Андрей Круз - Эпоха мёртвых. Начало

Возле крыльца стоял бело-синий милицейский «уазик», а возле него — двое в форме, молодые, один в звании младшего сержанта, второй вообще с погонами рядового. Я, кажется, никогда и не видел таких в милиции. У обоих АКСУ в руках, направленные от груди в нашу сторону, картинно, но не эффективно. Дойди до драки — скорее всего, я успею уложить их обоих. Фонарь моего ружья светил прямо в круглое упитанное лицо младшего сержанта, заставляя его щуриться. Татьяна целилась во второго. Мне показалось, что она заколебалась после того, как разглядела, кто у неё на мушке, но я громко сказал:

— Не вздумай опустить ствол!

Татьяна колебания отбросила, и хватка снова окрепла.

— Вам что нужно? — спросил я стражей порядка.

— Сдайте оружие, предъявите документы, — заявил младший сержант.

— Ещё пожелания? — с долей ехидства поинтересовался я.

— Оказываете сопротивление? — важным голосом спросил он.

Все знают такой тип стражей порядка, причём всегда из числа молодых. Именно они идут служить в милицию, точно зная, что будут обирать пьяных, брать взятки, вымогать деньги у задержанных, бесплатно обслуживаться у проституток. Тяга к мелочной власти, внутренняя неуверенность в себе. Смелости нет, но есть глупая самоуверенность, диктуемая статусом.

— Сержант, ты бы делом занялся, — сказал я ему. — Нас тебе не задержать, так лучше иди по своим делам.

— А то что, стрелять в милицию будете? — последовал встречный вопрос.

Сказано как бы грозно, но уверенности в голосе — ноль. А как и вправду будем?

— Ты, сержант, видать, ещё не понял ничего, — вздохнул я. — Нет больше твоей милиции, или через пару часов не будет больше. И формой своей ты уже никого не поразишь. Ни формой, ни ксивой. Люди сами себе власть, раз власть государственная их защитить не может, так что угомонись. Лучше людей иди спасай, кого ещё возможно, а мы за себя постоять можем, в отличие от других. А насчёт разоружать кого… думаю, что лучше этого не делать тебе. Люди становятся нервными, могут и пришибить. Или самого разоружат. Мне вот твой «укорот» очень нравится, например. Пригодился бы.

При этом я не отводил ствол ружья от лица сержанта, чтобы у того всё время была возможность заглядывать в него, в чёрный широкий провал ствола, представляя, как оттуда шарахнет картечью, если он поведёт себя неправильно. И ещё я был уверен, что, пока оружие и у нас, и у них направлено друг на друга, милиционеры не выстрелят, побоятся. А вот если мы с Татьяной стволы опустим, то тогда тот же сержант выстрелит сразу, у него это в глазах читается. Выстрелит со страху, чтобы перестать бояться и доказать самому себе и младшему коллеге свою крутость. А пока там читалось сомнение. А сомнения вообще полезны, особенно таким, как этот — умственную деятельность стимулируют.

— А ты что предлагаешь? — с напором спросил он. — Там на дорожке трупешник лежит почти без головы, убийство налицо, нам это так оставить? И вызов был на стрельбу.

Ага, уже спрашивает, что я предлагаю. Мыслит конструктивно, можно сказать. Нет, не врал тот мужик из Чикаго, который говорил, что добрым словом и револьвером можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом. Особенно по отношению к таким, как мой собеседник нынешний. Рядовой-то тихий, уставил на нас автомат и побледнел, и руки дрожат.

— Это я его, он из этих, от кого все проблемы в городе, — ответил я. — Там в зале ещё штук пять таких лежит, и собак видишь? Тоже такие же были.

— А ты что здесь делал? — углубил переговорный процесс младший сержант.

— Я за своей девушкой приехал, она из-за этих тварей выйти не могла, — вполне вежливо ответил я. — Кстати, а к нам подкрепление.

Действительно, вдали на аллее показался грязный серый «крузак» несгибаемо-внедорожной конфигурации, дальний родственник моего «Форанера». Молочный брат, так сказать. Ситуация разрешалась в нашу пользу. Сержант, не опуская автомат, обернулся:

— Это кто?

— Друзья, и все с оружием, — заявил я. — Лучше давай стволы опустим, а то они не поймут с ходу, что здесь делается, мало ли что подумают? Занервничают, стрелять начнут. В тебя.

— Давай ствол в землю, ставь на предохранитель, — скомандовал сержант своему напарнику и сам проделал то же самое со своим оружием.

Ну и мы тоже опустили оружие. Жест доброй воли, так сказать. Теперь-то они уже точно не рыпнутся, это без вариантов.

— Оружие-то у вас откуда? — спросил сержант. — Мне уже по-любому рапорт писать.

— Оружие легальное, на каждый ствол разрешение, — приврал я, давая тем самым сержанту путь к отступлению. — Чистая самооборона, всё законно.

Неожиданно в разговор вступил мужичок, который вышел с нами из спорткомплекса и о котором, ввиду накалённых страстей, успели забыть.

— Слышь, сержант, правда это. Я думал, что хана нам там, если бы этот парень с ружьём не пришёл. Видишь, что сделали со мной? — Он показал милиционерам искусанную руку, из которой продолжала течь кровь.

Я присмотрелся к нему. Мужик выглядел плохо, был очень бледным, его покачивало. Судя по всему, оставалось ему недолго.

«Крузак» подъехал к нам вплотную, фырча дизелем и грызя асфальт покрышками. Из него вышли Лёха и Вика, оба в «горках», разгрузках и с «Сайгами» в руках — это у них типа семейное оружие такое. В шапочках-«чеченках» и штурмовых перчатках — даже не поймёшь, кто такие, городские рейнджеры просто. У милиционеров при виде такого численного превосходства противника агрессивный настрой исчез совершенно. Сержант спросил:

— А что происходит? Нас из Подмосковья в город вызвали, вообще-то мы из Солнечногорска.

Я глянул на номера милицейской машины — действительно, областные, своей милиции городу уже не хватает. Оперативно призвали подкрепления, только вот… а в самом Солнечногорске как? Скоро будем проезжать через него, увидим.

— А что ты вообще знаешь? — спросил я его.

— Знаю, что в городе или беспорядки, или психи разбежались, а толком ничего не сказали, — ответил сержант, вешая автомат на плечо. — И похоже, что толком и не знает у нас никто. Дали команду поддерживать порядок, пресекать попытки насилия, отбирать у граждан оружие. Всё.

Понятно. Подкрепления ввели, но нацелить их на что-то полезное не хватило ума. Я снова бросил взгляд на мужика в спецовке. Тому, судя по его виду, уже недолго оставалось. Жалко дядьку, но… уже ничего не исправишь. Он стоял, покачиваясь, вид был отрешённый. Я подошёл к нему, наклонился, шепнул на ухо: «Ты бы, друг, сел пока вон туда, на скамейку. Извини, но ты уже вот-вот… Мне неудобно тебе говорить, но… И упасть можешь». Тот не дал мне даже закончить, просто кивнул и очень спокойно сказал: «Я понял. Ты помнишь, что обещал?» Затем отошёл на скамейку, стоящую метрах в десяти, и присел на неё, продолжая удерживать намотанную на руку тряпку.