Ваше Сиятельство #10 - Эрли Моури
«Да, дорогая. Знаю — ты в Крым. Приятного отдыха. А у меня в эти дни будет очень много дел. Тоже готовлюсь к поездке, но отнюдь не на отдых», — сказав это я подумал: как странно получается и Ольга, и Глория в Крыму в одно и то же время. Разумеется, это не значило вообще нечего — просто так легли карты судьбы.
На миг мысли вернулись к Ленской. Было искушение прослушать еще раз вчерашнее сообщение, в котором виконтесса все пыталась мне объяснить, что она пока не может сказать Денису Филофеевичу о наших отношениях. Впрочем, каких отношениях? Они как-то незаметно стали растворяться, по крайней мере в моем сознании. Упрямство Светланы играло против нее самой. Я, отодвинув в сторону восприятие прежнего Елецкого, относился к ней с прежним теплом, но в этом чувстве не было той трепетной любви, не было ни капли страха ее потерять, которым болел Александр Петрович. В последнем сообщении актриса все пыталась мне второй или уже третий раз объяснить, что с ее стороны к цесаревичу может быть лишь легкий флирт, который ей обязательно нужен, мол, без него ей трудно жить и он будет полезен в ее предстоящей театральной карьере. Ну, раз нужен, раз флирт так полезен, то вперед — флиртуй. Только потом не удивляйся, что меня в твоей жизни становится все меньше.
Я не стал ей говорить этого в ответ: не маленькая девочка — сама должна понимать. Было искушение спросить ее насчет сына графа Баринова, с которым я ее встретил вчера, находясь в облике Филофея. Но не стал портить Светлане нервы этой подковыркой. Может быть задам вопрос о Баринове-младшем, но как-нибудь позже, уже после Британии.
Откинув покрывало, я встал, сунул ноги в тапки и направился к сейфу. Идти на завтрак решил с папкой императорского конфидента графа Варшавского. Судя по времени, мама вряд ли будет в столовой, и я, в ожидании завтрака, потрачу время с пользой, изучая важные материалы по предстоящей операции. Материалов там имелось не много — я успел их пролистать перед сном, но день мой обещал быть загруженным, и следовало рационально использовать каждую минуту. Ведь уже к вечеру я планировал вылет. Да, это слишком поспешно. Знаю, что столь серьезные операции не проводятся вот так, стихийно, по щелчку пальцев. Если по уму, то группу надо готовить, отрабатывать детали операции, плотно заниматься с каждым участником, проводить боевое слаживание, продумывать запасные планы по реализации наших целей. В этих вопросах я имею достаточный опыт — уж как-то накопился за прошлые жизни. Но, все сказанное выше — не мои методы. Во-первых, я — Астерий, и мой любимый метод — это импровизация, которая — штука стихийная. И самая эффективная импровизация это, что делается без особых расчетов, на кураже. Только это не значит, что я как идиот сразу бросаюсь в бой. Я умею взвешивать, думать и разыгрывать карты так, что получаю нужный результат, но при этом не трачу много времени на подготовку. А во-вторых, у нас действительно не было времени на все эти глупости, написанные людьми в погонах.
Примерно минут через двадцать я сидел в столовой, поедал великолепный ростбиф и жирными пальцами листал материалы, предоставленные мне Варшавским. Да, с моей стороны неаккуратно, не по-графски, но все равно эти бумаги вряд ли кто увидит кроме меня. Когда Надежда Дмитриевна подала кофе, я набрал номер Бондаревой и сказал в эйхос:
«Доброго дня, Наташ. В ближайшие два часа не отлучайся из номера — я подъеду. И просьба, господин Бабский, пусть тоже меня дожидается».
Я намеренно не стал употреблять звания — они сейчас неполезны. Тем более в предстоящей операции, нам важнее чувствовать себя людьми гражданскими. Дело в том, что воинские звания и связанные с ними отношения задают определенные рамки, а нам важна не косность, а гибкость и изобретательность.
Затем я набрал Элизабет и попросил ее через сорок минут быть на углу переулка Верещагина рядом с газетным киоском. Решил, что сегодня разумнее мне воспользоваться «Гепардом» — вимана пусть отдохнет.
Потянуло сквозняком, открылась дверь и вошла мама.
— Саш… — она как-то особо грустно посмотрела на меня и села напротив. — Я сегодня опять плохо спала. Опять… — она положила на стол коробочку «Госпожа Алои», взяла сигарету и прикурила. — Надежда Дмитриевна, подайте кофе, — обернувшись, распорядилась она.
— Майкл? — догадался я.
Графиня кивнула, выпуская легкое облачно дыма.
— Мам, — я поманил ее пальцем, словно хотел сказать что-то ей на ухо. Когда Елена Викторовна наклонилась, то поцеловал ее в щеку. — Обещаю, вопрос с Майклом мы начнем решать в самую первую очередь, как только окажемся в Лондоне. Это случится очень скоро.
Она тяжело вздохнула, поднесла к губам сигарету, и сказала:
— Теперь мне добавится новый страх. Страх за тебя. Когда ты туда? — она затянулась табачным дымом и, выдыхая его, поспешно сказала: — Лучше не говори. Лучше я не буду пока этого знать.
Я и не сказал, лишь допивая кофе сообщил, что Ольга в Крыму и как бы намекнул, что мне хочется скорее к ней. Пусть думает, что ближайшие ночи и дни, которые я буду отсутствовать, я провожу с Ковалевской.
Уходя, я положил на тумбочку Антоном Максимовичем две сторублевки — хотелось, чтобы старик порадовался, купил себе, к чему тянется душа.
— Ох, барин! Александр Петрович! Да полюбят вас боги, так как люблю я! — запричитал дворецкий.
— Богини! — обернувшись, сказал я. — Богини, Антон Максимович! И представьте себе, любят!
Вышел, сел в «Гепард» и помчался в Хамовники, разбивая частые лужи — ночью был сильный дождь. Поначалу я хотел зайти к Стрельцовой, посмотреть квартиру, в которой она обустроилась с Ленской, но подумал, что могу застрять там надолго. Ведь Элизабет умеет повести себя так, что ее сразу хочется.
Когда я подъехал к месту встречи, то понял: госпожа Стрельцова умет себя не только так вести, но и одеться. Она стояла в пяти шагах от газетного киоска, одетая в серый со стальным
