Олег Верещагин - Не вернуться никогда
И Ротбирт умолк.
ИНТЕРЛЮДИЯ. СТАРЬЁВЩИК. (1.)
Разменяй вассальскую верность на пригоршню медных монет!
Стоит ли жить по истлевшим законам, смысл которых забыт?
Горстка безумцев под знаменем веры сгинет в ближайшей войне,
А тот, кто случайно останется цел, будет рутиной добит.
А деньги деньгами будут всегда,
С деньгами вином обернется вода,
Хочешь домой неси, хочешь в кабак.
Разве не так?
Обменяй бессмертную дружбу на тощий кошель серебра!
Ныне под этим подержанным словом всяк понимает свое.
Завтра вонзит кинжал меж лопаток тот, кто был другом вчера,
Или же просто однажды с рассветом не попрощавшись уйдет.
А горсть серебра — это новая жизнь,
Все сразу потрать или впрок отложи,
Теплая куртка и мягкий тюфяк.
Разве не так?
За любовь — бесполезное чувство — больше монеты не дам!
Впрочем, за этот товар по закону золотом должно платить.
Ныне повсюду в избытке подделок, с истинным чудом беда.
Даже среди благородных и верных чистой любви не найти.
Но если найдешь и захочешь продать:
Я всегда здесь, я всегда буду ждать,
Только никто не вернулся пока.
Только пока…
— Слова барда Тэм Гринхилл.
* * *
— Кипящее море — вот как назовём! — прокричал Свидда с носа своего корабля. Вадомайр поднял руку в знак того, что слышит.
По этим водам не плавали корабли, хотя путь через водовороты среди голых скалистых островов сокращал дорогу к берегам анласов втрое. Но корабль, входивший в это кипение, назад уже не приходил.
— Вот он — котел морских духов, — сказал кто-то позади Вадомайра.
— Кто боится — пусть прыгает за борт, — не оборачиваясь, бросил мальчишка, — без трусов скида пойдёт легче. А кто пойдёт со мной — будет рассказывать, как плюнул в пиво хозяину моря.
По кораблю прокатился хохот. Вадомайр прыжком поднялся на нос и закричал, перекрывая клокотание волн:
— Боги моря, ветра и неба! Вы все, слышите меня — так слушайте! Вы знаете, что любим мы славу и нередко ради неё бьёмся с людьми, зверями и волнами! Но сейчас не славы мы ищем в этих водах! Мы идём спасать наш народ! Дайте же крепость нашим вёслам, нашим кораблям и нам, вашим братьям! И никто из нас не попросит лучше награды! — он соскочил на палубу и сел на своё место, положил ладони на веретено весла. Бросил взгляд вперёд — скида Свидды уже входила в бурлящую воду.
— Кормчий! — крикнул Вадомайр, напрягаясь перед рывком. — Давай!
Закричал гонг. Вёсла, поднявшись разом, взбили воду в белую лёгкую пену. И "Гармайр" ринулся в водовороты под загремевшую песню:
— Скиды нос сверкающий
Тело моря режет,
Меч мой крови жаждет,
Жаркой будет сеча!
* * *
Вадомайр больше не был сторменом. Он стал просто одним из гребцов, а судьба — их и скиды — зависела от уже немолодого человека у рулевого весла.
Недаром кэйвинг дал стормену лучшего из кормчих…
…Скид извивался в волнах, словно морской змей. Любой корабль, построенный на гвоздях, давно уже размололо бы волнами — но не его, сшитый корнями сосны.
— Поворт!
Орущая яма рта.
— Левый — суши! Правый — рывок!
Клочья пены, летящие по воздуху. И крик вёсел, сгибающихся в дугу в ладонях. Только бы они выдержали, только бы выдержал корабль — а люди выдержат, выдержат…
— Греби! Греби! Оба — греби!
Скид бежал сквозь волны на могучих сосновых лапах.
— Левый — суши! Правый — табань! Левый — греби! Оба — греби!
Ряды сгибающихся и разгибающихся спин мощно, однотонно ухали. Навстречу, точно мечи и щиты врага в бою, выпрыгивали то лезвия скал, то предательские мели. Возле кормчего встали ещё двое — одному было не провернуть весла.
Об этом ещё споют. Споют, как они гребли — на битву, словно на долгожданный праздник. Гребли через кипящие воды — и если бы не выдержала хоть одна доска… хоть одно весло…
— Оба — греби! Левое — табань! Правое — суши! Оба — назад! Левое — греби! Правое — суши! Оба — греби!
Они пели. Вернее — ревели, заглушая грохот водяных струй, и казалось, что голоса Дев Ветра, кружащих над мачтой, вторят мужским голосам в песне победы. В том, что победа придёт, не усомнился ни один…
…Когда рукоять засокльзила в руках Вадомайра, он не понял, почему это происходит — и перехватился удобней, не сломав ритма гребли.
— У тебя кровь, пати! — закричал сосед-гребец. Вадомайр бросил взгляд на веретено весла — густые, тяжёлые капли падали то на палубу, то на колени.
— Я вижу, Ротбирт, — спокойно ответил он. Коротко, чтобы не сбить дыхания.
И явно не поняв, что на весле рядом с ним сидит не Ротбрит.
* * *
Эргай всё ещё держался. Сама крепость давно превратилась в руины — её защитники дрались на баррикадах, наваленных из груд дроблёного кирпича и оплавленных глыб. Чёрный едкий дым застилал небо и был виден далеко окрест, до саых берегов континента и до острова Саркрэст, где в тот день собрались флоты анласских княжеств, шедших к Эргаю.
Самым крупным был флот Эндойна — двадцать скид.
Флоты Пенры и Орилана насчитывали по двенадцать скид.
Баннорн — десять скид.
Галад — пять скид.
Брионнэ Ойка — четыре скиды.
Три скиды привёл вольный кэйвинг Синбэр сын Эотты, анлас, вожак отчанных головорезов, уже давно нападавший на морях на всё, что плавало.
И наконец — к флоту прибились две уцелевших скиды Эргая.
Шестьдесят восемь скид. Пять с половиной тысяч ратэстов.
Шесть золотых кораблей стояли у Эргая. И ещё четыре шли с юга, огибая кипение водоворотов в проливах. Две тысячи и полторы… правда — пока они порознь. Но и две тысячи данвэ на барках были не по силам анласам.
* * *
Но "Мольнирре", флагмане Эндойна и всего объединённого флота, собрался совет кэйвингов. Их принимал кэйвинг Рэнэхид сын Витивалье, анлас из анла-даннэй, властитель Эндойна. Были тут же кэйвинги: Эгберт сын Вильберта, анлас из анла-коммир, властитель Орилана, Эльхере Бычья Голова сын Колги, анлас из анла-атайнэ, властитель Пенры, Озви сын Куннбэло, анлас из анла-инвиш, властитель Баннорна, Кенфирд Костедробитель сын Эохминто, анлас из анла-аттэт, властитель Брионнэ Ойка, кэйвинг Синкэ Алый Клинок сын Радды, анлас из анла-тэзар, властитель Галада — и вольный кэйвинг Синбэр сын Эотты, анлас. И юный пати Увальд сын Йохаллы, под чьё начало отдались оба уцелевших скида Эргая.
Анласские вожди смотрели на дым над Эргаем. Никто из них не задавался вопросом: будет сражение — или нет? Никто так же не надеялся разгромить врага. Но его можно было отвлечь — чтобы население Эргая — то, что от него осталось — могло переправиться через пролив под защиту конницы прибрежных княжеств. Горько уходить с земли, где только-только обустроился. Но что делать?..
… - Если ударим разом, — гулко, как в бочку, говорил Эльхере Бычья Голова, — то сомнём, может, пару их кораблей, а в толчее, боги дадут, ускользнут те, кого мы пришли спасать!
— Не слишком ли много "может" и "если"? — спросил Синкэ Алый Клинок. К нему на совете прислушивались — эхо его побед давно прокатилось по всем землям.
— Предлагай, — спокойно сказал Рэнэхид. Синкэ повернулся к нему. Между этим двумя — героем моря и героем суши — сейчас лежала тень Вадомайра Славянина, которого Рэнэхид сманил со службы Синкэ — и который плавал сейчас где-то в южных морях.
— Я не слишком много понимаю в сражениях на море, — осторожно сказал Синкэ. — Но мне думается, не даст свалка ничего, кроме проигрыша. Напомню так же, кэйвинги, что наше поражение расколет тот щит, что закрывает сейчас берега княжеств… — среди вождей прошёл тревожный шёпот. — Враг силён. Слишком силён, чтобы вступить в открытую схватку.
— С каких пор дети Вайу и Дьяуса страшатся открытого боя? — спросил Озви, ровесник Рэнэхида. Синкэ наклонил голову:
— Никто не боится схватки и смерти. Но бесполезная гибель мне претит. Я не умаляю ничьей отваги, храбрый кэйвинг, но… спроси у отважного Синбэра, каковы данва в морском бою. Ты-то ведь ещё не встречался с ними?
— Нет, — проворчал владыка Баннорна. — Но слышал много, и слухи были устрашающими. Однако же, и Синбэр, и Рэнэхид — да и ты, отважный Синкэ! — били их.
— У нас всегда был перевес. Всегда — и как минимум тройной, — сказал Синбэр. — Я не нападаю на этих демонов, если не уверен в превосходстве. И пусть тот, кто считает меня трусом, скажет мне это в глаза.
— Видят боги, — послышался голос Рэнэхида, — я ненавижу данвэ не меньше вас и имею для этого больше причин, чем многие из вас. Все вы знаете, что от их рук погибли мои отец и брат.
— И мой брат, — подал голос Синкэ.
— И мой отец, — послышался голос до сих пор молчавшего Кенфирда Костедробителя.
