Дмитрий Янковский - Мир вечного ливня

— Заплатят или не заплатят. Вот что написано.

Я вспомнил себя до того, как получил от Кирилла деньги, и понял, что она права.

— А откуда взялась двадцатка? Долларов хоть, надеюсь?

— Ага, — Катя снова принялась перелистывать передачи. — Обычная цена. У меня две знакомые из подтанцовки. Но сейчас продюсеры звездей совсем обнаглели — и того не платят.

— Продюсеры кого?

— Звездей. Ну, в смысле звезд эстрады.

— У тебя что, страсть к словотворчеству?

— А что? Русский язык общий. И не фига его лимитировать. Еще на воздух лимит введите. Уроды…

— Я, что ли, ввожу? — меня зацепил ее наезд.

— А чем тебе не нравится мое словотворчество?

— Да нет. Просто, если честно, я не всегда понимаю, что ты говоришь.

— А ты забей. Слова вообще ни фига не значат. Они только костыли для передачи эмоций. Если с человеком на одной волне, всегда поймешь его. А если нет, то все слова — сплошное вранье.

— Теоретик… — усмехнулся я.

Она сидела совсем рядом — руку протяни. И хотелось, безумно хотелось протянуть к ней руку, коснуться плеча, ощутить тепло тела через тонкую ткань футболки. Но я не решался. Я не был уверен, что она этого хочет, а ее доверие значило для меня теперь больше, чем самый сладкий секс. Хотелось с ней дружить, просто общаться, слушать ее забавный сленг и вольное словотворчество. Секса тоже хотелось, но это отошло на второй план. Или не на второй? Я попытался разобраться в себе и с удивлением понял, что секса мне хочется даже сильнее обычного, меня влекло к Кате со страшной силой, но интересовал меня не только секс, а еще и другие качества, никак с полом не связанные. И я боялся, получив секс, утратить все остальное. Я боялся, что установившийся между нами мостик слишком тонок и может не выдержать бури страстей. Что, когда эта буря иссякнет, нас уже не будет связывать ничего.

— Твой способ смотреть телевизор заключается в отсутствии звука и в быстром переключении каналов? — спросил я через пару минут, чтобы отвлечься.

— Ага. Это даосский способ.

— Буддийский. Один мой знакомый говорил, что о нем писал Пелевин.

— У Пелевина буддийский. А у меня даосский.

— И в чем разница?

— У него было без звука, или без изображения, или вверх ногами. А у меня без звука и часто переключая программы. Дело в том, что сейчас так научились снимать, что одно изображение, даже без звука, способно здорово засрать мозги. Способ Пелевина годился для конца девяностых годов. Сейчас все изменилось. Чтобы телевизор не превратил тебя в зомбака, надо не только звук выключить, но еще и каналы переключать. Как только видишь, что становится интересно, так сразу и переключать.

— А не проще вообще его тогда не смотреть?

— Нельзя. Надо быть постоянно в курсе того, какие новые технологии применяют для запудривания мозгов. Без звука и с переключением каналов это хорошо видно. Это и есть главная правда о мире. Телевизор — их оружие. А пульт дистанционного управления — мой бронежилет.

— Их оружие?

— Ну да. Нанимателей.

Я чуть не свалился с дивана, когда услышал это слово в данном контексте. Прямо лавина мыслей в голове промелькнула, одна нелепее другой. Но все же я уверил себя, что в мире вечного ливня она быть не могла. Она не воин. Кажется. Хотя и боец без всяких сомнений.

— Кого, ты сказала? — сипло спросил я.

— Нанимателей. Ну, хозяев мира. Есть люди, которые живут, а есть те, кто на них работает. Первые — наниматели.

— А… Словотворчество.

— Не нравится?

— Да нет, в этот раз ты в самую точку попала.

— В каком смысле?

— Да я их сам так называю.

— У них весь мир в кармане, — кивнула Катя, в очередной раз переключив канал.

— Значит, у них есть какие-то способности, которых нет у нас. Никто не занимает свое положение просто так.

— Думаешь? — она повернулась ко мне с насмешливым прищуром.

— А что? — спросил я уже осторожнее.

— Это тебе по телевизору говорили, что капиталисты работали с утра до ночи, начинали чистильщиками обуви, а потом тяжким трудом заработали денег и поднялись на недосягаемые высоты?

— Не помню, где говорили. Хочешь сказать, что это вранье?

— Хочу сказать, — жестко ответила Катя, — что единственное качество, которое отличает нанимателей от других людей, — это полное отсутствие совести. Даже не всепоглощающая жажда денег, а именно отсутствие совести, жажда денег — это как раз для народа, для людей, свято верящих, что по ящику говорят правду. Настоящему Нанимателю, если писать с большой буквы, деньги вообще не нужны.

— То есть наниматели бедные?

— Не путай богатство и наличие денег! — помотала головой Катя. — Это совершенно разные вещи! Если деньги являются не целью, а средством власти, инструментом подавления и принуждения, то это и есть богатство. В этом смысле Наниматели и есть самые богатые в мире люди. Если же деньги сами являются целью, то это просто деньги, и все. Индекс твоей личной глупости.

Ее слова меня ужаснули. Я вдруг как-то сразу понял, что ввязался в аферу с Кириллом именно ради денег. Я не знал, на что тратить подобные суммы. У меня не было другой цели, кроме как вырваться из нищеты. Просто набить наконец карманы деньгами, покупать комфорт, покупать уважение, покупать собственную независимость. А для чего мне нужен комфорт и независимость? Чего я хотел достичь через них? А чего вообще через них можно достигнуть? Есть ли вообще хоть какие-то достойные цели?

— Можно подумать, тебе деньги не нужны… — сказал я как можно мягче, чтобы ее не обидеть.

— Нужны. Но для достижения целей, с ними никак не связанных. И уж точно не для подавления.

— Да? А это все? — я обвел рукой дорогую технику.

— Это не мое. Я снимаю квартиру. Мой здесь только вот этот компьютер. — Она кивнула на старенький потертый ноутбук. — Остальное досталось от подруги, которая вышла замуж за иностранца. Ей, правда, это все тоже теперь не нужно. А у меня совершенно другие цели.

— Какие? Не обижайся, мне действительно хочется знать!

— Моя цель — спасти человечество.

Я чуть с дивана не грохнулся. Нет, ну всякого ожидал, конечно, но не такого.

— Как ты сказала?

— Спасти человечество, — спокойно и твердо повторила она.

И я понял, что она не сошла с ума и не врет. У нее, похоже, действительно был план по спасению мира. А в том, что его надо спасать, у меня у самого не было ни малейших сомнений.

— Погоди-ка, — осторожно подъехал я снова. — Что именно ты имеешь в виду под спасением человечества?

— Тебе правда интересно? — глянула она на меня с неприкрытым подозрением.

— Правда. Я только недавно сам думал об этом.

— Я хочу… Короче, чтобы излишне тебя не парить, скажу, что мне ни фига не нравится, как мир устроен. Мне не нравится, что, имея только деньги и ничего, кроме денег, человек может легко повелевать судьбами остальных. А они слушаются его, как бараны. Знаешь, почему слушаются? Потому что сами хотят денег. Они думают, что, работая на Нанимателя, смогут урвать кусочек его власти вместе с деньгами. Но это фикция. Если будешь пахать на кого-то, никакой власти никогда не получишь. Всю жизнь будешь крохи со стола собирать. И сколько бы денег у тебя ни было, власти они тебе не прибавят.

— Вот как? — я в сомнении приподнял брови.

— Да! Никто не думает о том, что представляют собой деньги. Это ведь никакая не ценность! Чистой воды фикция, просто циферки, нарисованные на бумаге. Без оглушительной рекламной поддержки они ни фига не стоят!

— По-моему, это уже чересчур. Как это деньги ничего не стоят?

— Да очень просто! Вот ты сам писал сценарии для рекламы. Так? И я в этом бизнесе поработала, а сейчас еще хуже — в газете. Что мы рекламировали?

— Ну… Разное. В зависимости от того, кто платил.

— Ни фига! Вся реклама, вся без исключения, рекламирует только одно — деньги.

— Да уж ладно. Что точно не нуждается в рекламе, так это деньги, — возразил я. — Все и так их хотят.

— Ты хочешь?

— Да. Это честно.

— А почему? Кто тебе сказал, что они чего-то стоят?

— Это не надо говорить! Понятно ведь, что без них ничего не купишь!

— Откуда понятно?

Я принялся судорожно искать ответ, но чем больше углублялся в дебри собственной памяти, тем больше терялся.

— Неужели не ясно? — спросила Катя. — По телевизору и в газетах, на витринах магазинов и на картонках на рынке, везде и всюду написана цена. Стоимость товара — спичек, сигарет, машин, самолетов, артистов… Всего. Но главное, что по телевизору в рекламе демонстрируют привлекательность товара, и тут же, между строк, прописано, что получить его можно только за деньги. Не за то, что ты геройски воевал, или не за то, что каждый день корячишься у станка. Нет — только за деньги. Сущность рекламы состоит в стойком императиве, что деньги являются наивысшей ценностью, раз на них можно обменять любой товар. Мол, важно не работать, не делать что-то полезное, а именно иметь деньги — любым способом, хоть в лотерею выиграть. И будет тогда тебе великое счастье. На самом же деле стоимость современных денег равна нулю, поэтому их постоянно требуется рекламировать. Если рекламный натиск ослабнет, очень многие тут же увидят суть — никаких денег нет, есть только установленная государством цена товара.