Александр Шакилов - Ренегат. Империя зла
В дверь молотили усердно, без халтуры. Пока что она держалась. Но надолго ли ее хватит? И есть ли из лаборатории запасной выход?
Нацепив рюкзак, Жуков спросил:
– Даже вам, Илья Степанович, верить нельзя?
– Мне – в первую очередь. – Старик достал из-под столешницы старинный АК-47 с деревянным еще прикладом и уже современным оптическим прицелом. – Отойди-ка в сторонку. Вид загораживаешь.
– Ага. – Иван так и сделал.
Он такое оружие в учебнике по огневой подготовке видел. В симуляторе из замшелой древности не постреляешь, нет ее там.
Сняв автомат с предохранителя, Илья Степанович навел ствол на дверь и принялся ждать. А когда ее таки вышибли и в лабораторию ворвались хакеры, тотчас открыл огонь. Первых двоих сшибло с ног сразу. Но одноглазый, что шел за ними, успел кинуть в старика нож, а уж потом рухнул, скошенный очередью.
Еще двое следом, да только «калаш» замолчал.
От удара трофейной дубинкой-шокером Иван увернулся, перехватил руку, сломал в локте. Другому ублюдку вбил кадык в гортань. Никакой жалости. Все в полную силу – не обезвредить, но уничтожить врага. Еще один кинулся на Жукова и, скуля, свалился, получив носком ботинка в пах. Подхватив с пола оброненную дубинку и заткнув ею ушибленному хакеру рот, чтобы не ныл, Иван нажал на кнопку, сверкнул разряд.
– Илья Степанович?! – Он метнулся к старику.
Тот сидел в кресле, и о стерильности больше речи не шло – все вокруг залило алым, нож вошел старику в горло. Илья Степанович был еще жив – протянул Жукову «калаш», прохрипел что-то, булькая, и, умирая, указал на ящик стола.
В ящике Иван нашел три запасных магазина. Рассовал по карманам.
Жаль Барса. И жаль, не успел старик поведать, как выбраться из лагеря. Ну да что уж теперь…
С автоматом в руках он выскочил на террасу. Бросился к лестнице, поднялся на крышу.
Костыль как раз пинал ногами Макинтоша. Пилот держался за лицо, из-под ладоней текло – похоже, ему сломали нос. Лали лежала без чувств, над ней склонился врач. Хакеры стояли гурьбой рядом, пили из кружек, ржали. Вот по ним-то Иван сначала и жахнул. Одной длинной очереди хватило, чтобы свалить с ног троих. В ответ выстрелили. Пуля свистнула у виска. Еще одна длинная очередь. И еще. Жуков сменил магазин. Еще очередь. А потом – одиночными в голову, подойдя ближе к распростертым телам, контрольные выстрелы.
Костыль, которого он специально не тронул, неуверенно поднял руки.
– Что с ней? – спросил Иван у врача.
– Без сознания.
– Кто?
– Этот. – Врач кивнул на Костыля.
Ну, кто бы сомневался.
Иван помог Макинтошу подняться:
– Как ты?
Работяга в ответ, как сумел, улыбнулся разбитым лицом.
– Шнурки из моих кишок? – подмигнув Костылю, точно старому знакомому, Жуков спросил спокойно, доброжелательно даже. – А из живота моего мангал хотел сделать, да?
Костыль побледнел.
– Слушай, а может, угостишь меня шашлыком?
Почему Иван Жуков должен щадить тех, кто жесток к нему и его близким? Назовите хотя бы одну причину. Нет таких.
– Ну давай же. Жалко, что ли?
Костыль неуверенно шагнул к самодельному мангалу, на котором уже подгорало мясо. Когда он подошел достаточно близко, Иван выстрелил ему по ногам. Костыль рухнул прямо на стальную конструкцию, опрокинул ее и, оказавшись на раскаленных углях, завизжал, пытаясь оттолкнуться от них руками и раз за разом обжигаясь.
Он кричал так, пока сердобольный Макинтош не перерезал ему глотку.
– Я знаю, как все исправить, – сказал Жуков, глядя на надкушенное яблоко, заляпанное кровью. – Все будут свободны. Лагерей больше не будет. Ты веришь мне?
Бывалый раб кивнул.
– Но сначала надо спасти Бадоева. Без этого никак. – Иван снял с одного их хакеров робу. Надо было переодеться – лабораторные халат и бахилы немного не соответствовали тому, что он задумал.
– Маршал, ты уверен?
– Да. Улетим отсюда. Но без министра вертолет собьют. – Передав Макинтошу автомат и запасные магазины, Жуков взвалил Лали на плечо и понес ее вниз. Остальные поспешили следом. – План простой. Ты вроде как сопровождаешь нас на казнь. Кресты ведь не просто так поставили.
– А дальше?
– По обстоятельствам. – Иван пожал бы плечами, но с грузом не очень-то удобно было это сделать.
Вскоре склад остался позади. Под оптическим прицелом допотопного «калаша» подошли к плацу. Лали так и не очнулась. Иван готов был поклясться: минуту назад она весила ровно вдвое меньше. По лбу катился пот – горячий, раскаленный даже.
Толпа бесновалась. Рабы, быть может, впервые в жизни попробовав свободу на вкус, сошли с ума. Некому приказывать, орать на них, бить дубинками, сажать в морозилку. Их не травили робопсами, не стреляли в них из пулеметов. Все вертухаи были мертвы. Все!
А самый главный вертухай корчился на кресте. И каждому хотелось швырнуть в него хоть что-нибудь, хоть как-то отомстить за себя, за своих родных, за все вообще. И хотелось, чтобы мучения главного длились долго-долго. Бесконечно долго. И Жуков очень даже понимал этих людей.
– Пройти дайте! – Подняв над головой АК, Макинтош выстрелил в воздух. – Еще веду! Еще на кресты!
Толпа расступилась, образовав живой коридор.
– Топайте, твари! Вперед, я сказал! – Войдя в роль, Макинтош двинул врача прикладом.
Роль – это хорошо. Но как бы раб сам не поверил в то, что он – судья, конвоир и палач одновременно.
Они шли вдоль бушующей ярости, мимо клокочущей ненависти. Их так и норовили пнуть, в них плевали, грозили им заточками. Одного лишь Ивана не трогали – принимали за своего, выделенного в помощь экзекуторам. А вот Лали досталось. Боль заставила ее прийти в себя, она хотела спуститься, но Жуков попросил потерпеть и ничего не бояться. Скоро все закончится. Ведь им здесь не место. Тут вообще никому не место.
– И мне просто хочется носить тебя на руках, любимая. Всегда. И везде. Даже здесь.
И вот они, оплеванные, избитые, в сопровождении Макинтоша поднялись на эшафот – сцену, на которой еще недавно выступали музыканты. Безумный солист, подавший клич к бунту, все еще был здесь, как и его коллеги. Вот только они, включая барабанщика, упились в хлам и просто валялись тут и там. Солист же, хлопая себя по ляжкам, пританцовывал и что-то напевал под нос. Он сунулся к Макинтошу, но тот бесцеремонно оттолкнул его. Подстрекатель неловко оступился и упал. Толпа взорвалась хохотом.
С черного неба меланхолично сыпал мелкий снег. Звезды равнодушно взирали на суету людей.
А с креста на Ивана смотрел Бадоев. Его разбитый рот открылся, передних зубов не хватало:
– Ты… Из-за тебя… Пожалуйста, спаси ее. Прошу.
Лали вырвалась, кинулась к отцу, взобралась по куче хвороста, обхватила лодыжки, колючей проволокой прикрученные к вертикальной перекладине-трубе.
Толпа взвыла – рабам не понравилось это проявление чувств. И тем более им не могло понравиться, что Иван уперся плечом в крест. Чтобы свалить, его нужно расшатать, закреплен ведь едва-едва.
– Любимая, отойди-ка.
Умоляюще заломив руки, она подчинилась сразу. Жуков вновь ударил плечом в трубу.
– Эй, ты чего творишь?! – послышалось из толпы. – Типа это чего такое происходит?!
К сцене подобрался раб с зажженным факелом в руке. Макинтош дал очередь в воздух.
– Порядок! – выкрикнул. – Это часть представления! Так задумано!
И тут крест упал. Бадоев вскрикнул – то ли от страха, то ли ударился больно. И то и другое обычно не смертельно. Дай боже, чтоб и сейчас… Обдирая пальцы, Лали принялась разматывать колючку.
Факел, разбрасывая искры, взлетел в воздух и упал в хворост. Тот вмиг вспыхнул оранжевым пламенем. Толпа взревела от восторга. И вновь взревела почти сразу, но уже от ярости. Ведь Иван с доктором подняли Бадоева, он обхватил руками их плечи.
– Любимая, где вертолет?
Лали махнула куда-то за сцену. В общем, направление ясно.
– Быстрее! Пока они не опомнились!
И они потащили министра прочь от жаждущих расправы рабов.
Тут уж самый распоследний дурак понял бы, что дело нечисто. Народ попер на сцену.
– Назад!!! – заорал Макинтош, но это, конечно, никого не остановило.
А вот очередь по самым рьяным подействовала куда эффективнее. Весьма легкие в сравнении с массой человека пули частенько являются самым весомым аргументом в конфликтах. Так Жукова учили на военной кафедре МГУ. Плохо, что у противной стороны тоже имелось огнестрельное оружие, позаимствованное из вертухайских закромов. Да и луки со стрелами были. И шестерни. И камни. Ответный залп из чего только можно и нельзя заставил Макинтоша сдать позицию и помчаться вслед за союзниками, спешащими к вертолету.
Бежать по ковровой дорожке, специально постеленной для министра, было не то чтобы почетно, но забавно уж точно. Особенно если тащить на себе самого министра, которого едва не казнили те, кто дорожку постелил. К тому же она вела прямо на вертолетную площадку, огороженную сетчатым забором вроде того, каким отделили плац по случаю прибытия новичков.
