Книга Трех (СИ) - Билик Дмитрий Александрович

Я слушал его вполуха, разглядывая крылатого волкодава. В холке он был с Петровича. Крылья аккуратно сложены на спине. Шкура украшена глубокими шрамами, свидетельствующими об участии в серьезном бою. Взгляд у животины суровый и одновременно спокойный, уверенный в собственных силах.

Вот этого, значит, я должен не бояться?

— Я его отпускаю.

Петрович вытащил из кармана небольшой свисток и… действительно убрал руку с шеи аралеза. Никаких тебе «на счет три» или «приготовься». Я, если честно, даже в штаны наложить не успел. Громадный крылатый пес рыкнул, а после бросился на меня, на ходу расправив крылья и сбивая с ног. Наверное, еще мгновение и перегрыз бы горло, но обернулся на тоненький, едва уловимый звук свистка. А я так и остался лежать, орошаемый его густыми слюнями. Замечательно, если я не могу справиться с волшебной собачкой этого мира, то что говорить о теневике?

— Кстати, слюна аралеза является целебной. — подошел к нам Петрович с видом, что все идет по плану. — Именно из-за этого их почти всех и истребили.

— Отлично, маску для омоложения себя сделаю, — сквозь зубы ответил я, стараясь, чтобы слюна не попала в рот.

— Нет, я же говорю, она целебная. С магической косметологией ничего общего, — не понял Петрович мою иронию. Он похлопал аралеза по загривку и волколак наконец слез с меня. — Вставай, попробуем еще раз.

Я послушно поднялся, чтобы меньше чем через минуту вновь оказаться на лопатках. Только теперь клыки временно нелетающего волколака максимально приблизились к моей шее. Хорошо, что Петрович успел отозвать пса. Потому что я не смог справиться с волнением.

Так и пошло. День сменял другой, одна неделя следующую. Утро начиналось с тренировки в клубе, продолжалось учебой и заканчивалось сдвоенным занятием сначала у Петровича, а потом у Коршуна. Вжух, и вот уже воскресенье, хотя вчера вроде была среда. Или вторник, кто ж теперь разберет?

Из всех друзей у меня остался только Рамиль. Нет, с этими двумя архаровцами мы тоже помирились, даже продолжали вести дела по амулетам, взаимно обогащая друг друга, но былая теплота куда-то ушла. А в отношении Димона у меня появлялось все больше сомнений. А после одного из разговоров они обрели почву.

Я подходил к беседе, понимая, как это может выглядеть в случае неудачи. Практически плевком в сторону благородного. Но все же решился. И, как оказалось, не зря.

— Дим, ты один? — спросил я, заглядывая в комнату. Байков занимался очевидным-невероятным. Делал уроки. — У тебя же по геральдике пятерка. К тому же ты все рода наизусть знаешь, так?

— Да, конечно, — не отрываясь, бросил мне друг.

— Не напомнишь, кому герб принадлежит? На нем верстак и рука.

Байков, не почувствовавший подвоха, открыл рот, чтобы ответить. И тут же свалился на пол, корчась в конвульсиях. Во мне боролись ангел и демон: один хотел броситься к товарищу на помощь, другой злорадно наблюдал за страданиями Димона. Благо, Байкова относительно быстро отпустило. Он уперся руками в стол и поднялся на ноги, испуганно глядя на меня.

— Даже фамилию его произнести не можешь? — сурово спросил я.

Димон молчал.

— И что же такого тебе пообещал Уваров взамен на Книгу?

Щеки Байкова пошли красными пятнами, а взгляд стал виноватым.

— Ну да, сказать ты не можешь… Извини, Дима, но Книга должна быть уничтожена. И я сделаю все для этого.

На этом наше общение было закончено. И судя по тому, что на следующий день с подобным виноватым и одновременно опасливым взглядом на меня стал смотреть Максимов, он тоже был в деле. Один Рамиль остался верен не только мне, но и себе. И то, почему-то кажется, исключительно из-за того, что Уваров не сделал ему предложения, от которого Рамик не смог отказаться.

Так и получилось, что я в относительно короткий срок остался практически один. Несмотря на всю признательность, мне нельзя было говорить Рамилю о занятиях вечером. И тем более о планах в отношении к книге. Но судьба, решившая, что и этого мало, ударила по больному — по кошельку.

В конце февраля на стене появился скромный листочек, повествующий одну важную вещь. Теперь ученикам было запрещено отовариваться в месяц более пяти золотых монет в схроне страшилы. В случае острой необходимости могли быть послабления, но тогда пришлось бы писать заявление на имя завуча. И после тщательной проверки (откуда у тебя взялась крупная сумма на возможную покупку) разрешалось было приобрести артефакт или ингредиент.

Иными словами, от руководства не скрылось, что кто-то стал барыжить и золотом, и соответственно, вещицами из схрона. И нам сделали ход конем. Означало это лишь самое очевидное — бизнес в том плане, в котором мы его привыкли видеть, умрет. Теперь производство снизится максимум до одного качественного амулета в месяц или двух посредственных.

Именно в этом, подавленном настроении я пришел на тренировку к Петровичу. Бедняга аралез, мрачно смотревший на причину своего заточения в школе, за последнее время заметно располнел. Оно и понятно, крылья ему подрезают, держат на привязи, кормят на убой. Петрович в очередной раз повторил вводные слова про «нельзя бояться», «покажи силу в каждом движении», и спустил пса.

Крылатый волкодав преодолел половину расстояния до меня и замер, подозрительно обнюхивая воздух. Я запоздало понял, что не попытался закрыть лицо руками, как обычно, а так и остался стоять, показывая голые ладони. Усталость и плохое настроение переключили на нужный лад, каким-то образом обесточив режим самосохранения. Пришлось даже несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы не задрожать перед аралезом.

— Замечательно, у тебя начало получаться, — отозвал пса Петрович. — Теперь просто повторяй то же самое.

Легко сказать. Первый раз все произошло случайно. Однако едва волкодав остался без привязи, то снова замер на полпути, щерясь и утробно рыча. Но на меня почему-то подобное поведение больше не производило должного впечатления. К пятому разу, помня слова Петровича, я и вовсе сам двинулся навстречу. Медленно, не сводя взгляда с бледно-желтых глаз. И аралезу это явно пришлось не по душе.

Правда, мне вдруг стало совершенно неинтересно, что должно нравиться этому псу-переростку. Надо было его подчинить. Рука, наполненная силой, неторопливо потянулась к голове зверюги и под неодобрительным взглядом легла сверху, на мягкую густую шерсть. Наша магическая энергия схлестнулась, словно теплое и холодное океанское течение. Секунда, другая и… аралез сначала жалобно заскулил и завилял хвостом.

А на следующий день меня ждал сюрприз. Волкодава не было, как и самого Петровича. По школьным заветам немощных, я прождал пятнадцать минут и отправился домой. Учитель же появился только через два дня, с новым питомцем — ногаем.

Я глядел на острый клюв, слабо выраженные крылья, четыре лапы и думал, что аралез не такой уж и плохой вариант. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, ногай оказалась существом проворным и, к сожалению, злым. Недоптица почти доскакала до меня, разинув клюв, чтобы вонзить его в нежнейшее, как она, наверное, думала, мясо. Вот только я отступать не собирался. Лишь набычился, готовый применить силу на защитные или стихийные заклинания. И ногай дрогнул.

Он не остался стоять подобно аралезу, а драпанул обратно в клетку, обиженно клекоча что-то Петровичу. Но мне этого было мало. Со следующим заходом я четко обозначил свое намерение, направив силу так, чтобы птица поняла — она должна остаться на месте. И надо же, сработало. Ногай испуганно вжал голову и смотрел, как я подхожу. Только на этот раз я остановился метрах в двух, решив не рисковать почем зря. К тому же, я где-то читал, что в перьях птиц могут жить какие-то то ли насекомые, то ли паразиты. Гладить такую себе дороже.

— Молодец, ногаи не любят тактильный контакт. Могут укусить, — похвалил Петрович. А после окончания занятия опять пропал. Хорошо, что только на день.

Зато к концу недели меня ждал самый настоящий черт. И это было странно. Мы вроде определились, что работает только с неразумными существами. А рогатый, насколько помню, относился к другой классификации. К тому же вел себя не как животное. Он то и дело заискивающе смотрел на Петровича, потом переводил взгляд на меня и щелкал хвостом будто кнутом, видимо, распаляя себя.