Максим Макаренков - Ангелы крови
Комнаты для допросов переполнены, из кабинетов тянет табачным дымом, из-за ближайшей двери доносится визгливый женский плач, его перекрывает могучий бас. Гловер узнает голос Вальтера Хорта — одного из самых жестких следаков, работающих по делу Марино.
Бабе которую он обрабатывает не позавидуешь.
Увы, все это напрасно, уверен старый сержант.
Ближе к середине дня его опасения начинают сбываться. Из муниципалитета присылают пару лощеных типчиков, которые усиленно не обращая внимания на полицейских, проходят в кабинет Месск'а. Спустя несколько секунд из-за двери доносится разъяренный рев начальника Управления.
Толкнув тяжелую дверь, Гловер вываливается на улицу. Хочется глотнуть свежего воздуха, но его нет. Рядом останавливается парень из отдела по борьбе с мошенничеством. Помятый пиджак, красные глаза. Пальцы в желтых никотиновых пятнах. Галстук похоже попытались выстирать, отжали, да так и завязали.
Гловер протягивает руку, парень вяло хлопает ладонью о ладонь сержанта. Рука бессильно падает вдоль тела, полицейский приваливается спиной к раскаленному камню:
— Что там? — кивает на закрытую дверь.
Гловер пожимает плечами, закуривает:
— Дым столбом, только что приперлись костюмчики из муниципалитета, сношают мозг нашему усатому.
— Понятно.
— Вас тоже припахали?
— Да мы здесь с той поры, как стрельба в «Башне» случилась, ночуем. Там же берлога та еще была, вот и прессуем всех своих стукачей. А нас — «торпеды» из внутреннего. Сейчас, правда, поотстали.
— Ладно, пойду я, — отлепившись от стены, парень похлопал Гловера по плечу:
— Ты держись, давай…
В кармане задушено мявкнул телефон. Сержант достал пластинку аппарата — на экране мигал синий конверт.
Прочитав сообщение, он выкинул бычок и набрал номер руководителя группы:
— Лейтенант? Да, я. Гловер. Я на часок отлучусь. Нет. По делу. Стукачок один шепнуть что-то хочет. Нет, не знаю. Может и по делу Марты. Вы ж знаете, по телефону говорить не будет.
Свою машину сержант оставлял не на внутренней стоянке, как большинство коллег, а за пару кварталов от здания управления, во дворе многоподъездного дома, растянувшегося на целый квартал.
Это давало возможность посмотреть, не идет ли кто следом. Того, что в машину подложат какую-нибудь гадость, Гловер не беспокоился — за безопасностью присматривала окрестная пацанва, которую Гловер, по негласному соглашению, регулярно выручал из переделок.
Входя во двор, он обернулся — нет, никого подозрительного, и прямиком двинулся к машине. Сев за руль, потянулся ключом к замку зажигания, когда уловил движение на заднем сиденье.
Он попытался достать пистолет и одновременно дернув ручку двери вывалиться из машины, но понимал — не успеет. Уже не успеет.
— Тихо, тихо, не дергайся, — ухватил его за плечо Кинби.
***На границе Дымки танцевали Переродившиеся. Жуткие фигуры извивались, вытягивая к слепящему диску солнца длинные костистые руки. Раскрывались в немом крике черные провалы ртов, ударяли в пыльный асфальт сухие желтые пятки.
Исковерканные, напоминающие пустынных змей, тела кружились, кружились, кружились…
— Не смотри, потом кошмары замучают, — толкнут своего молодого напарника патрульный Крауч. Сухопарый ветеран сидел за рулем автомобиля, медленно ползущего вдоль пустыря.
— Ты глянь только, сколько их, — заворожено прошептал в ответ рыжеволосый парень, сидевший рядом. Пот градом катил по его веснушчатому лицу, темные пятна расползались по форменной рубашке. Не отрывая взгляда от Переродившихся, он снял фуражку и рукавом вытер лоб.
Крауч пихнул его в плечо:
— Эй, Мик, я тебе что сказал? Мне на хрен не надо, чтоб ты часа в два ночи начал орать в комнате отдыха.
Мик взглянул на сержанта:
— Да ладно тебе Патрик, брехня небось.
— Не брехня, — сержант посмотрел в боковое зеркало на удаляющиеся фигуры. — По себе знаю. Ох, не нравится мне это.
— А что такого то? Они ж постоянно пляшут.
— Ночью они пляшут. А если днем, то возле покойников. Или когда помереть кто должен. А ты здесь поблизости видишь кого-нибудь, кроме нас?
— Не-а.
— А сколько их, сечешь?
— Много, и что?
— Слушай, салага, — возмутился Крауч, — вас в академии чему-нибудь учат?
Продолжить он не успел, запиликал мобильник. Крауч достал телефон, улыбнулся, взглянув на экран:
— Здорово, старик. Да, конечно. Слушай, Гловер, я когда-нибудь тебя подводил? Ага. Да, понял, сегодня вечером.
Он замолчал, слушая собеседника. Продолжая вести машину одной рукой, зажал телефон между щекой и плечом, черкнул в прикрепленном к «торпеде» блокноте. Покосился на напарника:
— Ага. Рыжик Мик. Точно. Салага, но толковый. Спрошу. Но думаю согласится. Все, лады.
Нажав кнопку отбоя, глянул на Мика, во время разговора превратившегося в слух.
— Кажется у тебя появился шанс стать героем. Или сдохнуть.
Мик радостно осклабился.
***Вуралос позвонил в 16.45 на личный номер Реннингтона и сказал, что задержится — усатый кретин Меес'к закусил свои грёбаные усы и ни в какую не хотел отдавать дело о перестрелке в доме лейтенанта Марино. Более того, этот идиот не отдавал даже тела офицеров Девятки.
Реннингтон рассеянно приказал держать его в курсе дела и обязательно явиться для личного доклада не позднее двадцати одного ноль-ноль.
Отдав это распоряжение, он крутанулся в кресле и снова положил руки на пульт мант-вычислителя.
Глаза Артура Реннингтона горели лихорадочным блеском, пальцы с неимоверной скоростью бегали по костяным кнопкам. Операторы научного отдела Дома Тысячи Порогов падали от усталости у своих пультов, подгоняемые волей безжалостных существ — начальника Девятки и Хранителя.
Результаты превосходили все возможные ожидания.
Предложенное Реннингтоном использование некоторых техник гипноза Милосердных Сестер одновременно с Ангельской Звездой окончательно сломило сопротивление подопытного.
Удалось выработать и несколько новых режимов Звезды, один из которых позволял держать объект в состоянии боевой готовности практически неограниченное время.
Долгожданный прорыв произошел.
Подойдя к Реннингтону, Хранитель положил руку ему на плечо:
— Вы понимаете, что нам за сутки удалось достичь уровня великого Аланая?
— А? Да-да… Сейчас мы примерно на его уровне, — рассеянно ответил Реннингтон, не отрывая взгляда от экрана, на котором вращалась модель Звезды.
— Но нам ведь нужно нечто иное, не так ли? — со смешком ответил он. — А потому, с вашего позволения, продолжим.
Дэмьен захлопнул телефон и аккуратно положил его на место — в нагрудный карман пиджака Вуралоса.
— Поверил? — спросил его стоявший в дверях Кинби.
— Конечно, он же сейчас только о Звезде думает.
— Тогда пойдем. Надо съездить еще кое-куда.
— Минутку. Дай я еще раз посмотрю.
Подняв за волосы голову мертвеца, Дэмьен всмотрелся в лицо доббера, удовлетворенно хмыкнул и повернулся к Кинби.
На вампира смотрело улыбающееся лицо Вуралоса.
Дэмьен прижался щекой к щеке трупа и хихикнул:
— Ну, как? Кажется, я ничего не забыл.
Кинби передернуло от этого смешка и от зрелища двух одинаковых нечеловеческих лиц, глядящих на него из полумрака.
Стараясь не показать отвращения, Кинби сказал:
— Главное, вечером не забудь полностью сымитировать. А теперь пойдем.
И они вышли из дома.
В Комнате Перекрестков неподвижно сидел Тишиг.
На коленях лежал обнаженный клинок. Указательными пальцами Художник касался лезвия рядом с острием и возле рукояти. Закрыв глаза, он впитывал восхитительную энергию темных пространств, пересекающихся в этой комнате. Каждой клеточкой ощущал биение божественной Звезды, все громче поющей под воздействием воли Реннингтона и Хранителя.
Восхитительная песня беспредельной власти. Она пела для него. Для художника, способного оценить красоту песни. Скоро они будут вместе. Скоро.
Сидя посреди пустоты, крепко привязанный невидимыми ремнями, Чикарро переставал чувствовать себя. Оставалось лишь одно желание — подчиняться. Делать то, что диктует ослепительное Ничто, слиться с ним и испытать наивысшее запредельное блаженство, к которому он стремился все эти годы, глуша себя «весенними дарами». Нечто подобное он уже испытывал когда-то — восторженное погружение в Несебя, растворение в Нигде. После него он обнаруживал себя забрызганным кровью, стоящим над изрубленными телами, но воспоминание о восторге уничтожало стыд, стирало ужас.
Сейчас ощущения были еще сильнее.
Чикарро орал, снова и снова умоляя позволить ему перестать быть.
