Революция - Анатолий Федорович Дроздов
Но осталась одна деталь.
Мрачный Адольф тоже приметил – слишком далеко от окон банка до броневиков. Поэтому предположил магию. И инстинктом почувствовал – тот похожий на бюргера мужчина вполне может быть магом. Проявляет знания, не свойственные ординарному гамбургскому станочнику, советует, как уберечься от цепной молнии. Да и поведение Вольфа как-то не характерно для младшего в команде, которой вроде бы командовал тот застреленный здоровяк, а его уже не спросишь.
– Чего ты хочешь, Вольф?
– Мира. Закончить безобразия в Мюнхене. Сам я не боец. Но могу провести ваших на Одеонсплац. У восставших нет согласия. Если арестуете главу полиции и фрайкора, их действия окончательно станут беспорядочными. Там практически нет никакой организации, дисциплины. В Одеон может зайти любой с винтовкой на плече или целый отряд. Но не в вашей форме, лучше – в гражданской одежде. Там главари, там склад оружия и патронов.
Предложение здравое. Но исходит от более чем сомнительного типа. Конечно, Вольф – не Юсупов-Кошкин. Тем не менее, весьма скользкая личность.
– Обождите в коридоре. Мне нужно доложиться.
Для начала Мюллер незаметно показал его Гитлеру, тот подтвердил: это он. И про отсутствие охраны Одеона – тоже.
После чего фейнрих кинулся к командиру батальона, чей штаб располагался в соседнем здании, а узнав, что тот отлучился – к командиру полка.
– Герр майор! Вынужден обратиться, минуя батальонного командира, так как дело срочное, а он отсутствует на месте.
Измотанный до предела, майор скептически глянул на молодого фенриха. Скепсис усиливался по мере несколько сбивчивого рассказа о подозрениях в отношении гамбургского рабочего, предложившего здравый выход из ситуации.
– Не тратьте мое время, Мюллер. У вас есть превосходная идея, но вы не доверяете принесшему ее перебежчику. Можно было ограничиться одной фразой.
– Да, герр майор!
– Слушайте приказ. Сегодня – отдыхать. Люди измучены, ни о какой операции не может быть и речи. Завтра решу с офицерами штаба. Вы сами готовы идти вглубь позиций бунтовщиков?
– Да! Во славу Рейха, герр майор!
– Приготовьте проводников из местных, из перебежчиков. Тех, кто заслуживает большего доверия. Мы совсем не обязаны посылать отряд по тому маршруту, что предлагает ваш Вольф.
Вернувшись в свое расположение на ложе из гробовых подушек, Мюллер подумал, что в данной ситуации наиболее подходящим проводником будет Адольф. Он долго жил в Мюнхене[14], знает город. И вызывает скорее отвращение, чем подозрение. Только в боевых действиях используют тех, кто есть в распоряжении, а не приятных в общении.
Ну что же, пусть так и начнется военная карьера Адольфа Гитлера в армии кайзера Вильгельма.
Глава 18
Федор попытался открыть глаза и обнаружил, что они плотно завязаны. Руки за спиной и скованы. Вероятно, наручниками. Он лежит на боку. Звуки… Стук колес по стыкам рельс. Покачивание вагона, запах угольного дыма. Его везут на поезде. Куда?
– Друг! Ты здесь?
– Куда же мне деться. Очнулся, слава Богу. Больше суток отдыхаешь.
О затянувшемся отдыхе напомнил мочевой пузырь.
– Мы в поезде?
– Ты проницателен. В отдельном купе везут, с уважением. Прикован цепью. За дверью охранник. Кричи, может – придет, расстегнет штаны и угостит ночным горшком.
– На немецком кричать?
– Конечно, Федя. Ты думал, это какой-то китаец прижал тебе к морде тряпку с вонючей химией и затащил в вагон? Я же чувствую все, что и ты. В том числе – сырость в штанах, если надуешь в них.
– Часовой! Часовой! В туалет! – заорал Федор.
Тот вошел и быстро обслужил пленника. Прикосновения чужих мужских рук к причинному месту никак не доставили удовольствия, это не пальцы и губы Юлии Сергеевны. Но когда зажурчало, наступило облегчение, похожее на счастье.
Длина цепи, пропущенной через наручники, не превышала полуметра. Не порезвишься. Оставшись один, Федор попытался перебросить скованные руки вперед, согнув ноги. Но короткая цепь не позволила, только лишь издевательски звякнула.
Снова загремел замок двери.
– Клаус Вольф! Или, правильнее сказать, Федор Юсупов-Кошкин?
Голос был знаком. Тот самый Генрих Мюллер, что беседовал с ним в похоронной конторе. Федору тогда показалось, что уже видел его однажды – хотя бы мельком.
– Клаус Вольф.
– Упорствуешь. Ладно. Мое дело сделано. Дальше тобой займутся другие.
В лицо влетела зуботычина.
– За что, герр фенрих?
– За то, что обманул меня в Гамбурге. Я же стрелял тебе прямо в грудь! А ты отвел пулю, позволив ей ранить тебя. Проклятый колдун!
– Не понимаю, о чем вы.
– Не понимаешь? Зато я все понял, когда баварцы накрыли нас пулеметным огнем. Шедшие впереди упали, а вокруг тебя радужный пузырь вспыхнул. Думал тебе в затылок выстрелить, но твой дерьмовый Зеркальный Щит мог отразить пулю в меня. Хорошо, что взял хлороформ. Как знал! В медчасти нашей нашелся.
– Он несколько раз давал тебе подышать хлороформом, – пожаловался Друг. – Чтоб ты не пришел в себя раньше. Боялся, он переборщит с дозой – и хана тебе. Ну, а я – в свободном полете. В первый раз жалел, что не могу как классическое приведение – явиться к нему в ночи, разбудить воем и бренчанием кандалов.
– У меня свои кандалы есть, настоящие. Хочешь, одолжу?
Фенрих тем временем продолжал самодовольный спич.
– Год назад Юсупова-Кошкина искала вся военная разведка и контрразведка Рейха. Даже я, служивший тогда в Люфтваффе, это слышал, – Мюллер издал смешок. – Если увидишь Юсупова-Кошкина с аэроплана, хватай и тащи его. Потом ты вроде как сдох. А в Гамбурге я сопоставил: тебя пленили под Ригой, где князь якобы погиб. Рожа твоя красовалась на каждом агитационном плакате, а я уж их насмотрелся в русском плену. Но ты настолько правдоподобно изображал работягу-недотепу, что засомневался. Особенно когда ты свалился, подстреленный. Потом нас бросили на усиление и в оцепление, пока солдаты били твоих дружков. Ты улучил время и сбежал. И надо же – явился сам в мои руки! Не подумал, что в Гамбургском полку могут быть твои знакомцы.
