Сергей Палий - Монохром
Не знаю, на что я надеялся — на то, что оглушенный военный без сознания, или на то, что среагировать успею в любом случае, — но ясно одно: хрен я угадал. Надо было принять в расчет стратегически важную деталь: противостоят нам не обыкновенные гарнизонные штафирки, а опытнейшие бойцы спецподразделения «Пыль».
От моего контрольного выстрела под ключицу солдат ушел резким перекатом в сторону. Не успел я сориентироваться, как ребристый ствол «гауссовки» мелькнул перед глазами и со знакомым зубодробящим гулом выплюнул смертоносное жало. Толчок в плечо сбил меня наземь, и я грешным делом решил, что — капец. Но это было не так. Лёвка в последний момент бортанул меня по-хоккейному и убрал с линии огня. Снаряд с жужжанием рассек тьму, насквозь продырявил несколько бочек и с остервенением вгрызся в противоположную стенку. Пронесло.
Напарник перешагнул порог и навис над «пылеви-ком», который возился возле лестницы, пытаясь отползти. Шансов дождаться, пока катушка ЭМ-винтов-ки вновь зарядится, у него не было.
Я поднялся и хотел помочь, но Лёвка грубо отстранил меня, не дав пройти. Он рывком содрал с военного шлем-сферу и направил луч света на чумазое лицо. Надо же, старый знакомец. Какой, однако, упертый.
По ступенькам пытался вскарабкаться офицер, командовавший отрядом, так и не сумевшим нас догнать возле улицы Миражей. Правда, вчера, помнится, этого бравого товарища сопровождала собачка.
— Где доберманчик? — полюбопытствовал я. — Оказался бешеным, и пришлось пристрелить?
Поверженный офицер не обратил внимания на мой сарказм. Он повернулся к Лёвке.
— Коломин, остановись, — сказал офицер, и в его голосе предательски задребезжала нотка отчаяния — не от ощущения близкой смерти, а от того, что провалил задание. — Не смей перекрывать шахту. Ты даже не понимаешь, что представляет собой черный туман! Мы приведем самых лучших ученых, и они смогут…
Движение напарника было смазанным. Отчетливый хруст прервал тираду «пьшевика», и по уставу стриженная голова повисла под неестественным углом. На грань ступеньки упала паутинка слюны. Меня передернуло — терпеть не могу, когда ломают шею. Бе. Лёвка разогнулся, бросил мне ПДА. — Посф-ф-вети… Я направил фонарик на него, и содрогнулся во второй раз. Через прожженные дыры в разгрузке и ком-безе было видно мутировавшее тело парня. Но на этот раз пугали не чернильные жилы, ветвящиеся по коже. В правой части брюха под ребрами тихонько сочилась кровью ранка. Небольшая, размером с ноготь на мизинце — разогнанные до чудовищной скорости гаусс-снаряды не оставляют в мягких тканях уродливых следов… Жаль, что размер в данном случае не имеет ровно никакого значения.
Печенка — навылет. До торжественного отправления в персональную Тихую Гавань моему напарнику осталось максимум четверть часа. И никакие метаморфозы ему уже не помогут. Удивительно, как этот живчик вообще до сих пор на ногах стоит! Обычно в подобных случаях воют от нестерпимой боли и корчатся в луже собственной блевотины.
Парень держался молодцом. Он, сипло дыша, оглядел рану и вытащил из кармана крошечный инъектор. Я напрягся. — Что это?
— Промедол и спазмолитик. — Лёвка прижал прибор к солнечному сплетению и спустил пневмомеханизм. Пшикнуло. Он переступил порог и с нечеловеческой силой зашвырнул в жерло шахты пустую бочку, хотя неповинный резервуар вовсе не загораживал проход. — У нас десять минут.
Глава тринадцатая
Черный туман
Глубина увеличивалась. Почти физически ощущалось давление колоссальных пластов грунта, остающихся над нами.
Я спускался по лестнице, механически переставляя ноги и ведя ладонью по гладким перилам. Перчатка скользила по полированному дереву, которое неведомым образом уцелело и выглядело на фоне остальной гнили монументальным обломком советской эпохи. Может, перила были обтесаны руками истинного пролетария, верившего в победу коммунизма над вселенским развратом, и Зона, почуяв искренность, наложила на них заклятие вечности?
Колотить тебя трижды, ненаглядный мой лысый череп! Ну и чушь в твои ветвистые извилины лезет.
По привычке я вглядывался в сумрак, колышущийся вокруг нас, но ни аномалий, ни живности в шахте, кажется, не было. Лишь запустение, прелый воздух и гробовая тишина — не звенящая, ватная.
Птичка-интуиция притаилась на жердочке и не ка-зала клюва. Правильно. Раньше надо было крякать, дура. Перед тем, как пацана из «гауссовки» насквозь прошило.
— Если перевяжешь бок, дольше протянешь, — сказал я, глядя в опаленный «жаркой» Лёвкин затылок. — Впрочем, врать не стану, это как мертвому егерю скворечник в подарок.
— Хорошее у тебя чувство юмора, Минор, — отозвался он.
Остался позади еще один пролет и кубическая площадка с наглухо зацементированными боковыми коридорами. Повезло, что аварийную лестницу не засыпало, а то бы пришлось по лифтовому тросу спускаться. Мало было б радости от такого экстрима, уж точно.
— С тобой ф последнее ф-время ничего странного не происходит? — вдруг спросил Лёвка, не оборачиваясь.
— Резко возросшее количество неприятностей на квадратный сантиметр задницы — считается?
— Перестань паясничать. Реально ничего подозрительного не заметил? Я нахмурился. Чего это он? На предсмертную болтовню прошибло, что ль? Уклончиво ответил:
— Зона — вообще место не из обычных. Тут постоянно происходят всякие… странности.
— А если принять эти странности за общий фон, наподобие «белого шума» ф эфире… Тоже ничего примечательного и ф-фыдающегося?
— Вот теперь ты посеял во мне зерно сомнения и паранойи. Начну думать о всяком.
Лёвка остановился, оперся о перила и несколько раз медленно глубоко вдохнул и выдохнул. Поинтересовался, так и не соизволив обернуться: — С ф-фосприятием ф-все нормально? — Не понял. С каким восприятием?
— Зрение. Слух. Осязание… Твои основные чувства. С ними ф-все ф порядке?
Я не нашелся что ответить. Не помню, когда в последний раз проверял слух, но даже после нескольких легких контузий все еще могу довольно точно стрелять на звук, щелчок затвора в лесу слышу за полсотни метров, а вой кровососа — километра за три. Уксус по запаху от водки тоже отличу без проблем. Дальтонизмом вроде бы не…
В груди похолодело. Импульс втек словно бы извне, по нервам скользнул в мозг и породил яркую вспышку. В памяти пронесся каскад картинок…
…Драпаем от псевдогидры. Озерцо «киселя» в овражке. Впопыхах я чуть было не вляпываюсь в химическую дрянь, но притормаживаю. Ком грязи по инерции падает в мерцающую зыбь и исчезает без брызг. Я провожаю его взглядом и отмечаю, что «кисель» не изумрудно-зеленого цвета, каким обычно бывает, а болотного, почти серого…
…Первые зарницы, предвестники выброса. Между туч зажигается и гаснет зарево ртутного цвета. Обычно всполохи желтоватые, багряные или оранжевые, а тут — переливчато-ртутные, как жидкий металл…
…За порогом угадываются контуры человеческого тела. Раненый офицер «пылевиков» лежит головой к нам, на шее — след от скользящего ранения осколком. И даже в слабом свете пэдэашного диодника видно, что кровь темно-стального цвета, без примесей красного… Я моргнул и уставился на серую стену.
— Мама-перемама, — слова сорвались с губ сами собой.
— Понял, значит, — кивнул Лёвка. — Такие дела. Привыкай. — Что со мной творится? — Ф-ф… Возмездие.
Я всеми потрохами, каждой съежившейся клеточкой чувствовал, как накатывает цунами ужаса, с которым невозможно ничего поделать: ни убежать от гигантской волны, — ни уговорить ее повернуть обратно, ни противопоставить бездумной стихии хоть что-то значимое со своей стороны. Темная стена неотвратимо приближалась и готова была раздавить крошечного человечка, даже не ведая, о его существовании. Так эпохи давят зарвавшихся выскочек, так империи сносят разрозненные княжества. Так судьба сминает случайность. Пощечина Лёвки вернула меня к действительности.
— Минор, прекращай уже! Не ф-время стоять и постигать. Двигаем дальше, по ходу объясню.
— Ты уж потрудись, а то не успеешь сдохнуть, как окажешься в обществе психа. Мы стали спускаться дальше.
— Некоторым Зона просто ф-выжигает мозги и превращает ф ходящих овощей, ф зомби, — начал Лёвка. — Им, кстати, проще ф-всего ф конечном итоге. Свернулись мозги ф кисель, и броди себе спокойно, пока не пристрелят.
— Не скрою, беспечности зомбаков я иногда тоже завидую.
— Другим ф-везет меньше. К примеру, угольникам. Люди под ф-воздействием черного тумана теряют человеческий облик, но остаются ф-фполне боеспособными и, что ужасней, разумными. Незавидная участь. — До усрачки напугал уже. Не томи. — Ты был под Саркофагом?
Я вздрогнул. Вопрос застал врасплох и заставил рефлекторно сжаться какую-то частичку души. Лёвка продолжил:
