Александр Афанасьев - Друзья и враги
– Равняйсь! Подравнялись, мать вашу, вас что – никогда не учили стоять в строю?! Долбаные ублюдки… брюхо убери! Если офицер увидит такое тупое стадо, он будет недоволен, а я не хочу иметь дело с недовольным офицером. Я предоставлю вам иметь с ним дело, чертовы ублюдки! Ты, не видишь черту?! Встал сюда, вот так! Замерли все, б…ь! И даже не дышать!
Гардемарин Вадим Островский, ныне известный как Вик Остроу, для удобства инструкторов и других курсантов, стоял в первой шеренге строя, выстроенного на палубе Либерти Стейшн[56], морского контртеррористического учебного центра на окраине Сан-Диего. Всего шеренг было пять – сто курсантов, и каждый был готов к появлению его.
Последние дни перед отлетом гардемарин Островский помнил плохо. Беседы с психологами, офицерами разведки, интенсивный лингафонный курс английского языка в его армейском варианте, курс тренировок под руководством англоязычного офицера, чтобы не быть белой вороной. Их было десять человек – десять человек, которых родина выбрала и послала на другой берег, чтобы показать нынешнему другу и потенциальному врагу – с кем ему придется иметь дело, если он дерзнет переплыть океан. Предотвращенная война – все равно что выигранная война, и это было одним из способов ее предотвратить. Если для этого потребовалось пожертвовать десятью пацанами – цена была невелика, в свое время жертвовали и сотнями, и тысячами.
Летели они на обычном гражданском самолете, выполняющем рейс Владивосток – Сан-Франциско. Владивосток называли русским Сан-Франциско, так что это было даже в чем-то показательным. Десять парней, отличавшихся военной выправкой и короткой стрижкой, – в аэропорту их ждал угрюмый, неразговорчивый Энсин с большим, белым фургоном «Додж» с военными номерами. Короткое путешествие по бетонному американскому хайвею-1 – одному из самых красивых в Северо-Американских Соединенных Штатах, проходящему по калифорнийскому побережью, два часа на то, чтобы забросить вещи в облезлую металлическую тумбочку, и вот – они стоят и ждут офицера, от которого в течение шести месяцев будет зависеть, как они будут жить и будут ли они жить вообще. В самом прямом смысле этого слова.
И вот показался офицер. Он специально сидел в «Хаммере», припаркованном неподалеку, чтобы обставить свой выход на сцену должным образом.
Первое, что понял курсант Остроу, когда увидел старшего офицера курсов – этот человек опасен. Опасен не в том смысле, что он хорошо умеет воевать, а опасен в том смысле, что он любит боль, любит причинять боль и получает удовольствие от того, что причиняет другим людям боль. С этим человеком надо было держать ухо востро.
Выше среднего роста, подтянутый, даже худой, с идеальной выправкой. В повседневной форме лейтенанта-коммандера Военно-морского флота САСШ, на груди – планки наград, военно-морской крест и пурпурное сердце с гроздьями повторного награждения – значит, участвовал в боевых действиях, был ранен, и не раз. Бледно-голубые глаза, правильный нос, чисто выбрит – возможно, боевой пловец, там не может быть никакой растительности на лице. Безвольный подбородок – в сочетании с глазами… неприятная физиономия, очень неприятная…
Двигаясь почти бесшумно, офицер подошел и встал перед строем.
– Курсанты специального курса на линейку построены, сэр! – доложил один из инструкторов, негр с нашивками старшины.
Офицер никак не отреагировал на доклад, он стоял и рассматривал курсантов, поворачивая не голову, а поворачиваясь всем телом, по-волчьи.
– Что это за педики у нас здесь, Григгс? – спросил наконец лейтенант-коммандер.
– Сэр!
– Я спрашиваю, мать твою, что это у нас здесь за педики. Ах, да… Не говорить, не спрашивать[57]… Ладно.
Лейтенант-коммандер повернулся налево и начал обходить строй.
– Из раза в раз, принимая пополнение… – он говорил как бы сам с собой, ни к кому не обращаясь, – я вижу постыдные примеры моральной и физической деградации нашего общества. Кровосмешение, мужеложство, пьяные зачатия. Наконец, межрасовые браки. Скажи, о господи, почему с этим со всем должен разбираться я?! Ну почему?!
Гардемарин Остроу слушал – и не мог поверить своим ушам. Ни один офицер в русском флоте не стал бы вести себя подобным образом, унижая и оскорбляя курсантов. В самом начале обучения их тоже построили, но старший инструктор просто объяснил им, чем они будут заниматься в будущем, чего нельзя делать, и что делать, если тебе невмоготу и ты чувствуешь, что больше не можешь. Предупредил о том, что будет трудно, нечеловечески трудно, и предложил тем, кто чувствует, что не может – покинуть строй самостоятельно, прямо сейчас. Но даже близко на их курсах не было того, что происходило сейчас. Кроме того, он слышал, что в САСШ сейчас процветает толерантность – в медицине это слово обозначает неспособность организма противостоять вирусам и прочим чужеродным телам – и за то, что ты назвал негра негром, а дурака дураком – можно угодить за решетку. Но здесь, судя по всему, толерантностью и не пахло.
– Те проблемы, которые существуют в нашем обществе – они приходят на флот, и мы вынуждены с ними разбираться. Да простит нас господь…
Лейтенант-коммандер сделал полный круг перед строем, провел руками по лицу, как будто готовясь к намазу.
– Я прошу меня простить… – внезапно сказал он, – это бывает. Иногда я срываюсь. Нервы на пределе, вы должны меня понять.
Лейтенант-коммандер снова оглядел строй – и вдруг Остроу понял, что он смотрит прямо на него.
– Меня можно понять, потому что я ненавижу коммунистов. Я являюсь белым протестантом, законопослушным гражданином Северо-Американских Соединенных Штатов, и я ненавижу коммунистов, черт бы их побрал. Коммунисты – совершенно особенные ублюдки. По мне, они хуже педерастов, потому что коммунисты влезают в души людей и делают их враждебными стране, в которой они родились, и обществу, которое их вырастило. Коммунисты посягают на наши свободы, наши ценности, сам наш образ жизни. Коммунисты проникают в правительственные структуры, в разведку, даже в армию – чтобы подрывать их изнутри. Само существование Северо-Американских Соединенных Штатов как государства может прерваться, если мы допустим проникновения коммунистов в наше общество, если мы не сможем обеспечить их изоляцию и уничтожение.
Остроу понял, что сейчас будет.
– Не иначе все пропало, и коммунисты проникли в министерство обороны. Никак иначе я не могу объяснить то, что передо мной сейчас стоят десять коммунистов, которые замаскировались среди вас, настоящих североамериканцев, и думают, что я ничего не знаю про них. Но я, черт бы все побрал, про них хорошо знаю.
Вадим, или Вик, как сейчас его звали, почти физически ощутил, как над плацем сгущается грозовая туча ненависти. Так вот о чем предупреждал Акула!
– Коммунисты, выйти из строя![58] Два шага вперед, мать вашу! – истошно заорал лейтенант-коммандер.
Секунда. Другая. Строй не шелохнулся.
– Видите. Коммунисты никогда не признаются в том, что они коммунисты, но когда ты повернешься к ним спиной, они всадят в твою голову гвоздодер и пообедают твоей печенью. Но со мной, черт возьми, этого не случится. Нет, джентльмены, я не из таких, и коммунистам не застать меня врасплох.
Лейтенант-коммандер сделал несколько шагов и остановился напротив гардемарина Вадима Островского.
– Как твое имя, курсант? – негромко спросил он.
У Вадима даже были документы на имя Вика Остроу, документы вполне легальные, но вдруг он понял, что если он представится этим именем, если он хоть немного уступит этому психу с голубыми глазами и безвольным подбородком – то он что-то предаст.
– Мое имя Вадим Островский, сэр, – негромко сказал он.
Лейтенант-коммандер отступил от него.
– Пять шагов вперед! Кругом!
Вадим выполнил то, что от него требовалось. Девяносто враждебных пар глаз впились в него, жадно рассматривая. Большинство из тех, кто стоял сейчас в строю, были выходцами из маленьких городков, живых русских они в глаза не видали, но зато смотрели кино и телевизор. Сейчас перед ними стоял живой русский, и на его табличке с именем, прикрепленной к форме было написано «Остроу».
– Вот. Перед вами – живой коммунист. Коммунист, который проник на наши курсы, чтобы совращать американцев и заставлять их предать. У него на табличке с именем написано другое имя… коммунисты всегда так делают, у них всегда с собой паспорт на другое имя, я сам видел. Курсант, почему у тебя на табличке другое имя?
– Не могу знать, сэр! Такую форму мне выдали, сэр!
– Выдали коммунисты, сынок? – ласково спросил лейтенант-коммандер.
– Никак нет, сэр! Выдал местный баталер, сэр![59]
В строю кто-то хихикнул – и тут же смолк.
– Смеетесь… – понимающе протянул лейтенант-коммандер, – понимаю. В вашем возрасте, может быть, я и сам бы над этим посмеялся. Но сейчас, после всего того, что я повидал в Мексике и особенно в Бразилии, где уже несколько лет действуют коммунисты, мне совсем не смешно. Я не хочу, чтобы в моей стране коммунисты устроили нечто подобное тому, что они устроили в Бразилии. И если для этого потребуется…
