Илья Одинец - Импланты
Алекс горько улыбнулся. Вот тебе и работа телохранителя: оберегать звездного засранца от обиженной женщины. Где перестрелки? Драки? Погони? Где настоящая опасность? Неужели ему целый год придется провести в ресторанах и на съемочной площадке? Нет, Тропинин, конечно не жаловался, но отсутствие опасности — это не то, чего он ожидал от профессии телохранителя.
Из-за своего столика поднялась Кристина. Очаровательно улыбнулась, взяла с соседнего стула сумочку и отправилась в сторону туалетов.
ПОРА, — пронеслось в голове брюнетки
Алекс бросил взгляд на женщину в малиновом. Она что-то сказала спутнику, встала со стула, взяла со столика маленькую малиновую сумочку и направилась к Кайлу. Тропинин преградил ей дорогу.
— Можно вас на секундочку?
Он взял женщину под руку настойчиво, но не сильно. Он не хотел причинять ей боль.
— В чем дело? — брюнетка говорила тихо.
ВОТ И КОНЕЦ МОИМ ПОДВИГАМ.
— Мне нужно с вами поговорить. Пройдемся?
Тропинин не ждал ответа. С тех пор, как он вычислил, кто из женщин ресторана хочет причинить нанимателю вред, ни на мгновение не выпускал из поля зрения первый слой мыслей незнакомки. Любые ее действия не были бы для него сюрпризом, но женщина не собиралась сопротивляться. Она опустила глаза и отправилась к туалетам.
Они остановились в небольшом тамбуре между мужской и дамской комнатами. Там в полумраке рядом с пальмой в деревянной кадке размером с хорошую бочку, и состоялся разговор.
— Что у вас в сумочке?
ДОГАДАЛСЯ.
Брюнетка опустила глаза.
— Пожалуйста, ответьте.
Женщина медленно расстегнула сумку и достала оттуда перочинный нож. Рукоятка была такой маленькой, что полностью скрывалась в ладони, но нож был непростым. В верхней части металлического корпуса виднелась кнопка автоматического выбрасывания лезвия.
— Что вы хотели сделать?
Брюнетка не ответила, но на втором слое, куда не замедлил заглянуть Алекс, возникло искаженное болью лицо Кайла, из горла которого торчал нож.
Брюнетка нажала кнопку. Лезвие с едва слышным щелчком вышло наружу.
— Что он вам сделал?
— Он… — в глазах женщины показались слезы. — Он…
ОН ИЗНАСИЛОВАЛ МЕНЯ
Алекс опустил глаза.
ИЗНАСИЛОВАЛ, ПОТОМУ ЧТО Я НЕ ХОТЕЛА ЛОЖИТЬСЯ С НИМ В ПОСТЕЛЬ.
Тропинин взял из рук женщины ножик и сложил лезвие.
— Он того не стоит, поверьте.
Из женского туалета вышла Кристина. Она посмотрела на Алекса, но сейчас Тропинину меньше всего хотелось встречаться с девушкой взглядом. Кайл способен причинить ей зло, и он сделает все, чтобы помешать звезде. Пусть даже для этого ему придется нарушить слово, данное Борису Игнатьевичу, и прочесть мысли звезды.
Брюнетка промокнула глаза платочком и отправилась обратно в зал, Алекс последовал за ней. Больше женщина не представляла для Кайла угрозы, она собиралась немедленно покинуть ресторан и пообещала себе больше никогда не ходить в места, где может случайно столкнуться с кинозвездой.
Тропинин вернулся за свой столик вовремя — Кристина собралась уезжать, и в ее планы явно не входило посещение отеля или особняка «Longevity and Prosperity».
* * *Спустя три дня после ограбления клиники доктора Сеченова Федор сидел в коридоре городской больницы номер тринадцать перед кабинетом кардиолога в ожидании своей очереди. Он уже был здесь однажды, лет пять или шесть назад, но если тогда он испытывал отчаяние, страх и горечь, то теперь в сердце жила надежда и вера в то, что отныне все будет хорошо.
На его коленях лежала картонная коробка, в которой находилась самая большая драгоценность на свете — жизнь его дочери.
Незнакомец в плаще сдержал слово и повел себя как джентльмен, если, конечно, данное определение применимо к заказчику ограбления. При очередной встрече в «Пьяном коте», он молча взял у Сомова желтый пластиковый пакет, доверху набитый синими бархатными коробочками с непонятными приспособлениями, и подвинул почтовую бело-голубую коробку для бандеролей. Внутри Федор обнаружил обещанные тридцать кредитов и искусственное сердце.
Он знал, что больше никогда не встретит своего благодетеля, но мысленно просил Господа простить того за все, что бы он ни задумал. Для себя же Федор просил милости поскорее скопить оставшиеся сто кредитов. Он уже нашел кое-какую работу, но этого недостаточно, предстояло хорошенько потрудиться, чтобы добыть нужную сумму честным трудом. Воровать Сомов больше не хотел и уповал на помощь Бога в праведном деле.
Кроме бывшего дворника в коридоре городской больницы сидело еще трое: две пенсионерки, жарко обсуждавшие перипетии мыльной оперы, и молодой человек в очках с черной оправой. От него пахло валокордином и валерьянкой.
Дверь в кабинет кардиолога открылась, и оттуда вышел необъятных размеров мужчина, страдающий отдышкой.
— Следующий, — прохрипел он и тяжело вздохнул.
Мысленно Сомов пожелал всем четверым скорейшего выздоровления и вошел в кабинет.
— Здравствуй, Федор. Давно тебя не видел.
Сомов пожал крепкую руку мужчины в белом халате.
— Есть новости?
— Есть.
— Тогда присаживайся. Люсенька, можешь пока чайку попить в процедурной.
Медсестра улыбнулась, кивнула и скрылась в смежном с кабинетом помещении.
Кабинет врача был небольшим, бедноватым и холодным. А вот врач напротив так и пыхал жаром: полный, краснощекий, красноносый, с блестящими улыбающимися глазами и пухлыми губами. Подбородок врача скрывался в шее, словно чего-то стыдился, зато лоб был широким и открытым.
С Анатолием Игоревичем Федор знаком с детства, они вместе росли, воровали яблоки, играли и влюблялись. Дорожки, конечно, разбежались, но старые друзья на то и друзья, чтобы по прошествии лет не забывать товарищей. После долгого перерыва Сомов нашел его, когда захотел показать Юленьку врачу — девочка стала жаловаться на боли в груди, плохо ела и часто плакала.
По старой дружбе Анатолий обследовал девочку бесплатно, поставил диагноз, посочувствовав другу, но больше помочь ничем не смог. Малышке была нужна трансплантация сердца, а это требовало больших денежных затрат.
Тогда Федор и представить не мог, что когда-нибудь придет в этот кабинет не с траурной вестью, а с надеждой.
Сомов, не говоря ни слова, положил перед другом коробку с искусственным сердцем.
— За сколько ты сможешь установить это?
— Что тут? Неужели имплантат?! Боже! Неужели… где ты его достал?!
— Неважно, — Федор улыбался. — Главное, это может спасти мою дочь.
Анатолий осторожно вытащил искусственное сердце и бережно положил на ладонь, приблизив ее почти к самому носу.
— Ну, ты даешь! Великовато, конечно, для шестилетнего ребенка, но за неимением лучшего… Вот уж никогда не думал, что ты принесешь мне такую штуку. Нет, правда, где ты ее достал?
Сомов улыбался.
— Я скопил четыреста два кредита, осталось всего девяносто восемь. Я сумею достать эти деньги, возможно даже до конца года, но не знаю, — Федор осекся, — не уверен, что Юленька дотянет до декабря. Если бы ты согласился провести операцию в кредит… если хочешь, я напишу тебе расписку, паспорт в залог оставлю… Дочь — единственное, ради чего мне стоит жить. Помоги мне! Пожалуйста!
— О чем речь, Федор, — улыбнулся врач, — конечно помогу. Я даже могу взять с тебя расписку не на девяносто восемь кредитов, а на половину суммы. Считай это моим тебе подарком.
— Ты мой спаситель! — Сомов едва удержался от того, чтобы свалиться со стула и бухнуться перед благодетелем на колени. — Я все для тебя сделаю! Только скажи!
— Ладно, — кардиолог все еще рассматривал пластиковое сердце, поворачивая его под разными углами. — И все же, где ты его достал?
— Все расскажу, — пообещал Федор. — Только ты помоги! Помоги спасти мою дочь!
Анатолий нахмурился, глаза его превратились в щелочки, рот стал не толще иголки, свободной рукой он залез в ящик стола и извлек оттуда большую, с суповую тарелку, лупу.
— Что-то не так?
Федор похолодел.
Анатолий положил имплантат на стол, придвинул лампу, включил ее и принялся рассматривать пластиковое сердце через лупу. Кардиолог молчал, но лицо его говорило о многом.
Сомов молился. Больше всего в жизни он хотел сейчас услышать, что имплантат исправен и подойдет для шестилетней девочки. Кровь, казалось, остановилась в его сосудах, Федор начал задыхаться, и испытывал такой страх, какой не испытывал даже тогда, когда услышал страшный диагноз дочери.
Сейчас, когда ее спасение так близко, все должно быть хорошо. Просто обязано! Пожалуйста!
Наконец Анатолий отложил лупу и внимательно посмотрел на друга.
— Похоже, его вырезали у мертвого человека. Прости, Федор, я не смогу тебе помочь. Это сердце уже никогда не будет биться.
