Сильные не убивают - Яна Каляева
— Ну, слушай, шнурок валялся тут с таким гордым, независимым, никому не нужным видом… Ленни им вчера какие-то шлейфы в системнике подвязал. А ты, кстати, не знаешь, кто вчера опять извел весь шампунь на свои дивные эльфийские локоны?
Минут десять я ищу для Токс другой шнурок, а она укладывает мои грязные волосы так, что они почти не выглядят свалявшейся паклей. Смотрю на часы в мобильнике:
— Так, если мы не выйдем прямо сейчас, то троглодиты проснутся и сожрут воспитательниц. Это будет невыгодно, мы им только вчера зарплату выплатили…
Вяло переругиваясь, наскоро собираемся и спускаемся по лестнице. Токс выходит раньше меня — я едва не врезаюсь ей в спину, потому что она застыла столбом. Спинным мозгом чувствую, что улица стала… другой, но не сразу понимаю почему.
Она шествует к нам по середине проезжей части — разумеется, ни одному водителю электромобиля даже в голову не придет сейчас здесь ехать, это их проблема, как они будут искать обходные пути. Родной до боли растрескавшийся асфальт словно бы преобразуется под ее ногами то ли в мягчайший из ковров, то ли в нежнейшую из трав — хотя вроде бы остается прежним. Панельки таращатся глазами окон в благоговейном ужасе. Здесь никогда не было никого подобного… и не должно быть.
Женщина… не уверена, что тут вообще подходит это слово, она больше похожа на языческую богиню, на персонификацию прекрасной и неумолимой стихийной силы… ну, в общем, она явно направляется к Токс и говорит:
— High Lady Toktoriel, Silver Star of Inis Mona. Have you been doing well all these days?
(Высокая леди Токториэль, Серебряная Звезда Инис Мона. Как поживала ты все эти дни?)
Слова любезные, и даже на губах что-то вроде улыбки — но под этим всем, как бурное течение под тончайшим льдом, кипят чувства, природа которых мне не ясна. Но это… недобрые чувства.
Голос Токс звучит сдавленно:
— High Lady Irendis, with all due respect, you shouldn’t be here. Sakhalin is forbidden for our kind… your kind. (Высокая госпожа Ирендис, при всем уважении, тебя не должно здесь быть. Сахалин запретен для нашего рода… твоего рода.)
Часто моргаю. Кажется, все-таки это просто женщина в изысканном дорожном платье… эльфийка, друидка. Невероятной красоты, как и все они. Но что-то в ней есть кроме высокой груди, тонкой талии, белокурых локонов и всего этого набора клише, любимого маркетологами… нездешнее совершенно. Словно бы отпечаток света, не похожего на любой из тех, что возможны в физическом мире.
И внутри этого света змеится тьма. Великолепно очерченные губы изгибаются в зловещей улыбке:
— There is no power in any of the worlds that can forbid a mother to grieve for her only son. I’m not sure if you’ve been informed of his dying wish. Do you know what it was? (Ни в одном из миров не существует силы, которая способна запретить матери скорбеть по единственному сыну. Не уверена, что тебя информировали о его предсмертной воле. Знаешь, в чем она заключалась?)
Бледная Токс отчаянно мотает головой. Женщина продолжает говорить пугающе-ровным тоном:
— My only son, the light of my soul, the last heir of an ancient kin, devoted the last minutes of his life to you, the culprit of his death. With his dying will, he forbade me to curse you. (Мой единственный сын, свет моей души, последний наследник древнего рода последние минуты жизни посвятил тебе — виновнице его гибели. Своей предсмертной волей он запретил мне тебя проклинать.)
Токс бьет дрожь, голос срывается от волнения:
— There are no words with which I can express guilt and remorse. If the punishment imposed by the Circle is not enough for you, I am ready to accept whatever you choose. (Нет слов, которыми я могла бы выразить вину и раскаяние. Если наказания, наложенного Кругом, для тебя недостаточно, я готова принять любое, какое выберешь ты.)
Я словно бы прирастаю к асфальту, и это не друидская магия, это хуже — как в кошмарном сне, когда понимаешь, что сейчас произойдет то, чего ты никак не можешь предотвратить. И не потому, что эта пришлая друидка Ирендис сильнее всех магов Сахалина, вместе взятых. А потому, что Токс сама признает за ней право на месть и наказание.
Лицо Ирендис источает безжалостный свет, в голосе — убийственная нежность:
— Fear not, child, for I will not cross the dying will of my beloved son. I did not come to curse, but to bless. I brought you the blessing you deserve with the most sincere wish for the best. And your nature will do the rest. (Не бойся ничего, дитя. Я не переступлю предсмертную волю возлюбленного сына. Я пришла не проклинать, но благословить. Я принесла тебе благословение, которое ты заслуживаешь, с самым искренним пожеланием добра. А твоя природа сделает остальное.)
Рвусь броситься между ними, закрыть Токс — плевать, если Ирендис сотрет меня в порошок один движением пальца — но не могу. Парализована не только я — весь мир вокруг застыл, ожидая неизбежного. Не существует силы, способной предотвратить то, что произойдет сейчас. Лицо Токс почти прозрачно, в нем… не страх, не протест, не гнев, нет — усталое смирение, и это хуже всего.
Ирендис воздевает руки и заводит речь-песню на языке древнем, как сама Твердь. Верно, всякая вещь была названа на этом языке в момент творения — или это именование и было актом творения. Небо, асфальт, фасады панелек, я — все призваны в свидетели, и нет шансов уклониться от этого призыва. Не понимаю ни слов, ни смысла, только чувствую всем своим существом, что это как-то невероятно глубоко работает, перестраивает саму структуру реальности.
Не знаю, сколько это длится — не уверена, что, пока звучали слова, время вообще существовало. Кажется, это не кончится никогда — и вот Ирендис уже уходит прочь, не попрощавшись. Да и Моргот с ней! Бросаюсь к Токс, хватаю за плечи:
— Ты цела? Что случилось? Чего этой тетке от тебя надо было?
