Мастеровой - Анатолий Федорович Дроздов
— Яволь, герр оберст-лейтенант! — вытянулся начальник штаба. — Это сообщил наблюдатель артиллеристов. Не было причин ему не верить.
— Тогда откуда?
— Туман войны[100], — майор пожал плечами.
— Из-за этого тумана погибли солдаты рейха! — фон Притвиц вытянул руку в сторону амбразуры. — Не меньше сотни. И погибнет много больше, если не поможет фон Шпонек. Что скажете, барон?
— Можно мне бинокль? — попросил гость.
Фон Притвиц снял с шеи свой и протянул гауптману. Тот взял, подошел к амбразуре и поднес к глазам. Некоторое время молча наблюдал за противником.
— Землю роют, — сказал, опустив бинокль. — Укрепляют позиции. Сколько у русских солдат?
— До роты, — сообщил подскочивший майор.
— Офицеры?
— Мы видели одного.
— Пулеметы?
— Не менее трех.
— Не заметил гнезд.
— Их нет. Полагаю, это не «максимы». Что-то легкое, вроде «мадсенов». Достал из окопа и установил на бруствере. Бомбомет и доставать не нужно, можно вести огонь из траншеи.
— У солдат винтовки?
— Да.
— Причем, наши, — заметил оберст-лейтенант. — Они забрали их у убитых кавалеристов.
— Незнакомое оружие сходу не освоишь, — улыбнулся гауптман. — Я берусь за задачу, герр барон.
— Что вам для этого нужно? — спросил оберст-лейтенант.
— Горнист с трубой и белый флаг на древке.
— Сейчас будут, — кивнул фон Притвиц и посмотрел на адъютанта. Тот козырнул и побежал к двери.
— Готовьтесь к наступлению, — сказал фон Шпонек. — Сигнал к началу — звук трубы, трижды поднятый и опущенный флаг. Хотя, возможно, не понадобится, — усмехнулся он. — Если русские не примут ультиматум, я залью их позиции огнем.
— Я ваш должник, барон, — кивнул оберст-лейтенант. — Напишу начальнику Генштаба. Железный крест у вас, считайте, есть.
— Благодарю, — сказал фон Шпонек.
* * *К полудню основное сделали. Раненых солдат отправили в Гродно, погрузив их на повозки. Запрягли в них трофейных лошадей, благо их хватало. Часть их ускакала к немцам, часть — к Дубкам, где животных по одному и переловили. Раненых коней, ржавших в поле, пристрелили — рвали душу криками. Обобрали мертвых немцев, забрав оружие и амуницию. Среди них нашлись и раненые. Их, перевязав, повезли в Гродно, отрядив конвой с пиками. Хоть какое, но оружие. Под присмотром Сильверстова солдаты вытащили из сгоревших изб тела офицеров. Чуда не случилось — никто не уцелел. О раненом Самойлове, ускакавшем в Гродно, здесь не знали. Погибших отнесли к деревенскому кладбищу, где уложили в длинный ряд — отдельно офицеров и солдат. Ряд вышел длинный, скорбный. «Где их хоронить и как, пусть решают командиры, не до этого сейчас», — заключил Федор.
В деревню воротились убежавшие солдаты — хоть не все, но многие. Подумав, Федор приказал их накормить и отправить в Гродно — какой толк от безоружных? Трофейных «маузеров» на всех не хватит, а давать солдатам пики с саблями — даже не смешно. Да и выглядели бойцы уныло, это еще, мягко говоря. Многие без гимнастерок и фуражек, пояса утеряны. Пленные румыны, мать их перетак. Пусть их в Гродно в чувство приведут. На позиции Федор оставил два взвода, попросив фельдфебеля отобрать солдат, чтоб потолковее. Их вооружили трофейными винтовками, показав, как с ними обращаться. Ничего сложного. Конструктивно «маузер» схож с «мосинкой». Затвор, магазин на пять патронов, разве что прицельная шкала в метрах. Не шагах, как у трехлинейки, да еще предохранитель другой.
Погоняв чуток солдат, чтоб пришли в чувство, Федор приказал им восстанавливать разрушенные позиции. Не сказать, чтоб очень нужно, только праздность — враг бойца. Мысли всякие начинают лезть в голову. Что будет, если враг повалит в наступление? Как отбиться от него двум взводам? Пулеметчики-то справились, но получится ли снова? Командиры их погибли, вместо них какой-то странный подпоручик. Вон ходит и покрикивает. Что задумал?
Федор эти настроения прекрасно понимал — сам в полку служил, потому не строил из себя начальство. Был строг, но терпелив: если нужно, подробно объяснял, проявлял заботу. В обед солдат сытно покормили, дали отдохнуть. Курящим выдали табак — его запасы тоже уцелели. Некурящим заменили табак сахаром. Солдаты заворачивали серые куски в тряпицы и прятали в заплечные мешки. Словом, жизнь наладилась, тревогу вызывали только немцы — что-то притихли. Наверняка готовят пакость, гады. В то, что германцы успокоятся, веры не было. И предчувствие не обмануло.
На германской стороне раздался звук трубы. Федор поднес к глазам бинокль. Его, как и пару пистолетов, солдаты поднесли из числа трофеев. Пистолеты Федор отложил — после разберется, а бинокль взял — вещь полезная.
От немецких позиций к ним шагали двое. Один нес белый флаг на длинной палке и периодически дудел в трубу. Другой шел рядом. Похоже офицер.
— Это кто, ваше благородие? — спросил у Федора Курехин.
— Парламентеры, — объяснил Кошкин. — Поговорить хотят.
— Пугнуть из пулемета? — предложил Силантий. — Не верю я германцам. Вы пойдете, а они стрелять зачнут.
— Вряд ли, — покрутил Федор головой. — Там же офицер. Не положено стрелять при переговорах — правила такие. Но на всякий случай подпущу поближе.
Так и сделал. Немцы подошли к расстрелянным гусарам, когда Федор выскочил на бруствер. Помахал платком и пошел навстречу. Они встретились в полусотне метров от траншеи. Встав напротив, оценили внешний вид противника. Немецкий офицер был одет в странный мундир. Цвет — черный, с малиновыми выпушками по краям кителя и нагрудных карманов. На фуражке — малиновый околыш, тулья черная. На петлицах — скрещенные молнии, и такой же знак, побольше, на груди. Морда — лошадиная.
— Блин, эсэсовец какой-то! — хмыкнул Друг. — Что-то не припомню я таких мундиров у германцев в этом время. Что за чудо?
Немец начал первым.
— Шпрехен зи дойч? — спросил,
