Максим Резниченко - Плетущий
Перед тем, как покинуть этот сон, я мысленно тянусь к птице-Стражу и спустя несколько мгновений оглядываюсь вокруг уже его глазами. С того места, где он сейчас находится, я прекрасно вижу женщину – она, мечтательно что-то напевая, неспешно шагает босиком по деревянной пристани и глядит вдаль, туда, где к водной глади опускаются зеленые склоны высоких гор. Она останавливается и прекращает пение. Стоит так неподвижно несколько секунд, а потом тихое «спасибо» срывается с ее губ. Счастливая улыбка, тронувшая ее уста, служит для меня лучшей наградой.
Глава 6
Я просыпаюсь легко и спокойно и какое-то время просто гляжу вверх, туда, где в ночной темени прячется потолок. Я уже почти привык к незнакомым запахам этой квартиры, и они более не вызывают у меня ощущения чуждости. Жилище, ставшее мне на время домом, радует тишиной и покоем. Ночное безмолвие нарушает только появившийся звук работающего двигателя. На потолок заползают белые росчерки света. Они исчезают, а вслед за этим наступает тишина, когда приехавший глушит мотор. Хлопок двери и короткий «бип» включаемой сигнализации – вот и все звуки.
Я включаю торшер. Его свет выхватывает из ночного мрака мебель, телевизор, стены и окно, наполовину занавешенное шторами. Проверяю, есть ли пропущенные звонки или сообщения. Ничего. Часы показывают без четверти полночь. Легкая усталость все же присутствует, хотя физически я чувствую себя отдохнувшим.
Одевшись, выхожу на балкон покурить. Честно говоря, непривычно внимать тому безмолвию, что царит вокруг: никто не горланит песни под балконом, не слышно громких и щедро разбавленных матом разговоров, не лают бездомные собаки, не надрывается автомобильная сигнализация. Отсутствие всех этих привычных для Киева звуков кажется странным, но однозначно приятным. Во дворе горит всего один фонарь, в свете которого я вижу, как из подъезда выходит мужчина. Один из автомобилей встречает его двойной беззвучной вспышкой фар. Водитель садится в авто, заводит двигатель, и машина, шурша покрышками, уезжает.
Начинается снег. Робкие белые снежинки, словно опасаясь, летят к земле, и ни одно, даже самое слабое дуновение ветра, не тревожит их полет. Снегопад быстро усиливается, и спустя всего несколько минут редкие огни в окнах дома напротив исчезают, потонув в белесой мгле. С неба падают уже настоящие снежные лапти, на глазах одевая во все белое припаркованные во дворе автомобили, голые ветви деревьев. От пока еще тающего снега темный асфальт становится еще темнее. Он уже влажно блестит в свете единственного фонаря, который, словно маяк, указывает путь случайным прохожим. Поднимается ветер. Он закручивает снежинки в причудливом танце, бросается ими, подхватывает и снова кружит. Еще какое-то время я заворожено наблюдаю за этой красотой, а потом я захожу в квартиру, покинув балкон.
Звонок сотового на журнальном столике застает меня врасплох. «Миша» – высвечивается на дисплее.
– Наконец-то, – негромко говорю себе под нос, испытывая огромное облегчение, но оно тут же испаряется, едва слышу в трубке незнакомый голос.
– Алло, – произносит он. – Доброе утро.
– Алло, – отвечаю я, и от нехорошего предчувствия у меня холодеют ладони. – Кто это?
– Меня зовут Паша, – представляется незнакомец, – я брат Миши.
– Паша? – переспрашиваю я, сразу не узнав его. – Привет, Паша. Это я, Максим. А где Миша?
– Так ты тот самый Максим? – он игнорирует мой вопрос. – Наш сосед из Южного?
– Да, Паша, это я, – брат Миши младше его на три года, и когда в последний раз я его видел, он учился в седьмом классе, и в моей памяти остался веселым и смешливым мальчишкой. – Где Миша?
Мой собеседник молчит, и от этого его безмолвия я окончательно укрепляюсь в мысли, что случилось что-то недоброе.
– Он… – Паша прокашливается, – он в больнице.
– Что с ним? – спрашиваю я.
– Не знаю, – следует ответ.
– Ты видел его?
– Конечно, я и вызвал скорую.
– Что с ним? – снова повторяю вопрос.
– Говорю же, не знаю.
– Что говорят врачи? – задавливаю в себе растущее раздражение.
– Они ничего не говорят, потому что не знают, что с братом, – он повышает голос. – Никто ничего не знает!
– Ладно, ладно, – делаю глубокий вдох, – Хорошо, давай сначала.
– Да, – уже гораздо спокойнее отвечает мой собеседник.
– Врачи поставили Мише какой-нибудь диагноз?
– Они просто сказали нам с родителями, что он пребывает в коме.
– В коме?
– Да.
– Расскажи, пожалуйста, все по порядку: когда это случилось, кто его нашел…
– Он просто не проснулся утром, – перебивает меня Паша. – У себя дома Миша затеял ремонт, поэтому сейчас живет у меня. Утром, когда я уходил на работу, увидел, что его вещи и обувь на месте. Зашел в комнату, где он спал, и увидел, что Миша спит. Я попытался его разбудить, но он никак не реагировал. К тому же…
– Что? – спрашиваю я, когда пауза слишком затягивается.
– Я вообще подумал, что он умер – такого цвета стала его кожа. А пульс… Я не сразу смог его нащупать… Потом я вызвал Скорую Помощь. Они приехали и забрали его в больницу. Я позвонил родителям. Сейчас Миша лежит под капельницей, а врачи говорят только, что он в коме, и как вывести из нее, не знают. Говорят, вызвали какого-то специалиста, не знаю откуда. И теперь мы все ждем, когда он прилетит. Я вообще только что домой вернулся – все это время был в больнице вместе с родителями. Случайно наткнулся на его сотовый, а здесь куча неотвеченных звонков: от тебя и от какого-то Семена.
– Плохо, – вырывается у меня.
– Очень плохо, – устало повторяет Паша. – В больнице сказали, что тот специалист, о котором я говорил, прибудет только через два дня. А пока брат лежит под капельницей… А ты почему звонил ему?
– Уже неважно, – отвечаю я мрачно, невольно радуясь только тому, что оставил в телефоне Киевскую сим-карту, иначе о случившейся с Мишей беде не узнал бы.
Мы с Пашей молчим какое-то время, потом он нарушает молчание.
– Такие новости.
– Ясно. Паша, держи меня в курсе насчет состояния Миши.
– Хорошо, – соглашается он. – Его телефон будет у меня.
– Я еще позвоню. До связи.
– Пока, – прощается со мной Паша.
Я жму кнопку отбоя чересчур сильно. Вскакиваю с кровати и принимаюсь мерить комнату шагами. Проклятье! Что это все значит?! Что случилось с Мишей?!
Без сомнений, его нынешнее состояние связано с событиями прошлой ночи. Образ женщины с горящей на ее лбу «единицей», испуганное лицо Старика, яростное пламя, охватившее, поднятый Мишей частокол, снова образ женщины, но уже погибшей от ужасных ран, смятение Миши, когда у него не получалось плести, непонятное выражение на лице Семена, оказавшегося вовсе не Семеном, вспышки молний в тучах над джунглями, опасные и страшные твари, – все это с огромной скоростью мелькает перед мысленным взором. Что же я пропустил? Как вышло так, что с Мишей случилась беда? Он же все время был на виду! Или нет? Я помню, как заставил его покинуть сон, и он, естественно, отошел назад, за мою спину… Или же это как-то связано с погибшей женщиной, что снилась ему шесть ночей подряд? Значит ли это, что и меня ждет подобная участь? Не о том сейчас нужно думать… О нет, я не боюсь! В данный можно описать совсем другим словом – бешенство! Сказать, что я зол, все равно, что ничего не сказать. Меня обуревает самая настоящая ярость, в первую очередь, потому что враг, который остается невидимым и неузнанным, все еще не найден, а я даже представления не имею, в каком направлении нужно его искать. Вариант номер один – это Старик. Каким бы слабым и немощным он не казался, я сделаю все, чтобы найти его, потому что вторая подходящая кандидатура, псевдо-Семен, погибла на моих глазах. Значит, буду искать Старика, и на этот раз он не отделается ложью и двусмысленными фразами. Я смогу заставить его говорить. Ни на миг я в этом не сомневаюсь. Но сначала попытаюсь найти друга в мире снов. Если он в коме, может случиться так, что я смогу обнаружить его сознание. Никогда раньше не сталкивался с подобным, но это не имеет значения.
Без всякой надежды пытаюсь дозвониться в который раз Марине Яковлевне. Длинные гудки звучат сухо и надменно, и я в большом раздражении едва сдерживаюсь, чтобы не швырнуть телефон на пол.
Ладно.
Я ложусь в постель, уже зная, что буду делать. Табич Миши должен привести меня к нему, где бы он не находился в мире снов. Если только его сознание, его разум все еще живы. Но об этом лучше не думать. Я обязательно найду своего друга, я верю в это.
Уже находясь на самой грани сна и бодрствования, когда разум перестает ощущать собственное тело и когда сон становится реальностью, я внезапно чувствую, как что-то или кто-то подхватывает мое сознание, не давая ему собраться и сосредоточиться. Все происходит очень быстро. Я не успеваю среагировать на чужое вмешательство. Собственные мысли путаются и разбегаются. Все же я успеваю сделать попытку покинуть сон, проснуться, но она ни к чему не приводит. Тьма обрушивается на мое сознание, и глухое беспамятство пожирает его без остатка.
