Юрий Корчевский - Сотник

Алексей некоторое время раздумывал. Идти в логово врага одному, да еще ночью страшновато. И не темноты боялся – не ребенок. Но вполне могло случиться так, что он заходит под видом караульного, а весь десяток уже не спит, в полном боевом облачении и готов приступить к действию гнусному – втихую вырезать спящих тяжелым беспробудным сном дружинников Даниила.

Зол на них Алексей был. Должны же быть у ратников хоть какие-то зачатки порядочности, чести? А раз преступили они эти понятия, то и он вправе поступить бесчестно, спасая своих боевых друзей.

Алексей вздохнул. Задумал он вырезать самих ратников боярских – действо, противное его естеству. Чем он тогда лучше их? Но и выхода другого не видел. Лучше сохранить жизнь двум десяткам, которых собирались убить ратники боярина. И за свой поступок он один перед князем ответ держать будет, коли уцелеет. Да еще перед Богом, на Страшном суде. Не убивать боялся – в бою он делал это не раз, как говорится – так и так руки по локоть в крови, – сонных резать было противно.

Алексей потоптался у колодца, к двери подошел, постоял, слушая храп. Беззаботно спят, как дети… Сами же зло задумали, а через них и он, Алексей, мерзость творить должен. Но и бездействовать нельзя. Проснется их десятник, поднимет тихо своих людей – и быть великому предательству.

Он вытащил нож, отворил дверь… Хорошо – петли кожаные, не скрипят. Постоял у топчанов.

Начать решил с десятника. Коли он по наущению боярина снотворного в пиво подсыпал, стало быть – готов к дальнейшим действиям. А без начальника десяток будет вести себя неорганизованно.

Глаза после лунного света уже привыкли к почти полной темноте. Так, вроде вот этот десятник. Известно ведь, в темноте все кошки серы…

На десятнике кольчуга рыбьей чешуей переливается, стало быть, в сердце бить нельзя, кольчуга защитит. Тогда над ключицей, удар сверху вниз.

Но по опыту своему он знал: сонного убивать нельзя, обязательно вскрикнет. Поэтому толкнул слегка десятника в плечо. Тот голову поднял:

– А, что? Пора?

Тут Алексей ему боевой нож в надключичную ямку и вонзил – по самую рукоять. Клинок длиной в локоть аорту разорвал – как и сердце.

Хлынула кровь. Смертельно раненный десятник откинулся на подушку и в агонии засучил ногами, а Алексей вдруг почувствовал, как к горлу подкатил ком. Тьфу, что за жизнь такая, что сонных убивать надо! На мгновение сам себе стал омерзителен – чем он лучше подлого, тайного убийцы? И почему за соль должно проливаться столько крови?

Десятник отдал концы тихо, не разбудив никого.

«Палач, кат ты, а не ратник!» – казнил себя Алексей. И парней жалко, спящих на топчане, и выхода другого он не видел. Один он! Было бы двое-трое, нашли бы другой вариант. Навалились бы на одного дружно. Один – кляп в рот, другие ратнику чужому ноги-руки вяжут… Глядишь – и весь десяток жив и пленен. А уж дальше – на суд княжеский. Ан – нет, приходится смертоубийством своих же заниматься, когда с общим врагом, моголами, воевать должно.

Он уже занес руку с ножом у соседнего топчана, на котором спал молодой ратник, да вдруг мысль мелькнула: а не запереть ли их здесь? Тогда и убивать не придется. Оконца маленькие, только голова и пройдет, стены бревенчатые, крепкие. Выход только один – дверь.

Алексей вернул нож в ножны и, стараясь ступать тихо, вышел. Видел он поленницу дров, приготовленных для печей, – там же были длинные обрубки. Найдя длинный, почти в человеческий рост, чурбак, он подтащил его к двери и подпер ее. Критически осмотрел его – нет, слабовата подпорка. Ежели изнутри навалятся, могут дверь выбить, и чурбак не поможет.

Он прошел к навесу, где складировались мешки с солью – укрытие было необходимо, как защита от дождя. Случись ливень – соль растает.

Он взял мешок и взвалил его на плечо. Тяжел! Пуда четыре будет, не меньше. Дойдя до двери, аккуратно уложил его. Бросить мешок значит – зашуметь.

Сделав полтора десятка ходок, умаялся, и последний мешок вообще неподъемным показался. Но баррикада вышла хоть куда. Дверь двумя рядами тяжелых мешков подперта, попробуй сдвинь!

Сам на крыльце уселся и до утра продремал. К утру продрог от тумана – в горах он часто случается.

Когда встало солнце, он услышал внутри избы движение – это проснулись ратники. По тому, что поднялся шум и раздались крики, Алексей понял, что они обнаружили убитого десятника. Потом ратники попытались открыть дверь изнутри, затем попробовали выбить… Однако дверной проем был узким, и навалиться на дверь могли только двое, да и то боком. Преграда из короткого бревна и двух рядов мешков напор выдержала.

Алексей подошел к оконцу и ножом вспорол бычий пузырь, натянутый вместо стекла.

– Эй, чего не сидится спокойно?

В оконце показалось лицо.

– Десятника нашего ночью убили, и дверь заперта.

– Я убил вашего десятника и запер дверь.

– Да за что же?

– А то вы не знаете?! Кто в пиво сонного зелья нашим дружинникам подсыпал? И планы у десятника с подачи вашего Доброслава были самые людоедские – наших людей ночью вырезать.

– Лжа это!

– Это ты князю Даниилу расскажешь на суде.

– Тогда почему ты не спишь, если зелье подсыпано?

– Потому как пиво ваше не пил. По вкусу не пришлось – с зельем-то. Да и вы пиво из кружек под стол выплескивали, сам видел.

Лицо в окне исчезло, и показался другой ратник.

– Слышал я все, что ты баял. Почему князь тебе одному должен поверить?

– Пленник у меня, караульный ваш. Языкатый, все рассказал. Видаком на суде будет.

Ратник выругался:

– А мы как же?

– Наши, как все проснутся, вас к князю поведут. А сейчас оружие свое через оконца выбрасывайте.

– Не ты нам его давал, не тебе его у нас и забирать, пес шелудивый!

– Пса я тебе еще припомню! А теперь отлучусь ненадолго – лучину наколоть.

– Это зачем? – насторожился ратник.

– Стены избы хворостом обложу да дровишек принесу – тут недалеко поленница лежит.

– Ты что удумал?

– Оружие не выбросите – избу подпалю. Сгорите все – так мне не жалко предателей. А за смертоубийство перед князем отвечу.

– Ах ты! – Из окна понеслись ругательства. В дверь стали бить чем-то тяжелым, как тараном, похоже – лавкой.

Алексей принес несколько поленьев, демонстративно, перед окном, боевым ножом наколол лучины и прямо под стеной сложил. Сделал еще рейс и принес дровишек.

Ратники в избе всерьез забеспокоились – ведь сожжет!

Алексей возился нарочито неспешно – это пугает сильнее. Среди них видевшие смерть в лицо, но выжившие благодаря своему мастерству, опыту, ловкости. Но что они могли противопоставить гибели в огне? Алексей знал, что огня боялись. Смерть в пламени мучительная и жуткая, не зря ведь католические иезуиты сжигали ведьм на кострах, желая насладиться мучениями жертв.

Алексей отправился к своему стану – ему хотелось убедиться, что все живы. Пусть опоены снотворной дрянью, но живы. А хорошо бы, если бы и помощник, а лучше несколько в себя пришли.

Но тщетны были его надежды. Все дышали, храпели и стонали в глубоком сне – но все были живы! Если бы дружинники умерли, отравившись, он бы без колебаний сжег избу с ратниками.

Подобрав какую-то тряпку, бывшую когда-то рабочей рубахой, он на поварне облил ее льняным маслом и нес к избе на лезвии ножа, не желая измазать руки.

Из оконца его заметили, но больше обратили внимание на тряпку. Поняли – для розжига.

Алексей тряпку обочь лучин наколотых положил, достал трут, кресало и огниво.

Из окон на все это смотрело лицо ратника.

– Даю вам последний шанс, потом поздно будет, – предупредил Алексей. – Сейчас костер подпалю да еще маслицем стены оболью, дабы занялось огнем быстрее. Но тогда поздно будет, погасить не смогу, даже если умолять будете.

Ратник выругался и сплюнул в окно.

– Помучиться, значит, желаете? Ну что ж, вольному воля!

Алексей постучал кресалом, от трута потянуло дымком. Он поднес к труту пропитанную маслом тряпку, которая тут же занялась чадным пламенем. Недолго думая, он подцепил ее ножом и швырнул в оконце внутрь избы. От тряпки было больше дыма, чем огня, но дым едкий. Тряпку попытаются затоптать сапогами, но дыма наглотаются, и испуг точно прошибет каждого.

Из избы раздались испуганные крики, поднялась паника.

Алексей поджег лучину, от нее – березовую кору на полене и встал сбоку окна. Горящее полено снизу окна выставил. Полено затрещало, пламя заслонило окно. Изнутри – полное впечатление, что Алексей костер разжег.

Тут же кто-то закричал из избы:

– Гаси! Согласны мы! – и закашлялся.

Тряпку погасили в избе, но дыма она пустила много. Но именно на такой эффект Алексей и рассчитывал. Он отодвинул полено от окна и встал подальше.

– Считаю до десяти. Выбрасывайте в окно все оружие – мечи, ножи, копья. Сам считать буду. Вас десяток – вот десять мечей и ножей быть должно. Мне тут уговаривать вас надоело. Брошу горящее полено на дровишки да есть пойду.