Вадим Вознесенский - Евангелие рукотворных богов
Спуск сквозь морось и колючий ветер был тяжелее, мучительнее и дольше, чем подъем. Ссадины и синяки упрямо противоречили общепринятому мнению, что спускаться всегда проще, чем подниматься. А сзади, по ту сторону перевала, этого никто не слышал, скатился вниз, ломая руки, сделавший лишь один неверный шаг, их опытный проводник. Его падение остановил крупный валун, и он застыл с переломанным позвоночником и ясной головой, страдающий от жажды, в двух шагах от озера с зеленой как трава водой. Он умирал несколько дней, когда остальной отряд преодолевал ощупью следующий перевал, умирал мучительно, скребя старческими руками окровавленный снежный наст, но ни о чем не жалея. Маленький человек, попавший под колесо Судьбы, на мгновение прикоснувшийся к Истории и тут же выброшенный на обочину, счастливый, что ему довелось заглянуть в глаза Смерти, ну и, заодно, в глаза гор.
– Снег… – На ладошку Стервы ложится пушистый ажурный комочек, сверкающий в лучах невесть откуда пробившегося среди туч солнца.
Миллиарды подобных ему водят хоровод вокруг кучки людей, опешивших от внезапно угомонившейся стихии. Снег. Не та крупнозернистая льдистая масса, опасным скользким настом устилающая склоны. Снег, нежный и воздушный, кружащийся, уносящий с собой в край волшебных сказок. А еще совсем недавно ветер жесткими порывами старался сбить путников с ног и бросал им в лица брызги колючей изморози.
– Снег… – Девушка поправляет мокрый черный локон, и даже озноб отпускает продрогшие тела, так умиротворяюще действуют сверкающие искры снежинок.
– Снег, – бормочет бледный Брат с украшенной сосульками бородой, – идем быстрее, пока видно. Смотри, куда чуть не угодили.
Правее, в десятке шагов, – страшная бездна обрыва.
– Тур, – указывает Рус на невысокую каменную горку, и странники спешат в выбранном направлении, по дороге подбирая разбросанные булыжники и укладывая, поправляя рукотворную пирамидку.
Навряд ли в обозримом будущем кто-нибудь еще отважится пройти этим путем, кому также понадобятся маршрутные вехи, но таков обычай – еще один из обрядов гор.
Пока видно – надо идти быстро. Погода изменчива, как характер модницы. Пока видно – это ненадолго. Мельтешение снежинок ускоряется, ускоряется, и вновь ветер набрасывается со всех сторон, скрывает небо в серой мгле, и вокруг – взвесь из воды, смешанной со льдом, пронизывает, сквозняком пробирается под одежду и отбирает скопившиеся крохи тепла. И снова каждый шаг – движение в неизвестность, даже обостренные чувства Ключника бессильны перед оглушительным буйством сил природы. Неба нет, пространства нет, и видимость дальше вытянутой руки – непозволительная роскошь. Время тоже остановилось. Кто знает – когда зайдет солнце? А может, оно уже скрылось за хребтом, тем, что должен быть впереди? И где он есть на самом деле?
Что-то кричит идущий впереди. Кстати, кто возглавляет отряд? Не поймешь, даже голос неразличим в шуме ветра. А, Ключник нашел укрытие – скальный выступ, защищающий от ветра с одной из сторон. Ветер дует отовсюду и одновременно, но в этом месте его, кажется, на четверть меньше.
Оскальзываясь и падая, люди ставят палатку, ловя трепыхающиеся полы грубой жесткой материи. Вечностью позже – дрожа и ежась, кутаются в сырые одеяла, жмутся у костра, сложенного из нескольких оставшихся еще с Жойгана поленьев и подобранных где-то по дороге сухих комьев ягеля. А еще они потягивают из железных кружек обжигающий ароматный чай из запасенных листьев черной смородины и веточек брусники, и это – самый прекрасный, самый вкусный, самый желанный напиток…
Кто сказал, что Ад – геенна огненная? Нет, Ад – это промозглая ледяная пустыня.
Снег в этом году выпал чуть раньше обычного. Не намного – на неделю, самое большее две, но, один раз укутав землю белым покрывалом, он уже не отступит до мая, а значит, зима, длинная зима измененного мира началась.
Алекса погода ухитрилась застать врасплох. До Чазылары – два дневных перехода, а тропу замело настолько, что идти придется, ориентируясь на верхушки горных кряжей. И на лед ступать пока опасно – еще не установился как следует. Хорошо, хоть на полпути у впадения реки в местную водную артерию под названием Хам-Сыра должна быть изба промысловиков, добраться туда – отсидеться пару дней, благо припасы позволяют. Ходил Алекс к восточной оконечности Азаса, к истокам Бий-Хема, с конкретной целью – исследовал уровень фона на территории бывшего заповедника. Шел, пока не иссяк недолговечный заряд изношенного счетчика, но и без того было ясно – всплесков нет, чисто, чисто, как нигде на этом проклятом материке. Это хорошая новость, прекрасная, подтверждающая, что вся Тоджинская котловина, чуть больше двухсот верст в поперечнике, пригодна для жизни, пусть несколько загрязнена на западе, но и то – в пределах нормы. Прогнозы оправдывались – защищающие долину со всех сторон горные хребты не пустили внутрь воздушные потоки, несущие отравленные осадки, остановили бушующие вовне пожары и позволили сохраниться сложившейся экосистеме, сформировавшейся в условиях сурового резко континентального климата. По сути, зима здесь ужесточилась незначительно, и все местные виды легко к ней приспособились.
Домой. Изменение погоды – происшествие неприятное, но терпимое, день придется выкладываться по полной, меся липкий снег до самой избушки. Не впервой, жалко – лыжи не прихватил. Алекс подбросил рюкзак на плечах, окинул взглядом подножие невысокого хребта, вплотную подступающего к реке, и двинулся в нужном направлении. Он еще осмысливал нечто неестественное, увиденное мельком на склоне, когда в спину толкнул властный и одновременно усталый окрик:
– Стой!
Замерев на месте, Алекс понял две вещи. Первое – что резанувшее глаз полузаснеженное синее пятно на косогоре могло быть только верхом палатки, крайне редкое, почти невозможное явление в этих безлюдных краях. И второе – что в голосе незнакомца абсолютно не чувствуется акцента, что значит, он не принадлежит к племени местных тывинцев, не часто, но все-таки иногда встречающихся маленькими группами на территории бывшего заповедника. Скверно – чужак пришел издалека и может оказаться очень опасным.
Алекс медленно обернулся. Чуть выше в гору, закутанный в шерстяное одеяло на манер пончо, стоял высокий худощавый мужчина. Низ лица скрывал толстый шарф, а глаза находились в тени широкополой шляпы. Руку незнакомец угрожающе держал у бедра, и затянутая в черную кожу ладонь сжимала тупоносый короткий предмет. Оружие.
«Ствол, – отчего-то равнодушно оценил ситуацию Алекс. – Ишь вырядился, как есть – кабальеро».
Чужак, сильно припадая на правую ногу и в то же время легко, словно хромота ничуть не стесняла его движений, спустился вниз и остановился напротив. Алекс ждал, прекрасно понимая, что предпринимать сейчас какие-либо действия рискованно.
– Жилье поблизости есть? – осведомился чужак.
Алекс отрицательно покачал головой.
– А сам откуда?
– Чазылары.
– Далеко?
– Верст шестьдесят.
– Далеко… Помощь нужна.
Не один – догадался Алекс.
– Помощь?
– Пойдем, – кивнул незнакомец.
Ствол он опустил и пошел первым – хорошая примета.
Возле палатки сидела черноволосая девушка в большой для нее телогрейке. Странная девушка – синие глазищи спокойно скользнули по Алексу, даже бровью не повела. А внутри сооружения лежали четыре человека, скорчившиеся, дрожащие, в негнущихся оледеневших одеждах, еле подающие признаки жизни.
– Что с ними? – Впрочем, ответ был известен.
– Обморожение, лихорадка, жар. Сильный. Мальчишка в бреду.
– И как я могу помочь? – Алекс заметил, что собеседника тоже изрядно трясет.
– Им нужно тепло.
Незаметно для себя Алекс изменил отношение к незнакомцу. Наверное, небесные глаза его спутницы убедили исследователя в том, что встреченные ему люди да, опасны, но вполне вменяемы, не то что агрессивно настроенные тывинцы.
– На полпути жилье есть. Там и печь, и припасы на крайний случай.
– Идем!
– Как? Эти четверо лежачие, погода меняется каждые полчаса. Без лыж и я за день не доберусь.
– Идем! Встанут, ты их не знаешь. И лыжи у нас есть…
И они встали и, пошатываясь, пошли, а хромой всю дорогу нес на руках постанывающего мальчика, и синеглазая порхала между изможденными путниками, что-то нашептывая, странным образом поддерживая их на ногах. Караван мертвецов, про себя назвал эту процессию Алекс, которому отдали принадлежащие мальчику лыжи. Упрямые зомби, тянущиеся навстречу теплу. Хорошо, хоть дорогу новый проводник знал прекрасно, да и трудностей она не представляла. Шли, шли, шли… и, удивительное дело, к вечеру измочаленные странники повалились на дощатый пол уютной заимки. Добрались.
Только дверь затворилась за последним вошедшим, как снаружи взревела обиженная стихия, упустившая свои жертвы.
