Удерживая маску - Николай Александрович Метельский
Не смертельно, но кто-то положил еще один кирпичик в стену мнения обо мне. О том, что я человек Кояма.
— А что не так-то? — удивился Акено.
— Да так, — уперся я взглядом в доску.
— А-а-а… — протянул тихо мужчина. — Понял. Не хочешь, чтобы тебя нашим человеком считали?
— Я нацелился на герб, — ответил я, не поднимая головы, раздумывая о ситуации на доске. — И вы это знаете. А класть все яйца в одну корзину и рассчитывать только на клан Кояма — это не дело. О том, достоин ли я герба или нет, у разных людей может быть разное мнение. Если Кента-сан пожмет плечами, кто-то другой может и впечатлиться.
Ну не говорить же, что я больше не доверяю его отцу.
— Если ты достоин, — возразил Акено, — впечатлится любой.
Вот ведь пристал.
— Но дать сможет только Кента-сан, — ответил я, поджав губы, так и не посмотрев на мужчину. — Ведь другие будут считать меня его человеком, — подвинул я вперед пешку и только после этого посмотрел на собеседника.
— Не доверяешь ты ему, — покачал головой Акено. — Знать бы еще почему.
М-да, про Охаяси лучше помалкивать.
— Как человеку — доверяю, но ваш отец — глава клана, фигура политическая. Не может он действовать, только лишь как ему будет угодно. Прежде всего Кента-сан думает о выгоде клана и рода и лишь потом о своих желаниях.
— Довольно метко, — опустил он взгляд на доску. — По-твоему, и я стану таким же?
Ну что за неудобные вопросы?
— Вам придется, иначе и браться не стоит.
— Это мы еще посмотрим, — пробормотал он в ответ, хмуро разглядывая положение фигур. — Почти загнал в угол. Кстати, ты немного ошибся: сначала род, потом клан, — выдал он неожиданно.
— Невелика разница, — пожал я плечами, хотя Акено, обдумывающий, как ему пойти, не мог этого увидеть.
— Не скажи, не скажи… а вот что ты на это ответишь? — задействовал он одну из своих ладей.
— Шах и мат, — передвинул я своего ферзя всего на одну клетку вперед.
— Да не может быть! — склонился он над доской и после пары минут ее разглядывания откинулся в кресле. — Опять… без отца с тобой в шахматы играть бессмысленно.
— Могём! — задрал я показательно нос.
— А ведь я не раз раздумывал о твоем усыновлении.
Это было неожиданно во всех смыслах.
— Я… я даже не знаю, что на это сказать. — Знали бы вы, сколько мыслей у меня в голове в тот момент пронеслось. — Это несомненная честь для такого, как я, Акено-сан, — наклонился я вперед, изображая поклон, и, не разгибаясь, продолжил: — Но я не потерплю над собой… — запнулся я, — сюзерена. Искренне прошу простить.
— Ох, Синдзи. Посмотри на меня, — и после того, как я выпрямился, продолжил: — Никогда не принижай себя, парень. Ты сын Рафу, славного, хоть и оступившегося человека. В твоих жилах течет кровь древнего рода Бунъя. В конце концов, тебя вырастил и воспитал такой великий и несравненный я, на пару с не менее несравненной Кагами. Мне не нравится слышать от тебя «такого, как я». Ты выбрал сложный путь, но будь уверен — моя поддержка у тебя есть. И хватит уже этого пафоса, пошли над Мизуки поприкалываемся, — поднялся он из кресла. — Не волнуйся, я поговорю с ней о том случае, уж с такой-то мелочью мы с легкостью разберемся.
Мизуки дулась. Зрелище это было весьма милое, и что-то мне подсказывает, что она об этом в курсе.
— Да ладно тебе, Ми-тян, — погладил ее по голове Акено, — станешь ты балериной. Самой лучшей из них.
— Правда? — вскинулась девочка, забыв о своей обиде и о том, как мы ее только что троллили.
— Конечно, — кивнул Акено. — Не в этой жизни, правда.
И вновь руки скрещены на груди, а щеки слегка надуты. Кавай, как говорят японцы. Ирония еще и в том, что всего десять минут назад она и не думала становиться никакой балериной, но развести девчонку на новую цель довольно просто. Правда, действует это недолго, но на «пошутить» хватает. Уже через полчаса ее главной целью вновь станет ранг Виртуоза.
— Да ладно вам, Акено-сан, у нее есть все задатки, — произнес я.
— Вот видишь, — встрепенулась рыжая, — Синдзи дело говорит.
— Для еще одного проигрыша Идзивару, — закончил я.
И опять кавай-мод.
— Я ему не проигрывала, — пробурчала девочка. — У нас ничья.
— А он говорит, что ты вечная проигравшая.
— Он врет! — встрепенулась Мизуки. — Не верь ему, он врет! Я сильней! Да я ему в последний раз так наподдала, что он… это…
— Не смог стоять на лапах от смеха. Да-да, это он тоже рассказал.
— Он врет, Синдзи, — схватила она меня за плечи и очень серьезно продолжила: — Меня оклеветали, это все ложь и провокация. Да, он отнял у меня те фрикадельки, но это был тактический прием, дабы ввести его в заблуждение. И, чисто технически, он съел то, что я ему принесла. Не то чтобы ему, правда, но ведь съел!
— Мм… хитрый план, — начал я осторожно выбираться из ее хватки, — признаю.
— Мне даже сказать на это нечего, — дополнил Акено.
Знаете, если бы я не видел своими глазами противостояние Мизуки и Идзивару, я бы решил, что нас сейчас очень тонко подкололи. Рыжая — опасная девица, в первую очередь своим непостоянством и непонятностью. Десять минут терпела подшучивания над собой, подпуская жертв поближе, а потом выстрелила… И не поймешь ведь, всерьез она это или нет.
Но все равно весело. Молодца, Мизуки!
— Ужин готов, Акено-сама, — поклонилась подошедшая служанка.
— Ура-а-а! Жратиньки! — унеслась девчонка.
— Почему мне кажется, что нас сделали?
— Потому что так и есть, Акено-сан, — ответил я ему.
Кента по-прежнему отсутствовал за обеденным столом, но это нормально. Он как раз вчера свалил по делам на Окинаву, и в ближайшие три дня старика не будет.
Мизуки уже сидела за столом с палочками наготове и ожидала, лишь когда все рассядутся. Кагами руководила служанками, расставляющими последние блюда. Как принято в обеспеченных семьях Японии, этих самых блюд было полно. Тут, правда, и от количества едоков многое зависит.
На попытку рыжей подцепить кусочек ветчины Кагами отреагировала моментально, хотя вроде и не обращала до этого на нее внимания.
— Мизуки, положи палочки и жди.
— А луковку? — проныла та. Но Кагами посмотрела на нее так, что тон девочки тут же изменился. — Поняла, осознала, — положила палочки на стол Мизуки.
Шина вошла в комнату, когда я уже устроился за столом. Усевшись рядом с Мизуки, она приняла позу воспитанной девочки
