Вячеслав Шалыгин - Провокатор
Во–первых, в могиле не оказалось тела Грина. Вместо него там лежал бездыханный Воронцов. Во–вторых, исчез Дед. Судя по следам и сломанным веткам, ушел он быстро и куда–то в глубь лесопарка.
Кто затеял стрельбу, бойцы тоже так и не поняли. То ли Дед почему–то выстрелил в Ворона, то ли, наоборот, Воронцов жахнул, пытаясь помешать загадочному контролеру унести тело Грина, и получил в ответ. Впрочем, в этот скользкий нюанс никто особо не вникал. Не для рядовых бойцов это занятие – вникать в игры Особого отдела при штабе Сопротивления, начальником которого и являлся товарищ по кличке «Дед».
– Наше дело сторона, – мрачно и немного растерянно произнес Учитель, теперь временный лидер группы погибшего Воронцова. – Хоть и непонятно, за что командира так круто… он еще много пользы мог принести.
– Мог, – на выдохе сказал Танк, выталкивая из ямы на бруствер тяжеленный труп Ворона. – Только вряд ли это Дед сотворил. Гляньте, где входное. На виске. Если бы они с Дедом перестрелку затеяли, то Воронцову в лоб должно было прилететь.
– И чего? – наивно хлопая глазами, удивился Боря. – Ворон сам застрелился, что ли?
– Погодите. – Учитель наморщил лоб. – Дед ведь без оружия был, его «ПМ» Вика в яму уронила.
– Значит, Ворон ему пистолет из ямы достал, вернул, а Дед его… – Танк выбрался из могилы и повертел головой. – Хотя нет. Фигня какая–то. Тогда был бы один выстрел, а их три было. И следов многовато. Вот тут Ворон подошел, спрыгнул… и все. А тут кто топтался?
– А гильзы? – присоединился к обсуждению Рыжий.
– Чего гильзы? – Танк поднял одну бровь.
– Гильзы где? Одну я вижу, вон валяется. Это Вика стреляла. А еще три куда делись?
Танк секунд на пять завис, остекленело глядя на Рыжего, затем вернулся к яме и, присев на бруствере, заглянул вниз. Еще несколько секунд спустя он встал и обернулся к товарищам. На губах у него играла глуповато–растерянная улыбка.
– Насчет трех не знаю, но две точно… там, внизу.
– Точно? – Учитель смерил Танка строгим взглядом.
– Я без глаз, что ли?!
– Я спрашиваю – точно две?
– А–а, ну да, вроде бы две. Там грязюка…
– Странно. – Учитель покосился на Рыжего.
Тот нахмурился и покачал головой: «Беда».
– И самого пистоля нет, так? – уточнил дотошный Учитель у Танка. Тот помотал головой. – Дела–а.
– Хорошо, «калаша» не прихватил, – сказал Рыжий.
– Хорошо, – нехотя согласился с ним Учитель. – Только все равно ничего хорошего. Похоже, попали мы, мужики. Как куры в ощип.
– О чем ты? – забеспокоился Боря. – Вы все. О чем? Что происходит?
– Произошло уже. – Танк устало махнул рукой. – Пошли Деда искать, может, ему помощь нужна.
– Танк, Рыжий! – Борис занервничал еще сильнее. – Учитель, ты же человек, не то что эти гамадрилы! Объясни!
– Ворона Фил продырявил, – коротко ответил лидер группы. – Возможно, он и Деда достал. С огневой подготовкой Грин всегда дружил.
– Ты шутишь, да? – глаза у Бориса заблестели, а голос дрогнул. – Грина ведь Вика убила!
– Выходит, не убила. – Учитель взял парня за плечи и развернул в сторону дороги. – Шагай к машине, там Вика одна–одинешенька, да еще и в отключке. Охраняй.
– Я один?! – уже и вовсе с нотками паники в голосе спросил Боря. – А вы?!
– А мы Деда окрест поищем и тоже придем, – он слегка поддал Борису коленом пониже спины. – Шагай! С–сопляк…
* * *…Ощущения были что надо. Лучше бы сосредоточился на одном только звуке. Впрочем, тут хоть сосредоточься, хоть расслабься, не поможет. Когда по черепу щелкает «макаровская» пуля, пусть и вскользь, на пик нагрузки выходят все ощущения разом. Правда, тут же сворачиваются в тугой комок, который сначала мечется с набатным звоном под сводами черепа, а затем взрывается где–то глубоко в сознании, перед внутренним взором, фейерверком крупных желтых искр. В принципе, это даже красиво. Только невероятно больно. А когда фейерверк гаснет, становится очень уж темно и страшно.
Фил провел ладонью по шее, утирая стекающую за воротник теплую кровь, а затем осторожно, кончиками пальцев, прикоснулся к округлой ранке на щеке.
Все–таки предвидения не обманули! Все случилось именно так, как обещал в одной из последних бесед голос извне! Были и паника, и отчаяние, и дрогнувшая рука палача, и мучительная боль, и счастье, оттого что эту боль чувствуешь. Все, как по сценарию. Пуля вошла в шею справа, ниже затылка и вышла из–под правой скулы. Причем почти ничего важного не задев. Порванное небо, мышцы, кожу и пару выбитых зубов можно не считать. Такое впечатление, что Вика намеренно выстрелила именно сюда, ведь она бывший стоматолог, знает, где что расположено в этой части головы. Может, так оно и было? Может, Вика только притворялась, что ненавидит Грина, а на самом деле пыталась его спасти? В таком случае совсем хорошо. То есть не совсем, но гораздо лучше, какая–никакая моральная поддержка.
А вот что крови много вытекло, это плохо. До сих пор полный рот и полжелудка. Филипп кое–как сплюнул. Нет, рот был уже не полный, и кровь не равномерно красная, а с темными прожилками и сгустками. Вроде бы кровотечение пошло на убыль. И то хлеб. Да что там «хлеб»! Для покойника самочувствие было почти отличным! Голова страшно болела и кружилась, шея отекла и занемела, в районе верхней челюсти что–то противно и будто бы само по себе похрустывало, ноги подкашивались, тошнило, как после трехдневного мальчишника, но сейчас все эти неприятные ощущения Фил воспринимал через призму главного калибра – через призму жизни. Чувствует тот, кто живет! Лучше, конечно, чувствовать что–нибудь поприятнее боли и мигрени, но это смотря в какой ситуации. Сейчас Грину было не до капризов. Сейчас любое ощущение было для него приятным и желанным, поскольку лишний раз напоминало о главной хорошей новости на всей его памяти. Филипп Грин продолжал жить!
И пусть началась эта новая жизнь довольно нервно, с борьбы в грязи, стрельбы и тяжелейшего марша на четвереньках по холодному лесу, но опять же, стоит ли привередничать? Главное – жив!
«Только Ворона жалко. Хороший мужик был, пусть и не слишком умный. Зато боец был отменный. Змеевикам черепушки на раз дырявил. С его фактурой это было просто. Перефразируя Владимира Семеновича: тюк прямо в темя – и нет гадюки. А погиб глупо. Просто попал под раздачу. Я ведь его только рукояткой приголубил. Мог бы отлежаться Ворон, и снова в бой. Но тут этот Дед нарисовался, палить начал наугад. Глупо и несправедливо. Жалко Воронцова. Но ничего не поделаешь, судьба. И потом, такие, как Воронцов, в новом деле не пригодятся».
«Цинично рассуждаешь, новорожденный».
Голос извне снова был другим. Не привычным Грину голосом второго «я», а женским, тем самым, что призывал Вику сосредоточиться. Это Филиппа озадачило, но лишь на время. Новая жизнь, новые условия игры. А если так, чему удивляться?
«Цинично? Не циничнее расстрела. А вот дальше будет реальный цинизм, гарантирую. Время кондовой партизанщины закончилось. Пришло время Настоящего Сопротивления, умного, жесткого, предельно эффективного. Сопротивления, которое обязательно закончится Освобождением».
«Ты уверен?»
«Абсолютно. Иначе не взвалил бы на себя такую тяжесть – сто шесть тысяч чужих грехов».
«Ты эмоционален и убедителен, и тебе повезло, но этого мало. Мои предвидения ближайших событий обычно туманны, но я думаю, что ты до сих пор в опасности. Если Дед решит прочесать лес, твое везение закончится, и все изменится».
«Не закончится! – неожиданно зазвучал привычный Филиппу голос извне. – Мои предвидения ближнего прицела как раз, наоборот, всегда точны. Только приходят нерегулярно. Но сейчас я вижу, что Грин практически у цели. Ползи вправо, Фил. Увидишь черную машину, не бойся, в ней не марионетки серпиенсов, это маскировка».
Черную машину? Грин тяжело вздохнул и замер на секунду от приступа острой боли. Машина была сейчас тем, что нужно. Хватило бы сил доползти.
Филипп продвинулся вправо метров на десять и растянулся на влажной хвое. Если машина стоит на просеке, проползти требовалось еще метров пятьдесят. Немыслимое расстояние!
Справа что–то треснуло, наверное, сучок под чьей–то ногой, затем еще раз, и вскоре послышались мягкие шаги. Грин попытался поднять взгляд, но правый глаз был затянут огромным сочным синяком, а левым без линз или очков он видел плохо. Сумел разглядеть фигуру человека в камуфляже, но лица не рассмотрел. На всякий случай нащупал в кармане пистолет.
– Спокойно, – прошептал человек, склоняясь над Грином. – Свои.
Человек присел, осторожно перевернул Филиппа на спину и поднял, легко, как ребенка. Теперь Грин теоретически мог бы его рассмотреть, но снова обломился. Голову и лицо человека скрывала черная шапочка–маска. Однако в том, что это не один из палачей и не боец оцепления, наверняка выставленного предусмотрительным Дедом, Филипп был почему–то уверен. Что–то в движениях и осанке человека показалось ему знакомым. И роста человек был такого, что круг поисков сужался до минимума. Лосей среди знакомых Грина было немало, но таких, как этот, пожалуй, с десяток, не больше. Даже меньше, поскольку из списка недавно выбыл Воронцов, светлая ему память.
