Вячеслав Шалыгин - Перебежчик
А настоящих побежденных на месте бывшего купола никто как раз и не застал. Серпиенсы ушли, как и пришли — бесшумно, незаметно и будто бы никуда. Просто включили боевой маскировочный режим и растворились. Как понимал Гюрза — перешли в предыдущее пространство, в параллельный мир под номером 215. Хотя могли уйти и в любой другой. Не важно. Для типов вроде Гюрзы имело значение не это. Им предстояло отдуваться и за себя, и за бывших хозяев. И отдуваться по полной программе, это без сомнений.
Гюрза попытался рассмотреть центр поля, в надежде узнать знакомые строения. Ведь он-то бывал под куполом не раз, знал, что и как там устроено. Гюрза всматривался не меньше минуты, но не узнал ничего. От базы серпиенсов остались только воспоминания и тлеющие головешки.
Взрывы прогремели совсем недавно, может быть, час назад или полтора, поэтому над руинами и обломками еще курились дымки, а из нескольких частично уцелевших построек поднимались столбы пара. Там работали пожарные расчеты. Они заливали руины водой, чтобы чуть позже уступить место бульдозерам. Десятки этих мощных машин ждали своей очереди, тарахтя дизелями на северной окраине поля.
Складывалось впечатление, что люди заранее готовились ко всем этим мероприятиям, настолько все четко и слаженно проходило. Одни взорвали, ушли, другие потушили, ушли, третьи сровняли с землей, ушли, четвертые начали асфальтировать. И ни минуты простоя или нормальных для работ такого масштаба нестыковок. Все, кто работал на Тушинском поле, будто читали мысли друг друга.
«А ведь в самом начале следовало вывезти все ценное, всякие трофеи, — подумалось Гюрзе. — Когда только все успели? За два-то часа! Просто невероятно».
Порыв ветра принес облако дыма, и видимость на время стала нулевой. Гюрза украдкой покосился на конвоиров, а затем на компанию из высших чинов Сопротивления, а также Грина и его приятелей. Конвоиры стояли близко и не сводили с Гюрзы глаз. Бывшее начальство бывшего капитана Рабиновича, наоборот, отошло подальше в сторонку, где и совещалось с пеной у рта.
Особенно неистовствовал Дед. Гюрза не слышал его слов, но догадывался, что полковник Рублев требует расправиться с провокатором на месте. Тем более что смертный приговор ему уже вынесен, хотя фамилия в бумагах фигурирует другая. «Но ведь преступления те же! Да их еще больше стало!» Наверное, так аргументировал свою позицию Дед.
Генерал Алексеев, как обычно, слушал, но пока молчал, оставляя за собой последнее слово. Как ни странно, молчал и Грин, то ли от усталости, то ли также рассчитывая высказаться последним. Непосредственным оппонентом Деда выступал рассудительный Учитель, а поддакивал ночному охотнику Боря. Роль арбитра, попеременно дающего слово то одной, то другой стороне, исполнял Архангел, а присяжными вызвались побыть Рыжий и Танк.
Понятное дело, что речь шла не о помиловании Гюрзы. Никто ни за какие коврижки не захотел бы выступить его адвокатом. Учитель в первую очередь. Просто старый законник, бывший майор милиции Василий Иванович Коваль настаивал на том, что в наступившем два часа назад мирном времени не должно остаться места произволу. Он не сомневался, что Гюрза получит на полную катушку, но вынести приговор должен суд, а не военно-полевая тройка, и уж тем более не полковник Рублев единолично.
В спор наконец вмешался Алексеев, и стороны свернули дебаты. Генерал поддержал Учителя. Когда все обернулись к Грину, он кивнул и проронил что-то вроде: «Суд, только публично, на всю планету». Или он пообещал, что суд будет публичный, на всю планету. Издалека Гюрза не разобрал. В любом случае Грин тоже встал на сторону Учителя.
А вот финальную тираду Деда Гюрза услышал вполне отчетливо. Ее Дед выдал, когда по приказу Алексеева (видимо, генерал просто отправил полковника от греха подальше) пошел отдавать распоряжения насчет трофеев.
«Судить так судить. Пусть еще доживет до суда. Оно ведь разное случается. Консервы несвежие или, допустим, несчастный случай в камере. На мыле поскользнется и головой о парашу».
Гюрза отлично понимал, что все это не пустые угрозы рассерженного человека. У Деда имелись свои резоны желать Рабиновичу безвременной кончины. Рыльце, как говорится, у полковника Рублева замаралось, и Гюрза знал об этой неприятности. Нет, полковник не делился с подчиненным своими секретами, но Гюрза имел собственные каналы, по которым ему поступила достоверная информация, что гибель Воронцова на совести именно Деда, а не Гриневского. Это Рублев тогда в холодном лесу открыл стрельбу наугад и нечаянно просверлил Ворону череп. Свидетель говорил об этом уверенно, поскольку находился в непосредственной близости от места происшествия. И свидетелем был не кто-нибудь, а сама Арианна.
Возможно, Дед и не знал об осведомленности Рабиновича, но подстраховаться он никогда не отказывался. Опыт — сын ошибок трудных. Так что угрозы Рублева следовало принимать всерьез. Устроить Рабиновичу внезапную смерть от какого-нибудь укольчика наперстком не составит Деду труда, это точно.
Гюрзе вдруг вспомнился эпизод из прошлого августа. Он тогда подъезжал в машине к Тушинскому куполу, и его вдруг посетило отчетливое предчувствие, что погибнет он именно на Тушинском поле. Прямо сейчас гибель Гюрзе не грозила, но по большому счету жизнь его уже закончилась.
И закончилась она именно здесь, на том самом поле, где три года назад состоялась последняя в истории битва за Москву. Битва за Москву и за все человечество, преданное провокатором по прозвищу Гюрза.
* * *Генерал Алексеев проводил недовольным взглядом Деда, затем обернулся к конвою и кивком приказал увести арестованного. Конвоиры деловито заломили Рабиновичу и без того скованные за спиной руки и затолкали предателя в «Тигр». Последующий путь самого серьезного провокатора в новейшей истории лежал недалече. Для начала в тюремный блок базы Сопротивления, а дальше… куда решит суд.
— По правде говоря, понимаю Деда, сам готов придушить этого выродка, — проронил Алексеев. — Но это между нами. Закон и порядок сейчас важнее эмоций.
— Золотые слова, товарищ генерал, — согласился Учитель. — Вы еще народу сказали бы, кто реальный провокатор. А то на Грина многие косятся.
— Организуем, — генерал кивнул. — Я уже озадачил наших пропагандистов.
— Кого?
— Компьютерщиков, — пояснил Алексеев. — В сети вся история с подноготной выложена.
— Есть такое дело, я прочитал по диагонали, — подтвердил Боря. — Нормально изложено, без надрыва, но драматично. И мы там… в эпизодах. Хотя писал обычный человек, сорока с хвостиком лет.
— Самый возраст для литератора, — во взгляде генерала читалось непонимание. — А почему ты уточнил?
— Это он для меня уточнил, — ответил Грин. — В продолжение частного спора на отвлеченную тему. Боря, когда открываешь рот, думай. И говори по существу.
— Это ты на индиго намекнул, да? — неожиданно спросил у Бориса Алексеев. — Вроде как мы обычные, а вы необычные?
— Я… не то чтобы…
— Расслабься, юноша, — генерал снисходительно похлопал Бориса по плечу. — Я в курсе ваших дел, ребятки. Когда Грин эмигрировал, я эту тему серьезно прокачал, нескольких активных индиго вычислил и даже своего человека в вашу сеть внедрил. Спартака помните? Это мой адъютант, лейтенант Филатов. Так что все о вас знаю. И почему все это вот случилось — он широким жестом указал на руины базы серпиенсов, — тоже знаю. Поэтому и разговариваю с вами, как с будущими хозяевами всего нашего потрепанного мира. Как с героями-освободителями, если уж официально выражаться, разговариваю. Мы сделаем, что сможем, обещаю, но уж и вы постарайтесь. Надо нам всем вместе за дело взяться, дружно. Восстанавливать все придется почти с нуля. Много работы. Так что день-два на отдых и праздники, а потом, засучив рукава, за работу. Договорились?
— Мы уже начали, — Грин указал на строй бульдозеров, который как раз приближался к руинам. — Видите, как здорово получается, когда все одинаково мыслят? А представьте, что будет дальше, когда мы научимся вместе делать что-нибудь более сложное.
— Мурашки по коже, — признался генерал.
— А мне напиться хочется, — вдруг сказал Архангел. — Нет, не оттого, что чувствую себя динозавром, вымирающим видом. Просто за победу. Сто грамм фронтовых.
— Правильная мысль, — поддержал Учитель. — Товарищ генерал, разрешите?
— Еще и присоединюсь, — Алексеев взглянул на Фила. — Идешь с нами?
— Я позже, простите, сначала мне Вику надо найти. Она где-то близко, я чувствую. Найду ее, и мы вместе придем, хорошо?
— Вон там наш штабной вагончик будет стоять, — Алексеев указал на южную окраину поля. — Приходите. Выпьем. Вы заслужили большего, но пока хотя бы такой праздник устроим.
Грин отсалютовал и поплелся в сторону руин. Вика находилась где-то там, среди пестрой толпы. Одинокая, потерянная, слабо понимающая, что происходит и как ей удалось выжить. Ее следовало срочно отыскать. И это срочно требовалось не только Вике. Это как глоток воздуха требовалось Грину. Для него война могла закончиться только в тот момент, когда он обнимет Вику. Потому что война — это смерть, а Вика, как и любая женщина, — это символ жизни, ее продолжения. Вот и получалось, чтобы снова окунуться в жизнь, Грину требовалась Вика. Требовались ее тепло и любовь.
