Александр Афанасьев - В огне
Полковник незаметно глянул на своего молодого напарника, которого он учил, чтобы передать ему потом самолет, и чтобы он потом так же научил какого-нибудь желторотого птенца сеять огонь и смерть с неба. В тусклом зеленом свете отсека управления лейтенант напоминал вампира, по щеке его текла капля пота, но он не отвлекался от управления огнем, чтобы не проворонить цель. Страшно, до дрожи страшно, но вида не показывает, молодец. Полковник вспомнил, как он сам первый раз поднялся на борт «Громовержца» и как ему было страшно. Это была еще пятая модель, в экипаж которой входили целых десять человек, потому что оружие тогда перезаряжали обоймами. В первом учебном полете, когда самолет валился на борт, а командир огневой группы орал на всех последними словами, – он набил себе шишек, ударившись обо все, обо что только можно было удариться. У группы наведения, в которую тогда входило четыре человека, был свой закуток, но там все стенки специально обили мягким материалом, и падать было не больно. А в бывшем десантном отсеке, переделанном теперь в одну большую орудийную башню, горел жуткий красный свет, выступающие казенные части пушек, эжекторы, вентиляция, отводящая пороховые газы, холодина и рев четырех турбовентиляторных двигателей – наушники они не надевали, чтобы слышать команды. Его делом было следить, чтобы у «пятьдесят седьмой» – все новое – это хорошо забытое старое – всегда было что-то в обойме, потому что тогда она заряжалась обоймами по пять. Он был просто казак, который никогда не летал на самолетах, он занимался охраной аэродрома, где базировались «птички», потому что, не имея возможности ответить им в воздухе, многие не прочь были бы рассчитаться и с ними и с экипажами на земле. И вот получилось так, что в одном экипаже был некомплект заряжающего, а заряжающему особо ничего знать и не надо, знай себе заряжай. К нему, дураку, летуны и подошли… что ты в БАО [52] корячишься, иди к нам, у нас двойной оклад летный, надбавка за опасные условия работы, выслуга год за полтора даже в относительно мирное время, а когда у всех год за два идет – у нас считают год за три. И в летной столовой харчиться будешь, а тогда кормили не особо сытно на территориях, как следует мелиорацию еще не сделали, это сейчас сады кругом, а про летную столовую со сгущенным молоком и шоколадом на столах и про литр молока [53] в день все БАО слыхало и слюни пускало. Не в последнюю очередь он согласился из-за молока, по которому сильно скучал. Обоймы к пятьдесят седьмому лежали в специальных держателях, он схватил обойму, повернулся, и в этот момент самолет бросило вниз воздушным потоком, и он вмазался всем телом в казенник зенитки, руки были заняты, и он раскровенил себе все лицо. Тогда он начал сомневаться, что поступил правильно. А потом, на втором их боевом вылете – системы наведения тогда были хреновые, только радар, наподобие морского или артиллерийского – он уже пожалел. Они летали над горами, днем, как психи, потому что надежных приборов ночного видения не было, и так получилось, что они пропустили зенитку, и она врезала по ним со скального балкона. Он сначала зарядил пушку и только потом увидел совсем рядом со своей ногой рваную дыру в фюзеляже размером с кулак. Но рефлексировать было некогда, и он повернулся за новой обоймой, обеспечил работу орудия. Хреново стало только потом…
А сейчас… они сидят вдвоем на посту наведения настоящего воздушного крейсера, если и не линкора, то крейсера точно, и его напарник боится, но вида не показывает. Молодец – значит, толк будет. На борту «Громовержца» – не лучшее место для рефлексий.
Тряхнуло – на сей раз ощутимо, и ровная песня двигателей на мгновение прервалась, но потом они взвыли с новой силой, самолет заложил резкий маневр, отваливая влево.
– Что за черт?
– Что-то взорвалось. Запускай самоконтроль.
– Есть.
– Василий, что там у нас?
– Замаскированная зенитка, вы что там, заснули?!
– Уймись, работаем…
– Борт ноль-семьдесят один, все системы стабильны… – доложил речевой информатор приятным женским голосом.
Самолет отклонился еще влево, заходя на круг. Если по нему промахнулись, то второго шанса он уже не давал.
– Это ведь жилой дом… – сказал Андрияш, глядя на данные системы, которые она выдала на экран.
– Давай и не подходи близко, можешь получить еще.
– Понял, дальность пять сто, наведение… огонь!
С правого крыла сорвалась огненная стрела, ушла к земле полыхающей кометой и разорвалась там. Здание пошатнулось и… начало оседать.
Самолет снова уходил в сторону, не приближаясь к опасному месту, которое только что рухнуло, не выдержав попадания ракеты «Вихрь» с термобарической головной частью. Эти ракеты создавались для поражения бронеобъектов с расстояния восемь-десять километров, за пределами дальности основных зенитных средств, применяемых в боевых порядках стандартной бронебригады. Если на ракету установить термобарическую головную часть, одной хватит, чтобы разрушить немалых размеров дом, как это и произошло сейчас. На том месте, где он только что стоял, теперь было лишь большое облако.
– Как там внизу это сделали?
– Очень просто. Я же говорил – поставили радар и датчики, скорее всего это ловушка-зенитка, активизирующаяся и наводящаяся автоматически. Хорошо, что у них нет противовертолетных мин [54] , иначе бы кровью умылись.
– Господин полковник, смотрите!
Бульба посмотрел – почти там же, где они только что грохнули зенитку, шел интенсивный бой, причем невозможно было разобрать, кто где находится. Но самое главное – рядом со зданием, в огороженном с двух сторон дворике мигал вспышками маяк.
– Попробуй связаться, кто под нами?
– Невозможно. Сильные помехи…
Это еще что?
– Господин подполковник, бронеколонна идет сюда, возможно, это та группа, которую выслали проверить бронеколонну.
На автостраде, видимо, поняли, что над ними «Громовержец», включилось сразу несколько фонариков, чтобы указать передний край обороны.
– Господин полковник…
– Оставить. Я сам.
Не может быть, чтобы персы не знали, что цели обозначаются маячками, мы же их и учили. Могли и специально подкинуть… но тогда почему вторая группа не пытается обозначить себя? В конце концов, надо принимать решение, и лучше принять ему лично. Он уже отслужил, а Андрияшу… служить и служить еще, если сейчас ошибку допустить, потом себе никогда не простит уже.
Полковник Бульба переключил систему огня на крупный калибр, взялся за контроллер управления огнем, включил стабилизатор орудия. Широкое перекрестье прицела с кругами, показывающими процент сплошного поражения, замерло на дворике, где суетились белые фигурки, рвущиеся вперед…
…Татицкий хоть и знал, как работает «Громовержец», они не раз, сталкиваясь на боевых заданиях с серьезным сопротивлением, отходили и вызывали помощь «большого летающего друга», первый раз оказался почти в зоне поражения. Он уже подумал, что все бесполезно, и пополз обратно, как вдруг громыхнуло, плеснуло в окна ослепительной вспышкой, содрогнулась земля. Почти сразу же громыхнуло еще раз, облако пыли и гари ворвалось в комнату, ударная волна прошлась по нему, несмотря на то что он залег, и он почувствовал, как содрогается от ударов земля. Кто-то схватил его за руку и потащил изо всей силы, поволок по полу, чуть не отрывая руку, что-то падало на пол, дышать было нечем, и видно тоже ничего не было из-за пыли, и создавалось впечатление, что здание сейчас разрушится.
Его вытащили в ту комнату, где они начинали, и они сгрудились в ней, человек пятнадцать, стараясь отдышаться, приходя в себя и пытаясь понять, что произошло. Кто-то решил позаботиться о своих ранениях, потому что там на это не было времени, кто-то просто сидел у стены, приходя в себя. Многие с опаской поглядывали на потолок.
– Какого хрена…
– Артиллерия, что ли?
– Похоже на то. Или «Громовержец»… нам ведь его должны были придать.
– Поручик, это вы его на нас наслали?
– Откуда знать? – огрызнулся Татицкий.
– Он и по зданию врезать может.
– Надо двигаться. Кто старший по званию?
В месиве разоренного Бендер-Аббаса многие штурмовые подразделения перемешались, особенно идущие первой волной, и командовали сейчас те, кого признавали командирами. Или просто – старшие по званию.
– Наверное, я, – ответил один из бойцов, ничем не отличающийся от других, с автоматом, в каске, уставший, как собака. – Штабс-капитан Бурцев, честь имею. Все готовы? Раненые?
– Все готовы, господин штабс-капитан.
Раненые, конечно, были, но в таких условиях раненый – это тот, кто не может передвигаться и стрелять. Остальные – боеспособны.
– Тогда выходим. Пусть кто-нибудь подсветит, если это «Громовержец», он там наверху и ждет сигнала от нас. Ты, ты и ты – идете последними, прикроете нас из окон…
Подходы к зданию были взрыты воронками от разрывов, били и впрямь очень серьезно. Горели сразу несколько искореженных машин, даже не горели, а скорее тлели, потому что в баках не было топлива. Здесь, рядом с огромным нефтеперерабатывающим комплексом, в крупнейшем нефтеналивном порту Персии не хватало топлива! Одно это говорило о том, какая власть пришла на смену режиму шахиншаха. Кстати, несмотря на революцию, до самого последнего дня, до дня штурма, топливо исправно отгружалось в британские и американские танкеры, что свидетельствовало о многом. Сейчас же бьющиеся насмерть в Бендер-Аббасе бойцы этого не знали – и британцы, и американцы взвыли на весь мир о нарушении Российской империей своих договорных обязательств и потребовали обеспечить им поставку нефтепродуктов в полном объеме через другие нефтеналивные порты, в частности через Бейрут, хотя он специализировался не на нефтепродуктах, а на сжиженном газе и продуктах его переработки. Воистину наглость – это второе счастье.
