человека показывали по телевизору, стоящему почему-то на боку, здоровенному, с диагональю почти в рост человека. На боку на полу стоял телевизор, прислонённый к одному из столов рядом с лекторским возвышением. Какой-то очень плоский огромный прямоугольный телевизор, Коростылёв раньше таких не видал. У него у самого была квадратная видеодвойка. С экрана, из-под помех, мимо на него смотрел бармен Петрович, погибший в 1989 году на выходе военспец, «афганец», старший прапорщик, легендарный разведчик из первой сотни, оживлённый Зоной, и с тех пор Зону не покидавший дальше нейтралки. Бармен, хозяин «Двух Труб», непререкаемый авторитет. Смаглер и торгаш. Миллионер. Близкий друг Папаши и крёстный Яны.
— Будьте вы все прокляты, — сказала поблизости Ольга. Коростылёв опомнился. Она смотрела на него с ненавистью, но и с интересом, злобным интересом с примесью иронии. Как, мол, скурмач, отреагируешь? Не обгадишься ли, дроля? «Ночь живых мертвецов» смотрел ли? А это тебе рассвет живого мертвеца, скурмач.
Что Коростылёв ей мог сказать? Но ей и не нужно было.
— Я один только раз посмотрела ему в глаза, — сказала она. С её сигареты упал столбик пепла. — Как я теперь буду смотреть ему в глаза, зная, что там? Идите скорей, разговаривайте уже, я долго не выдержу. И Яночка сгорела, и Валя убит, и муж вдобавок — зомби. И надо врать! Будьте вы прокляты.
Коростылёв кивнул Фенимору, подошёл, и тут же понял, что экран — это не телевизор, а верхняя крышка Волшебного Стола. Около тысячи вопросов ему хотелось задать инопланетянам, но он понимал, что эти вопросы сейчас не к месту. Беда не вчера началась, не завтра кончится. Он понял только, что к углам экрана припаяны какие-то провода. И что они уходят под повязку на голове дёргающегося трупа. И что уши у трупа открыты, а вот нижняя челюсть накрепко подвязана, и залеплены пластырем глаза. Ещё было понятно, что изображение бармена на экране его не видит. Ну хоть что-то не фантастическое.
— В общем, подполковник, орите громче, потому что Николаич вас слышит через уши трупа, а видеть ни хера не видит. А мы его слышим через вот это, — сказал Фенимор и показал пальцем на стоящий у экрана на стуле абонентский громкоговоритель «Гжатск» из посеревшей от старости пластмассы.
— Николай Николаевич! — крикнул Коростылёв.
В труп на носилках как электричество пустили. Фенимор ухватился за раму носилок обеими руками и даже встал. Из громкоговорителя послышалось:
— Это вы, Коростылёв? Я не вижу же ни хера!
— Да, это я!
— По телефону не договоришься. Сам я приехал, в общем. Времени у меня мало, и стол скоро разрядится, и мне не очень хорошо. У города к вам большая претензия, подполковник, но я не хочу воевать. Никому от этого хорошо не будет. Вы правы. Надо выруливать, включать политику. У меня есть предложение.
Коростылёв наклонился и прибавил на громкоговорителе громкость до отказа. Голос Петровича звучал абсолютно синхронно с изображением его, и щелчки и шипение совпадали с помехами тоже.
— Я слушаю!
— Если вам отдать синего скота, как требуют люди, то вы попадаете в чмошники, всем скопом, все магацитлы: и скурмачи, и учёные, все. Я понимаю. Это верно. И это очень плохо, потому что всё снабжение у нас земное, да и охрана и Зоне, и Предзонью нужна. Не суверенитета же у вашего Ельцина требовать, сколько сможем унести. Нисколько не сможем. Беженск сам себя снабжать не может, да и кто даст. Это всё даже не считая 17-ю площадку треклятую. Она и нам самим покоя не даёт, разрядить её нужно безусловно, и тут вообще не о чем спорить. Словом, Олег, не время для великих потрясений. Нужно сберечь статус кво. И лично вас, и Пиню тоже мне не хочется выставлять. Я всё добро помню. Эй, вы там?
— Я внимательно слушаю, Николай! — крикнул Коростылёв.
— Согласны со мной?
— Абсолютно!
— Что?
— Аб-со-лют-но!
— И самим вам суда над убийцей организовать нельзя, потому что он у вас как бы победитель забега, верно? А вы под приказом его крышевать? До победного конца?
— Да!
— Это кто вообще всё придумал, вы не скажете? — спросил Петрович. — Я просто понять хочу. Для себя.
Коростылёв ответил сразу:
— Грачёв! Это же его боеголовки. Ельцин утвердил.
— Ну, я как-то так и думал… В общем, такое предложение у меня, подполковник. Не отвечайте сразу, покрутите в голове. Я привёз вам вохровцев. Живых. В машине
