Игорь Николаев - Там, где горит земля

— Все, закончили сеанс саможаления, — твердо оборвал всех Зимников. – Это была преамбула. А амбула заключается в том, что сейчас противопоставить этой… штурмовой дивизии некого, кроме нас. Либо мы их затормозим, либо они вырвутся в тыл, пришибут восьмой транспортный и перережут снабжение бронеходчиков.

— Предполагается, что мы должны их разбить? – деловито уточнил танкоистребитель.

— Нет, очевидно, что это нам не по силам. Задержать на сутки, может быть на двое, пока командование фронтом перетасует части и подкинет подкреплений.

— Только верой, — сардонически заметил англичанин. Зимников подозрительно взглянул на него, но Ванситтарт благоразумно промолчал.

[«Sola fide» (лат.), один из ключевых тезисов протестантской Реформации, гласящий, что спасение людей происходит «только верой». Иногда используется, как намёк на невозможность достичь некоего результата человеческими силами]

— Не справимся, – с сомнением протянул один из пехотных комбатов.

— Ещё одно такое замечание – расстрел перед строем, — кратко вымолвил Зимников. – Должны справиться.

— Красиво, — почти с восхищением изрёк Таланов. – Это же мы сейчас почти что судьбу фронта решать будем. Значит, предлагаю вот что, — он коротко взглянул на полковника, Зимников кивнул, молчаливо разрешая продолжить. – Уставная полоса обороны у нас …

— Простите, что вмешиваюсь, господа офицеры, — неожиданно пробасил Афанасий, и его могучий глас легко перекрыл заговоривших комбатов. – Но есть ещё одно дело.

— Хотите помолиться и благословить на бой? – проницательно спросил комбриг.

— Увы, не могу, – с неподдельным огорчением сказал служитель церкви. – Даже случайно проливший кровь священник должен быть запрещён в служении. Он не может оставаться совершителем церковных таинств. А я проливал не единожды и сознательно. Но произнести речь все равно надо, полезно для морали, да и вообще так на бой идти легче.

— Ладно, — быстро решил Зимников. – Будет вам обращение к бригаде по радио. Но только быстро.

Из тревожного чемоданчика в карманы кителя перекочевали четыре индивидуальных пакета и жгут. Александр задумался и добавил к ним картонную коробочку с американскими шприц–тюбиками морфия.

— Но это ведь…

— Да, это оно. Началось. Уезжайте немедленно. Мне будет спокойнее, если вы… ты будешь хотя бы в паре сотен километров восточнее. Оставь свой адрес, настоящий. Когда все кончится, я напишу, я найду тебя, обязательно.

Носимую экипировку довершил тяжелый металлический контейнер для шприца и пузатая бутылочка темного стекла с этикеткой «Liquor contra shock concentratum App: 5–10 cl intravenosum» [1]

Из брезентовой сумки была извлечена антигазовая маска, тщательно осмотрена и убрана обратно.

— Господин Кларк, держите госпиталь в кулаке, ни в коем случае не распыляйте.

— Но ведь радиологическая помощь может понадобиться многим!

— Стараясь помочь всем сразу, вы не поможете никому. Если последует… Когда последует атомный удар, коли в течение тридцати минут от меня не последует никаких указаний, выдвигайтесь в сторону «гриба» и разворачивайтесь в ближайшей зоне, безопасной от осадков. У вас будет много работы.

После некоторого колебания Александр достал из дорожного саквояжика старую потертую кобуру. Почти двадцать лет назад выпускник «Пироговки» купил, потратив все месячное жалование, морской «люгер», не уставной, но разрешенный к ношению. Первые два месяца оружие носилось везде, а затем на долгие годы было отправлено в багаж – пистолет вечно мешал, оказался тяжел и совершенно бесполезен для военного медика. А теперь, может, пригодится. Пусть будет рядом, с ним спокойнее.

Щелкнули замки чемодана. Поволоцкий вдохнул и выдохнул, привычным движением провел ладонью по бороде.

Пора.

— Друзья мои… Хотел бы я обратиться к вам как божий человек, но сие не в моей власти, и вам ведомо — почему. Поэтому я буду говорить не как отец Афанасий, диакон, а как квартирмейстер по водному снабжению и артиллерист, ваш собрат по оружию. Много вас, самых разных возрастов, национальностей и прочих разных качеств и природных различий. Но в конце концов все люди делятся на тех, кто верит в Бога, и тех, кто не верит.

Первым я скажу так. Неважно, кто вы, откуда пришли и какими грехами отяготили свою совесть. Против нас те, кто давно продал душу дьяволу за тленные земные блага, за удовольствие грабить, мучить и убивать. Потому — не бойтесь боли и смерти, они преходящи, а после Господь примет вас в свои любящие руки, всех без исключения. Потому что нам предстоит святое, богоугодное дело, и даже самый отъявленный грешник войдёт в рай праведником.

Атеистам же я скажу так. Неважно, верите вы в посмертную жизнь или нет. Для вас она все равно есть, вы продолжите себя в жизнях ваших родных, близких. Вы обретете бессмертие в памяти ваших детей и соотечественников, тех, кого спасете от убийц. В памяти тех, кто будет жить вашими усилиями, вашим героизмом и храбростью.

И ещё. Я знаю, среди вас много тех, кто уже ни во что не верит, кто хочет только мстить за тех, кого потерял. Вам я скажу так. Наш час настал, и лучшей возможности желать не приходится. Наш враг силен и многочисленен, обещаю, его хватит на всех.

Глава 21

— Вам необходимы изоляция, отдых и хороший, продолжительный курс сердечного лечения! – старый кардиолог, забыв, с кем говорит, едва ли не тряс кулаком перед носом Его Величества. – Два года в режиме непрерывного стресса, без выходных, отпуска и нормальной профилактики! У вас изношено сердце, его нужно лечить или просто менять! К счастью, уже давно есть соответствующие методики и приемы.

Константин раздраженно взглянул на плотно закрытую дверь небольшого медицинского кабинета. За ней открывался короткий коридор, который вёл в дублирующий зал оперативно–штабного отдела Генштаба. Туда сходилась вся информация о положении дел на фронтах, обновляемая в режиме реального времени с помощью как традиционных карт и стендов, так и новейших световых столов, визографических экранов и электронных форматоров. Назойливое гудение доктора проходило мимо сознания, как естественный, природный шум

— Ещё несколько дней в таком ужасном режиме и вас может свалить инфаркт! – возопил медик, поняв, что высокопоставленный пациент его не слушает.

Константин досадливо поморщился, застёгивая рубашку, кожа на груди, казалось, все ещё хранит холодок стетоскопной мембраны. Боль за грудиной ослабевала, отодвигалась на задний план, но не спешила уходить.

— Пожалуйста, — уже просил кардиолог. – Вы уже не молоды, ваш организм, выражаясь обыденным языком, очень сильно износился за время… военных действий. У вас тахикардия и очень скверные шумы в клапанах. Это верный предвестник очень, очень больших неприятностей. Я понимаю, вы не согласитесь на трансплантацию сейчас и в ближайшее время. Но вы должны меньше работать и больше отдыхать, иначе не поможет никакая медицина!

— Я вас понимаю, — сказал Константин, надевая пиджак. – Но поймите и вы, сейчас в моем положении худший стресс – изоляция от новостей. Я должен исполнять свои обязанности.

— Да вы умрете в процессе! – не выдержал медик, безнадёжно взмахнув руками. Он забегал по белому кабинету, с неожиданной для своего возраста ловкостью лавируя между приборами, письменным столом и кушеткой. – Просто и банально умрете, в крайнем случае будете лежать полутрупом под капельницами и со шлангами в груди!

Он остановился напротив изумлённого монарха и потрясая сухоньким кулачком продолжил:

— И наплевать мне, что вы самодержец всея Руси и прилегающих окраин! Или вы следуете моим рекомендациям, или я отказываюсь от наблюдений и лечения! Не выношу хоронить пациентов.

— Успокойтесь, я вас понял, — достаточно миролюбиво промолвил Константин. – Я не могу отвлекаться от… службы. Но если есть какая‑то возможность организовать наблюдение и лечение без отрыва – делайте все, что считаете нужным.

— Хорошо, — неожиданно быстро успокоился кардиолог. – Паллиатив, конечно, но кое‑что можно сделать. Сейчас, есть кое–какие методы…

Константин неотрывно смотрел на большой «оперативный экран», где в замедленном танце скользили многоцветные значки. Они отражали воздушное столкновение, развернувшееся вокруг «дальногляда». Неотрывное присутствие за спиной офицера–медика, прикрепленные к телу контакты кардиоскопа и капельница в полной готовности раздражали, как заноза. И ещё та самая боль, которая по–прежнему маячила на задворках сознания — вроде и не мешает, но и забыть о себе не даёт. За двустворчатыми дверями на всякий случай ждала каталка, но она не попадалась на глаза и потому не отвлекала.

Император верно вычислил, точнее угадал направления вражеских атак. Чужой опыт продолжал спасать Империю, битва за Варшавский Выступ разворачивалась очень похоже на сражение за Курскую дугу – подсекающие удары у основания подков, массированное применение танков, как стальной арматуры атакующих клиньев.