Mихаил Ахманов - Тень ветра
Проем в сером куполе ненадолго осветился, и оттуда выскользнула смутная тень. Свет от прожекторов падал на деревья, а у стен станции царила полутьма – Тид не имел естественных спутников, и ночи здесь были темными. Саймон, однако, различил мощную фигуру Паши-крепыша; тот напряженно всматривался в дубовые кроны, выставив перед собой эмиттер. Стоял он словно мишень в тире, и проткнуть ему глотку было б нетрудно, но Саймон не торопился, дожидаясь, когда соберется вся компания.
Что– то зашевелилось в проходе, и он каким-то шестым инстинктивным чувством осознал, что там находится Пономарь. Евгений свет Петрович, дорогой земляк… А где же третий, Мела? Опытный, гад! На балконе он не появится, там слишком светло… И ждать его здесь, со стороны бассейна, не стоит… Скорее он проскользнет восточным проходом, чтоб вылезти справа… наверняка справа…
Саймон наклонился к пигмею и прошептал:
– Двадцать шагов на восток, Ноабу. Спрячься за деревом и гляди в оба – твой очень быстрый. Когда я крикну, метнешь в него дротики, в горло и в грудь. Ты можешь бросать свои копья обеими руками?
Маленький охотник кивнул и исчез так, что ни одна травинка не зашуршала.
Саймон продолжал следить за бритоголовым и Пономарем. Эти двое чего-то ждали.
Он не пытался проникнуть в их мысли. Это было ни к чему, ибо ситуация сложилась ясней ясного. Бритоголовый – тот, похоже, не думал ничего, а вот Пономарь был человеком сообразительным, способным сложить пару фактов. Впрочем, и проблема была несложной. Раздался сигнал – значит, кто-то проник за Периметр. Пленник исчез – значит, его освободили. Второго сигнала не было – значит, и пленник, и его освободитель прячутся под деревьями, а не удрали в степь… Все ясно, как дважды два!
Боковым зрением он заметил тень, осторожно скользившую со стороны вертолетного ангара. Мела, ублюдок! В руках у него был карабин, и двигался он со сноровкой опытного убийцы, почти бесшумно и незаметно, как ядовитый тайят-ский паук, охотник на пятнистых жаб. Но Саймон все-таки его увидел – значит, видел и Ноабу.
Не дрогнет ли малыш? Не спутает ли зукка с человеком?
Ведь внешнее сходство так велико…
От темного входа, прервав эту мысль, раздался бесцветный голос Пономаря:
– Что же ты прячешься, голубок? Или висеть надоело? А капитан ведь так старался… Устроил тебя с комфортом, разве нет? И мы с тобой вроде бы столковались: я – слово и ты – слово. Твое слово – на рассвете, а рассвет еще не наступил!
– Рассвет не наступил, зато у меня случилось просветление, – отозвался
Саймон, поднимая дротики. В следующий миг он выкрикнул:
– Дюгесклен! Дюгесклен! «Дюгесклен – французский рыцарь и полководец времен Столетней войны (1337-1453 гг.) между Англией и Францией.».
– и метнул свои легкие копья обеими руками.
Этот пароль, вероятно, придумал де Брезак, считавший род свой от провансальских трубадуров. Покойный де Брезак… Но слово, внесенное им в память компьютера, не потерялось и не забылось. Имя славного рыцаря, героя Столетней войны, летело сейчас сквозь темную тидскую ночь, неслось на остриях двух копий, ширилось и грохотало, как боевой турнирный клич, как зов неотвратимой мести. Дюгесклен! Дюгесклен! Отпрыск прежних твоих врагов мстил за смерть француза! И в этом повороте судеб было нечто справедливое и неизбежное – и столь же таинственно-волнующее, как загадка Пандуса.
Дротики ударили в цель. Чьи-то холодеющие пальцы нажали спуск, и лиловый луч лазера вспорол листву у Саймона над головой. Ветви и листья, объятые пламенем, закружились в воздухе, заплясали в причудливом танце, но Саймон успел покинуть их хоровод. Оружие! Ему нужно оружие!
Преодолев в шесть огромных скачков дистанцию до стены, он склонился над телом бритоголового. Тот уже не дышал, валялся на земле с остекленевшими глазами, и лишь копье, пробившее шею насквозь, чуть подрагивало, точно колеблемый ветром пышный перистый цветок. Саймон стремительно наклонился и вырвал излучатель из безвольной руки мертвеца. Пахло озоном – верный признак, что стрелял крепыш.
Ну, этот уже отстрелялся вместе с вожаком, мелькнула мысль. А что с Ноабу? Повернувшись, Саймон вскинул разрядник, не целясь дернул спуск и увидел в свете лиловой молнии летящий дротик, Мелу, присевшего у стены, и карабин в его руках. Прогрохотала очередь, кто-то протяжно вскрикнул, затем раздался топот – слишком шумный для легкого пигмея. Пробормотав проклятие, Саймон выстрелил еще раз.
Он целился туда, где пару секунд назад заметил Мелу, но капитана там уже не было – только дротик, слегка испачканный кровью. Все-таки Ноабу промахнулся! Или не промахнулся, а не смог поразить человека насмерть?… Ведь что бы там ни говорил Данго-Данго, зукк все-таки оставался человеком – опасным, недобрым, но человеком. А Ноабу, великий охотник из племени итури, не привык убивать людей.
Саймон, громко выкрикнув его имя, метнулся к деревьям. Темнота тут же расцвела багровыми вспышками; на сей раз палили в него откуда-то с вертолетной площадки, а значит, Мела был уже там. Опытный зверь, предусмотрительный! Понял, что компаньонам каюк! И разобрался, в чьих руках излучатель! Теперь он у вертолета… Получается, выбор за ним… Сражение?… Или бегство?…
У Ричарда Саймона выбора не было. Прячась за толстым древесным стволом, он склонился над телом Ноабу, лихорадочно ощупывая его и пытаясь определить, куда попали пули. В темноте это было непросто, а выйти на свет он опасался – Мела, несомненно, был превосходным стрелком. Похуже, чем агенты ЦРУ, но пристрелить раненого умения у него хватит… Так что Саймон оставался на месте, под защитой дубов и темноты.
Его ладони огладили широкий лоб Ноабу, скользнули от плеч к запястьям, от щиколоток к бедрам. Голова в порядке, руки-ноги тоже… какие они маленькие, эти руки и ноги!… Словно у двенадцатилетнего подростка! Так, теперь живот… вроде бы тоже цел… нижние ребра слева и справа… плечи…
Шея… грудь…
Когда он коснулся груди, Ноабу застонал, закашлял и раскрыл глаза. Из ран выплеснулась кровь – прямо в ладонь Саймону; на ощупь он определил, что первая пуля прошла под сердцем, вторая – на три пальца правей. Раны почти смертельные… Почти! Если б Ноабу очутился сейчас в реанимационном блоке… или в камере гибернатора… или хотя бы под доун-установкой… Но он лежал в траве, у смолкнувшей станции Пандуса, на самом краю Вселенной, доступной человеку; лежал и, судя по всем признакам, готовился к смерти.
Накрыв его раны ладонью, Саймон сосредоточился, чувствуя, как жизнь, капля за каплей, покидает маленького охотника. Это он мог ощутить – словно далекие раскаты эха, замирающего в пустоте; но лишь ощутить, не помочь и не спасти. Он не владел даром целительства чужих болезней и ран, он не был экстрасенсом, и он привык отнимать жизнь, а не дарить ее. Он был бессилен.
Ноабу дернулся и что-то зашептал. Саймону, склонившемуся над ним, удалось разобрать:
– Мой не смог… не смог… человека… зукка… Ты… ты быть прав… прав, Две Руки… надо целить в горло… в гор-ло… целить в гор-ло…
Шепот смолк, и на смену ему пришел мягкий шелест винтов взлетающего “фламинго”. Два выбора свершились: меж жизнью и смертью, меж битвой и бегством. Теперь наступил черед Ричарда Саймона. Но он уже знал, что выбрать и как.
Сунув разрядник за пояс, он поднялся с легким телом Ноабу в руках и направился к ангару. Алый “фламинго” уже упорхнул, но Саймон, оглядев траву, примятую посадочной рамой, задумчиво нахмурился и произнес:
– Чико-Чико, где ты был? Я на Тиде бренди пил. Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове…
Он раскрыл ворота ангара и включил свет. Как и ожидалось, никаких транспортных средств, зато свалены грудой Доун-установка – медицинский аппарат для замедления процессов жизнедеятельности.
Трое покойников: голые Леон и Юсси с нелепо вывернутыми шеями и де Брезак, в комбинезоне, густо заляпанном кровью. Опустив рядом с ними маленькое легкое тело Ноабу, Саймон стал приводить мертвецов в порядок: каждого переворачивал на спину, складывал руки на груди, стараясь, чтоб погибшие выглядели пристойно. Запах от трупов недельной давности был ужасный, но он не обращал на это внимания. Устроив все, как хотелось, он постоял пару минут, перебирая в памяти молитвы, что вдолбил ему некогда костлявый палец тетушки флори. Де Брезак был, видимо, католиком, Юсси Калева – протестантом, Ноабу – язычником, а Леон, вероятней всего, атеистом, как многие из русских. Не придумав ничего подходящего, Саймон пробормотал: “Спите с миром!” – закрыл ворота и отправился к станции.
Он миновал первый ярус – от восточного входа до западного, через старт-финишный зал. На пороге, уткнувшись лицом в землю, лежал Пономарь. Прихватив убитого за ноги, Саймон оттащил его к стене и бросил рядом с трупом бритоголового. Сейчас Пономарь был похож на хорька, глотнувшего крысиной отравы; на лице у него застыло разочарованно-обиженное выражение, мутные глазки закатились.
