Осколки легенд. Том 2 - Андрей Александрович Васильев
– Не думала, что снова придешь, – без приветствия и привычно томно сообщила она мне. – Ты же сделал свой выбор. А это кто?
– Это Анна, и у нее проблемы, – решил не размениваться на пустые разговоры я и обратился к своей подружке: – Давай, покажи ей.
– Так сразу? Неудобно как-то, – смутилась девушка, подошла к Генриетте и протянула ей свою ладошку. – Я Аня. Очень приятно.
Та наконец-то проявила любопытство, засунула остатки пирожного в рот и оценивающе окинула ее взглядом.
– Она забавная. И все же – что вы тут делаете? Эта ночь не для визитов, она для веселья.
– Мы и веселимся, – надоело мне переливание из пустого в порожнее, я подошел к Аньке и задрал ее свитер с красными оленями чуть ли не до груди. – Вот! Нет поводов для грусти, только основания для безудержного оптимизма.
– Как любопытно. – Полные алые губы Генриетты сложились в «сердечко». – Давненько я ничего подобного не видела.
Она склонила голову к плечу, и золото волос блеснуло в тусклом свете залы, а затем приложила указательный палец правой руки к тому месту, где магическая чернота сменялась белизной девичьего тела.
И это сработало! Тьма, поглощавшая Анну, дрогнула и как будто попятилась назад.
– Скажите, милая, а чем вы умудрились разозлить ту, кто живет под Влтавой? – поинтересовалась Генриетта, тыкая пальцем в живот моей приятельницы, что ее, похоже, немало забавляло. Чернота от этих прикосновений подрагивала и словно пыталась сбежать, но, увы, не пропадала. – А?
– Кого? – в один голос спросили мы.
– Ясно. – Генриетта перестала развлекаться и снова взялась за чашку с кофе. – Сами не поняли, что натворили. Печально и прискорбно.
– Пожалуйста! – Из глаз Анны снова потекли слезы, что было вполне объяснимо. Хотелось праздника, а вместо него какие-то страсти-мордасти происходят из разряда «Сверхъестественное», сезон очередной, наверное, последний. Тут любой белугой завоет. – Помогите мне!
– И рада бы, – накрутила локон на палец Генриетта. – Но увы, увы…
– Не можешь? – тут же уточнил я, отодвинув чуть в сторону совсем раскисшую Анну. – Или не хочешь?
– Не хочу, – не стала скрывать та. – Но и хотела бы – не смогла. Мне не под силу убрать заклятие той, кто сотворила это все.
– «Это все» – что? – начал потихоньку заводиться я. – Этот дом? Этот пригород? Эту землю?
– Этот город, – все так же доброжелательно пояснила Генриетта. – Твоя подружка умудрилась чем-то обидеть существо, которое обитало здесь тогда, когда никакой Прагой даже не пахло. Тут были холмы, по ним бродили овцы, под ними текла Влтава… Или она тогда тоже по-другому называлась? Неважно. И в одном из прибрежных омутов жила та, о ком я веду речь. Ее истинное имя тебе ничего не скажет, но в Европе подобных существ называют феями. Это не очень правильное слово, оно не отражает всей сути, но так уж повелось.
– Господи боже, еще и феи! – всплеснула руками Анна.
– Представь себе, – чуть резче, чем секундой раньше, ответила ей хозяйка дома. – И ты умудрилась ее обидеть. Она там не просто жила, она и сейчас там обитает. В воду чего бросала?
– Камушек, – внезапно смутившись, ответила девушка. – Один!
– Вот и все, – похлопала в ладоши Генриетта. – Видишь, Алекс, как все просто? Твоя недалекая подружка взяла и бросила камушек в омут хранительницы этого города, причем выбрала тот единственный день в году, когда она просыпается, поднимается с глубины и любуется своим творением из-под воды.
– Какая-то ясность появляется. – Я взял стул и уселся на него. – То есть эта сущность…
– Фея, – то ли иронично, то ли пребывая на грани истерики, подсказала мне Анна.
– Фея, – поправился я. – Так она хранитель этого города? Вроде наших берегинь, что ли?
– Нет, – скривила губы Генриетта. – Не совсем. Она старше этих ваших… Бе-ре-гинь. Она старше любого фекста и хрмотика в этих краях, она старше даже Йожина с Бажин, а уж он-то помнит то время, когда звезды на небе стояли по-другому. Просто ей нравится жить в этой реке. А когда ей стало скучно, она выбрала простолюдина посимпатичней, явилась ему во сне, даровала часть своей силы и велела основать тут город, чтобы время от времени развлекаться, глядя на нас, людей. Как его бишь… Не помню. Ну, город он не сразу поставил, сначала к нему пришла народная слава, а уж за ней уважение, влияние и невеста с приличным приданым, на которое и была поставлена первая крепость в этих краях. Угадай, где она была заложена?
– На правом берегу Влтавы, – почти прошептала Анна.
– Вот тебе пирожное за догадливость. – Генриетта выбрала эклер поменьше размером и протянула моей приятельнице, та его приняла и начала жевать, как мне показалось, «на автомате». – Верно. Город рос, мир менялся, и не в лучшую сторону, потому фее наскучило смотреть на людей. И потом – средневековье было далеко не лучшим временем. То чума, то Столетняя война с этими вечными грабежами и насилием, то религиозные войны, сопровождаемые многочасовыми мессами и сожжением ведьм… Не на что глядеть, короче, вот она и предпочла грезы реальности. Но раз в год она, как всегда… Ну я уже говорила. А ты, милая, в нее камнем! Тебе бы понравилось, если бы кто-то незнакомый разбил окно, в которое ты прямо сейчас смотришь? Нет? И ей не понравилось.
– Что дураки – осознали, – деловито подытожил я. – Поможешь?
По губам Генриетты скользнула та самая улыбка, которой она в начале осени взяла меня в плен, сразу, окончательно и безоговорочно. Это случилось в Вормсе, мы встретились с ней на берегу… Да чего теперь вспоминать? Но эта улыбка стоит многого, поверьте. Правда, я этот счет не потянул. Не готов я столько платить, как видно, маловато во мне романтики.
– Выйди, – велела она Анне. – И дверь за собой прикрой. Будешь подслушивать, я еще и ослиные уши добавлю в компанию к тому, что у тебя уже есть.
Та ей сразу поверила, выскочила за дверь, которой так хлопнула, что аж чашка на столе подпрыгнула.
– Неужели – страсть? – поинтересовалась у меня Генриетта. – Неужели – настолько? Не думала, что ты способен на такое.
– Не-а, – покачал головой я. – Молодая девчушка совсем, жалко будет, если умрет.
– Жалость хуже, чем любовь, – сообщила мне собеседница. – Поступки, совершенные под чарами любви, можно списать на безумство страсти, а вот то, что делается из жалости, – это только глупость, и не более.
– Поможешь?
– Одно желание. – И у меня перед носом появился пальчик, который для наглядности даже пару раз был согнут. – Любое.
– Да что у
