Виктор Лебедев - Летящий вдаль
– Как думаешь, долго нам еще идти? – приятный женский голос льется словно музыка.
Я поворачиваюсь влево и улыбаюсь. Кристина ступает мягко, по-кошачьи, не шуршит, как я, старается не приминать колосья пшеницы. Черные волосы перетянуты ярко-синей лентой, она смотрит вперед, сосредоточенно и внимательно, вглядывается в горизонт. Я любуюсь ее выступающими скулами, слегка раскосыми янтарными глазами.
– Вот бы идти так целую вечность!
Кристина кивает.
– Да, но скоро пойдет дождь.
– Пусть, пусть прольется вода! Пусть вымочит нас до нитки!
– Ты чего такой?
– Какой?
Она пытается подобрать слово и не может, в итоге машет рукой, сдавшись.
Мы идем, взявшись за руки, два корабля в желтом море, нашедшие друг друга и больше не желающие расставаться ни на секунду. Два островка счастья и надежды.
– Мы ведь больше никогда не потеряем друг друга? – Кристина с надеждой заглядывает в мои глаза.
Крепче стискиваю ее ладонь.
– Я бы этого не хотел.
Немного помолчав, спрашиваю:
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе одну теорию?
– Какую именно?
– Про информационное поле. Будто люди – это что-то вроде компьютеров, а наше сознание – это бессмертная программа, часть этого поля. Если следовать этой теории, то мы никогда и не расставались.
– Не умничай, ты знаешь, о чем я.
Я улыбаюсь. На небритую щеку падает первая тяжелая капля.
– Красиво здесь, – я в очередной раз оглядываю пейзаж.
– И на душе спокойно, – добавляет она.
Мы бредем долго. Дождь все никак не начнется, лишь редкие прохладные капли падают на плечи и макушку. Холмы остались позади, их пологие склоны, покрытые редкой травой, не стали препятствием на нашем пути. За ними взгляду открывается извилистая река, петляющая в степи, словно змейка, спасающаяся бегством от птиц. Ноги – все в пыли, но это не та пыль, которой нужно опасаться. В ней не таится ничего дурного, ею можно дышать без риска для жизни. Здесь все по-другому, все не так, как было раньше.
Память воскрешает образы. Серьезный Мишка, потерявший практически все, но не опустивший руки, спасающий абсолютно незнакомых ему людей; школьный товарищ Антон с растерянным лицом; честный мужик Лёша, предводитель Сынов Сопротивления; многочисленные бойцы Республики, «Атоммаша», калужцы и прочие. Они все должны быть где-то здесь, по другую сторону. Как я и Кристина. Успокоившиеся, наслаждающиеся безмятежностью, никуда не спешащие, ни от кого не убегающие. Так и должно быть.
Мы спускаемся к реке, идем вдоль ее русла. В мутно-зеленой воде плавают водоросли, расходятся круги от взмахнувших хвостом рыб, кое-где из воды торчит редкий камыш. По песчаному берегу идти легко, а сзади, на влажном песке, тянется цепочка наших следов.
На берегу, среди длинных острых стеблей осоки, прячется Аксинья. Притаилась на одиноком камне, застыла в ожидании. Она провожает нас долгим томительным взглядом, пряча за спину букет уже увядших багряно-черных тюльпанов. Улыбается, только вот глаза у нее недобрые, ледяные. Но у ведьмы уже нет былой власти, и я буквально чувствую ее злобу, не нашедшую выхода. Она бессильно следит за нами, пока мы не скрываемся за поворотом резко вильнувшей в сторону реки.
А мы идем и идем все дальше. Туда, где солнце выглянет из-за туч и подарит нам свое тепло, где нас встретит пламенеющий закат. По воспоминаниям – навстречу покою.
Вместо эпилога
Где-то в дороге
Когда смотришь на дорогу, кажется, что она бесконечна, но это не так. У всего в жизни есть начало и конец. Мой конец, видимо, еще не пришел. Может быть кто-то наверху бережет меня, и я должен выполнить какую-то цель. Я почти умер, почти растворился в вечности, видел безмятежные сны. Но суровая реальность выдернула меня обратно.
Меня так и нашли на мостовой – истекающего кровью, в беспамятстве, придавленного мертвым главарем рейдеров. Жизнь едва теплилась в моем истерзанном и уставшем теле. Как странно, что меня не добили на месте и не присвоили байк с личными вещами. Я представляю себя на месте своих спасителей: что бы сделал я сам, увидев полумертвого мужчину? Допускаю мысль, что оборвал бы его страдания, и обобрать не побрезговал. А эти сталкеры притащили беспамятного чужака на станцию Текстильщики, где местные знахари помогли ему выкарабкаться.
Провалялся я у них больше недели, меня подлатали, почти вернули первоначальный вид. Что с того, что появилась пара новых рубцов на теле? Говорят, шрамы украшают мужчину. А затем я покинул тихую мирную станцию, оставив полсотни патронов за заботу.
И вот под колесами серо-черной полосой змеится асфальтовая дорога, ревет движок, и я снова ощущаю себя вольной птицей, расправившей крылья по ветру. Сколько мне отмеряно еще бороздить бескрайние просторы?
Оглядываюсь вокруг. Кто может похвастаться сейчас тем, что видит эту красоту почти каждый день? Единицы. И я из их числа. Осыпающиеся, влажные после дождя листья, причудливые овраги, поля, сплошь заросшие вымахавшим в рост человека бурьяном, покосившийся телеграфный столб, облюбованный мутировавшими стрижами, не торопящимися улетать в теплые края, одинокая кривая калитка, чудом оставшаяся висеть на одной петле, и даже истлевшее пугало на почерневшей гнилой палке, прислоненное к накренившейся стене домика без стекол. Во всем этом есть красота – местами первобытная, местами пугающая, местами чужая. Но все же она лучше, чем серые прокопченные стены подземелий и отсутствие дневного света.
Как попадется какое-то убежище, надо остановиться. Недавно заметил, что немного сопливит между цилиндром и картером, будто масло протекает, а оно нынче и так дефицитное. Как говорил один хороший человек: «Мотоцикл не течет маслом, он просто помечает свою территорию». Позади остался поворот на Тулу – туда я не рискнул заворачивать. Впереди по курсу село с забавным названием Кукуй, наверняка раньше любили хохмить по этому поводу. Там, на Садовой улице, живет чудной мужичок, владеющий мастерской. У него можно будет задержаться на пару дней, помыть и перебрать байк.
А пока мимо проносится еще одно безымянное село. Сколько их на карте таких, брошенных, зарастающих лесом, исчезающих с лица земли? И тут я замечаю между двумя домиками, почти провалившимися под землю, сгорбленную фигуру. Приглушаю двигатель, сбавляю обороты, готовый к любым неожиданностям.
Облокотившись на стену дома, мужик пытается отбиться от волколака. В руках он держит кривые вилы, которые выставил перед собой, как преграду. Зверь ранен, – видно, пару раз человек все же задел его бок, – но отступать и не думает. Раненый зверь опасен вдвойне! Как странно, что рядом нет его сородичей – обычно одиночки попадаются редко, эти животные чаще ходят стаями.
Резко торможу, выдав настоящие грязевые фонтаны из-под колес, ставлю байк на подножку у разросшегося колючего куста на обочине, слезаю. На ходу расстегнув косуху, снимаю ее и наматываю на левую руку. У меня есть свои счеты с этими тварями. Сдергиваю респиратор с лица и издаю пронзительный свист, на который разом оборачиваются и мужик, и волколак.
– Иди сюда, собачка!
Волколак скалится, обнажая желтые неровные зубы, утробно рычит. Он, кажется, решил, что перед ним более легкая добыча, а с виду так вообще безоружная – в моих руках ничего нет, даже завалящей палки.
– Ну же! Фьють! – снова свист, после которого волколак делает первый шаг в мою сторону.
Мужик, видимо, совсем растерялся, и вместо того, чтобы ударить зверя вилами с тыла, просто наблюдает за происходящим. Он изрядно потрепан, одежда превратилась в лохмотья, глаза глядят затравленно. Ладно, он мне не помощник, не стоит на него сейчас отвлекаться.
Через секунду волколак бросается вперед. Мощные ноги толкают гибкое сильное тело в воздух, прыжок завораживающе красив и опасен. Выбрасываю вперед руку, обмотанную курткой, зубы смыкаются на ней, силясь перекусить преграду, но не тут-то было. Мы опрокидываемся в траву, волколак треплет мою руку, пытаясь добраться до плоти, течет слюна и горят злобой глаза твари. Тихий щелчок, и через мгновение лезвие уже кромсает зверя, оставляя глубокие раны на его теле.
Вот и все. Наверное, залитый кровью волколака, я страшен, потому что, когда я встаю, мужик шарахается, налетает на стену домика, чертыхается и принимается тереть ушибленный бок.
Качаю головой с укоризной:
– Что ж ты ему вилы в зад не воткнул? Я для чего его отвлекал? Или соображалка плохо работает.
– Извини.
– Ладно, забыли, – я машу рукой. – А ты что, заблудился, что ли? Чего с вилами шастаешь в одиночку? Не лучшее оружие по нынешним временам.
– Да я живу тут недалеко, в Арсеньево, – спасенный замолкает на полуслове, опасаясь, что сказал лишнее незнакомцу.
– Не бойся, не нужен мне твой дом. Из любопытства спросил.
Пристыженный мужик тут же исправляется:
– Так, это, айда к нам в гости? Накормим, напоим…
