Роберт Фреза - Русский батальон: Война на окраине Империи
— Вы неплохо поработали. А я ожидал, что ваши — щенки разбегутся точно так же, как эти недоумки ковбои. Скажите, Хендрик, у вас жена есть?
— Нет.
— А была?
— Была.
— Подумать только. Хотя вообще-то это заметно. А дети есть?
— Дочь. Тоже была, — ответил Пинаар. У него перед глазами встала малышка дочь и жизнерадостная жена. А потом она заболела чумой, и у него осталась только дочь.
— А где она сейчас?
— В могиле. На Земле. У меня осталась внучка.
— Такая же упрямая, как вы?
Пинаар на мгновение задумался.
— Еще упрямее.
— Ладно, не буду больше совать нос в ваши дела. Вы хороший человек, Хендрик. Слишком хороший, чтобы так и оставаться ничтожным фермером.
Пинаар улыбнулся. Струйки дождя текли у него по лицу и забирались под воротник.
— Вы тоже слишком хороший человек, чтобы быть всего лишь ничтожным наемником. — Немного погодя он добавил: — Фермер из меня паршивый.
Когда окончательно стемнело и пришлось остановиться, их оставалось около пятидесяти человек. Из них примерно половину составляли ковбои Мигера, которым действительно больше некуда было идти.
Дэнни развязал ботинки и вылил из них воду.
— Господи Боже, наши расползлись по половине континента, — заявил он.
— Они вернутся, и тогда мы сможем сделать из них что-нибудь приличное. Может, у нас будет другая возможность, — задумчиво произнес Пинаар.
— Да они хоть знают, куда идти? Я вот не знаю! — возмутился Мигер.
— У нас есть друзья во всех селах, хотя они и были слишком заняты, чтобы выступить сегодня. Они наверняка им скажут, — ответил Пинаар. По его тону чувствовалось, как именно он относится к этим «друзьям». Они с Мигером переговаривались всю ночь напролет. — Я вам не говорил, Даниэл, что мы владели виноградниками? — начал Пинаар. — Неподалеку от Каапстада. Семья моей матери заложила их в 1770 году. После того как братья были убиты, виноградники должны были перейти ко мне, а потом к моей внучке. У меня была горсть земли оттуда, и я хотел отдать ее внучке, но они не позволили мне взять ее с собой. Я высыпал ее землю, и у меня ничего не осталось, но я все помню.
— Мы, ирландцы, еще хуже, Хендрик. Мы можем не помнить, что было на прошлой неделе, но до сих пор помним имена женщин, которых изнасиловали пуритане Кромвеля.
— Когда я услышал от своей внучки, что мы разрушаем этот мир и наше будущее, я сказал себе, что надо что-то делать. — Пинаар сильнее сцепил пальцы.
Мигер насмешливо посмотрел на Пинаара.
— Ну скажите мне, Хендрик, зачем вы влезли во все это? Ведь ясно же видно, что вы презираете этих людей.
— Даниэл, мы, африканеры, держимся вместе. В этом наша сила и наша слабость. К добру или к худу, но мы держимся вместе.
— Ах, друг мой Хендрик! Вы можете обманывать себя, но не меня. Вот сейчас мы идем, и вы утешаете себя мечтами, как и любой из них: «Один лишь Господь мой господин, и никто больше». Разве не так? — Он ненадолго умолк. — Вы скандалист по природе своей, друг мой Хендрик. Такой же, как и я, — признайтесь хоть теперь.
— Нет, вы ошибаетесь. Я скажу вам, почему я пошел на это. — Он достал вышитый носовой платок и вытер грязь с лица. — Я старый человек, Даниэл. Я помню, ради чего мы сражаемся. Я знаю, какую цену нам придется заплатить за победу или в случае поражения. В конце концов, это мой народ. А прочие? До тех пор, пока я им нужен, я не позволю им об этом забыть.
— Друг мой Хендрик, — задумчиво произнес Мигер, — при нашей профессии дожить до наших с вами лет — просто преступление.
В ночном Йоханнесбурге Ханна Брувер сидела в крошечной комнате в маленьком кресле и раскачивалась взад-вперед. Она ходила по городу и помогала, чем могла, пока убитые горем люди не прогнали ее прочь.
Санмартин тихо вошел в комнату и присел в другое кресло. Он позволил себе расслабиться и бессильно опустил голову на грудь. Во рту у него пересохло. За окном, с которого были сорваны клочья развешанных Кашей циновок, царила глухая ночь. Аванпосты занимали позиции. При свете луны был виден холм, перепаханный минометами четвертой роты.
Последние четыре часа Санмартин провел, разбираясь с делами, которые следовало решить после того, как умолкли автоматы. Где-то рядом горланили стрелки. Он был на грани полного изнеможения, но теперь уже было лучше дотянуть до утра, чем ложиться спать, — все равно бы не сомкнул глаза. Конечно, после такой драки нужно дня три приходить в себя, только где же их взять, эти три дня? Береговой присматривал за ним и в конце концов отобрал запасной магазин и отправил отдыхать.
Санмартин заметил на полу кусочки вазочки, которая разбилась, когда неподалеку принялись вести огонь минометы. Брувер посмотрела на него и заговорила, словно сама с собой.
— Мой дедушка, принимавший участие в Войнах, говорил, что, когда он был мальчиком, люди относились друг к другу с уважением. А потом оно исчезло, и он за всю свою жизнь так и не понял, как же это могло произойти. Получается, мы были не правы? Мы лишились земли, которая была нашей больше трех столетий, и мы же еще не правы?
Санмартин ничего не сказал, и она продолжила:
— А теперь мы потеряем и эту землю…
У Рауля не было слов для того, чтобы утешить ее. Он машинально потянул затвор, чтобы проверить, хорошо ли вычищено оружие. Ханна заметила это движение, и на душе у нее стало горько.
Рауль, как и его командир, был человеком сдержанным. Иногда даже чересчур сдержанным.
Около полуночи Солчава наконец-то извлекла пулю из груди Руди Шееля. Зубцы его энцефалограммы превратились в прямую линию. Ее ждали другие раненые, а Руди в помощи больше не нуждался — он был мертв.
Составили список выбывших из строя имперских частей. В конце красовалось: «Добровольцы с Бей-кер-стрит».
Вторник (13)
— De God onzer voorvaden heeft ons heden een schit-terende overwinning gegeven! Бог наших отцов даровал нам блестящую победу, — провозгласил Шееперс, но слова эти невольно прозвучали иронично.
Ликования у окружающих эти слова не вызвали.
— Вчера у нас было четыре пушки, тридцать шесть минометов, двадцать девять ракетных установок, двести двенадцать пулеметов и четырнадцать зениток. А сколько осталось к утру? Сколько еще подобных «побед» мы сможем выдержать? — прямолинейно поинтересовался банкир Клаассен.
Пинаар подумал, что хуже всего было тО, что Коос Гидеон Шееперс так злился, что приходится отдавать свое новое, блестящее, замечательное оружие, что не позаботился обучить людей, которым это оружие было роздано, управляться с ним. Как было известно Клаассену, большая часть тяжелых орудий или уничтожена, или захвачена, не успев сделать ни единого выстрела. Кроме того, Клаассен был из Йоханнесбурга. В бронепоезде погибло пятьдесят семь человек, и всех их он знал.
Но все-таки потери были не так велики, как этого можно ожидать. Ведь основная масса коммандос в подметки не годилась имперским солдатам, а большая часть молодых африканеров вместе с оружием еще не подтянулась. Обстрелянных людей было совсем немного.
С боеприпасами дело обстояло гораздо хуже. Клаассен показывал Пинаару цифры. Люди, закупавшие оружие для африканеров, имели самое смутное представление о том, сколько патронов и снарядов армия, состоящая в основном из неопытной молодежи, расходует впустую. Еще несколько таких «побед» — и у них ничего не останется.
Клаассен еще не угомонился, и на этот раз его выпад был направлен против Шееперса.
— Интересно, а кто-нибудь подумал, — с кислой миной сказал он, — откуда мы теперь получим оружие и боеприпасы, если на планете уже не осталось ни одного космопорта?
Но большинство все еще оставалось на стороне Шееперса. Его преподобие Стридом счел нужным успокоить Клаассена.
— Если народу потребуется космопорт, мы построим его своими руками, — сказал он таким тоном, словно, говоря об очевидных вещах, Клаассен тем самым предавал память павших.
Очень храбрые слова для человека, никогда не пачкавшего руки грязной работой, подумал Пинаар. Новые боеприпасы может прислать только «ЮСС», и нашему народу придется добывать их силой. Не нужно обладать умением читать мысли, чтобы понять, что Клаассена смешали с грязью. Когда бедняга замолчал — скорее от отчаяния, чем оттого, что нечего было больше сказать, — никто не шагнул вперед, чтобы подобрать выскользнувшее у него из рук знамя.
Даже когда последователи де Ру утратили влияние, вокруг вопроса о создании нового исполнительного органа Бонда и единого правительства продолжали кипеть споры. Только после того, как Стридом снял свою кандидатуру и в качестве компромисса избрали Кооса Гидеона Шееперса, удалось предотвратить полный раскол между различными фракциями, составлявшими армию, в которую каким-то чудом превратился Бонд.
