Князь во все времена - Валерий Геннадьевич Шмаев
Наша веселая компания, дополненная подтянувшимся Шарлем, грустная согласно кратковременному трауру, объявленному в Великобритании, улетела во Францию на следующий день после гнусного убийства второго после бога человека в Англии. В Париже нас ждали не менее веселые, но такие же гнусные дела. Благо разведка уже была проведена, а разведчики, доложившись, тут же умотали в Берн и Лиссабон.
Наивные. Они думали, что мы опять будем кого-нибудь грабить – привыкли за простую работу получать громадные деньги. Впрочем, разведчики получат свое вознаграждение в любом случае, хотя мы никого в этот раз ограбить не успеем – после отъезда последней пары наших «зорких глаз» получит пулю в голову из немецкой винтовки «kar‐98k» премьер-министр Франции Эдуард Даладье.
А нефиг было Мюнхенское соглашение подписывать. Тоже был любитель после щелчка по носу задницу подставить.
У нас, у русских, есть две основные заповеди: не желай… ближнего своего и не убивай, но нигде, никем и никогда не было сказано: не давай сдачи. Есть вялые рекомендации некоторых индивидуумов после удара по правой щеке левую подставить, но опять-таки о неизбежном и неминуемом ответном хуке справа или слева ни словечка.
Сие подразумевается априори – как неизбежное зло в силу особенностей характера русского мужика. Терпеть нашему народу не привыкать, но до определенного предела.
Все помнят, как это бывает? Ловит русский мужик где-нибудь в укромном уголке батюшку. Можно и просто на улице. Особой разницы нет. Для батюшки, разумеется. (Да и для мужика тоже если честно.) Так вот. Ловит и говорит со всем почтением: «Благослови, батюшка!» Батюшка, на минуточку, тоже русский и прекрасно понимает, что у мужика терпение уже закончилось, и огрести можно, не сходя с этого места, а на матушку и собственных детишек хочется все же смотреть двумя не прищуренными донельзя глазами. Так мало того, что мужик отвесит со всем почтением, так потом он же и прощения попросит, и попробуй не прости.
Из монастырей в мир, то есть в «батюшки», дурачков издревне не выпускали, чтобы имидж монастырей не портили. На Руси в те времена на этой должности были другие кадры. Юродивыми звались. Это потом их в депутатов переименовали, но это уже совсем другая история и страна другая. К Руси никакого отношения не имеющая.
Соответственно местный батюшка с головой дружит и говорит: «Благословляю тебя, сын мой!» И понеслось. Бывало, чтобы время на индивидуальные благословения не тратить, особо продвинутые батюшки наш народ прямо толпами благословляли, забравшись на кочку повыше. Народ потом, конечно, у Господа прощения попросит, но очень потом. Господь, разумеется, молча простит, а батюшка благоразумно промолчит, состроив лицо, соответствующее моменту.
А куда ему деваться-то? Это перед одним мужиком можно повыеживаться, да и то очень аккуратно и совсем недолго, а когда перед тобой целая толпа, да еще и с дрынами выдернутыми по такому торжественному случаю из ближайшего плетня, не до выеживаний. Причины выше изложены.
Несколько русских народных забав только подтверждают это догматическое правило. Те же «городки», к примеру: русский мужик с дубьем – это страшно. Он же свою дубину уже с детства точно в цель кидать приучен. А уж веселенькое развлечение «стенка на стенку» – это вообще предупреждение всему миру – если мы даже братанам с соседней улицы готовы при случае юшку пустить или зубы пересчитать, то врагам у нас вообще делать нечего.
Мы же в случае какого кипежа типа войны объединяемся с теми самыми братанами с соседней улицы. Те других братанов да родственников зовут, бывает, что и из соседних городов мужики подтягиваются, а они тоже в детстве в городки да лапту играли. Тут и батюшка нарисовывается со своим: «благословляю вас, дети мои» и далее по тексту.
В этом случае нас только берег моря или окияна остановить может. Сколько раз такое бывало! Все народы просвещенной Европы это превосходно знают. Они от нас уже столько раз огребали!
Так что это у нас в крови – ответку соседям отвешивать не сильно долго думая, а у французов и англичан, пока рак на горе не свистнет, никто не почешется. Ну, рак не рак, а пули уже свистят. Винтовки в Париже были с глушителями. Пока зрители чухались, Яков Иосифович все десять патронов выпустил. Восемь трупов да двое тяжелораненых – там доплюнуть можно было, если очень постараться.
В перезаряжании немецкие снайперские винтовки крайне неудобны, поэтому Яков Иосифович отстрелял только десяток патронов. Женька в это время водил по сторонам жалом, оборудованным цейсовским биноклем.
Яша с Женькой, как всегда, оказались на высоте – стреляли они с крыши соседнего дома. Так что ограбить мы никого не успели – в Париже было объявлено чрезвычайное положение.
Видимо, искали дурных немецких агентов, не только скинувших две немецкие снайперские винтовки, но и набросавших на месте своей лежки окурки от немецких сигарет. Другой, правда, марки. Совсем не той, что при отстреле Чемберлена, но французы могут гордиться. Место, с которого стреляли снайперы, было заминировано французскими гранатами – шестеро полицейских в минус, да трое раненых. Никто не виноват, что они только толпой бегать умеют.
А что делать? Иначе лягушкоедов и оборзометров не подстегнешь. Зато сейчас вон как забегали – ускоренная мобилизация в обеих странах, призывы всякие, риторика воинственная у газетных писак. Но беда не в этом. Даладье, хрен с ним. Завалили его немцы – туда и дорога. Нового премьер-министра выберут. У французов это быстро.
Мишку жалко. Помер у Фрола Силантьевича Михаил Потапыч – старенький уже был. Больше тридцати лет медведюшко прожил. Членом семьи считался.
Настеньку – внучку Фрола Силантьевича, разок от не сильно трезвого отца защитил. Так папаше лапой перее… оттолкнул в смысле, что папу еле откачали. Хорошо, что когти были острижены да затуплены, а то выпотрошил бы папеньку, как куренка.
Один раз только отоварил и больше не тронул, а Настю успокаивал, пока папашу зрители оттаскивали. Порыкивал ей успокаивающе, слезы языком слизывал, башку размером с приличный комод под руки подсовывал, мол, «чеши, давай. У меня ухо чешется, а у тебя все равно руки ничем не заняты». Так и успокоил, и охранял до прихода деда.
Дедушка Потапыча похвалил, а сынку добавил, как только тот в себя пришел. Полегче, правда, чем мишка, но тоже не слабо. Больше Настеньку при Михал Потапыче никто обижать не рисковал. Жизнь у всех одна, и прожить ее лучше не со ссыпавшимся в кальсоны позвоночником, да и
