Андрей Колганов - После потопа
"Неужто Центральные решились оттяпать соляные копи у Восточных?" - подумал Мильченко. - "Ведь за такие дела Восточные могут и за оружие взяться".
На следующий день эти опасения получили наглядное подтверждение. В середине дня, когда Сергей размашистым шагом двигался по шоссе, окруженному со всех сторон смешанным лесом, позади него послышалась стрельба. Судя по едва доносившимся звукам, бой шел примерно в десятке километров. Одиночные выстрелы перемежались короткими очередями из автоматического оружия. Сергей на всякий случай подался на обочину и встал за одну из старых могучих лип, которыми еще с немецких времен было обсажено шоссе.
"Патроны жгут - не жалеют" - автоматически отметил про себя Мильченко, прислушиваясь к звукам перестрелки. В эти звуки через какое время ворвалась гулкая дробь крупнокалиберного пулемета, но после того, как вдали несколько раз крепко громыхнуло, пулемет замолк. - "Никак гранатометы бьют?" - подивился Мильченко. - "И кто же в кого? И чья взяла?". Но вопросы пока оставались без ответов.
Вскоре мимо него к месту стычки пронеслись два грузовика с вооруженными людьми, а впереди них - БТР-70. Еще часа через полтора его догнала колонна. Три изрешеченных пулями грузовика с грузом соли тащились на буксире за другими, уцелевшими, а замыкал колонну тот самый бронетранспортер... Центральные, хотя и сильно потрепанные, все же взяли верх.
Через несколько дней Мильченко окончательно разобрался, куда шли транспорты с солью. Они миновали зону, которую и ранее контролировали Центральные, и повернули по шоссе на юг. Шоссе проходило мимо деревни, на окраине которой стоял пост. Сергей в который раз предъявил вещи и документы.
Двое патрульных заинтересовали Сергея. Прежние, - люди опытные, и действовавшие четко, - были одеты в камуфляжную форму. Эти же были одеты во что попало. Старший (не по возрасту, а по манере держаться) был одет в темно-зеленую куртку из плотной и крепкой синтетической ткани и линялые серые джинсы. Второй был также облачен в куртку, вроде ветровки, из тонкой хлопчатой ткани, сильно потрепанную, неопределенно-коричневатого цвета, из-под которой виднелся свитер крупной вязки, и в старые армейские галифе, давным-давно, уже задолго до Последней войны, не употреблявшиеся в войсках. "Откуда только он такое старье выкопал?" - мелькнула у Сергея мысль.
Однако, несмотря на подобный наряд, действовали они даже более сноровисто, чем патрули на шоссе. Те исполняли военную рутину. Эти вели себя так, будто в любой момент ждали выстрела в упор. Старший вышел к обочине с автоматом наизготовку, не спуская с проверяемого цепкого взгляда, а его напарник, тоже вооруженный автоматом Калашникова, занял позицию немного поодаль, за сосной, четко взяв Сергея на мушку. Стояли они так, чтобы в случае чего не перекрыть друг другу линию огня.
Несмотря на то, что и у этих вояк знаков различия не было, дисциплина у них у всех была крепкая. Никто еще не попытался отобрать у Мильченко его ружье, никто не покушался на груз свинца. Старший поста, плечистый высокий мужчина с пышными усами, выглядевший немного постарше Сергея, вернул ему документы и произнес:
"Ну, ступай с богом".
Сергей уже который раз слышал от таких патрульных упоминания о боге, замечал, что кое-кто из них крестился. Это его заинтересовало, и он, не слишком задумываясь над возможными последствиями, бросил:
"Бог-то бог, да сам не будь плох".
"Оно верно", - сурово заметил старший, - "да все ж и о боге забывать не след. Ведь все беды наши оттого, что бога в душе позабыли!"
Звучало это, на первый взгляд, довольно искренне. И тут Мильченко решился:
"А не найдется, милый человек, у тебя места в хате, чтобы путнику переночевать?"
"Отчего не найтись", - медленно, почти нараспев, произнес старший. - "Отчего не найтись", - повторил он, - "вот сменюсь через час, и провожу тебя до хаты. А покуда - вон, лавочка, посиди, передохни. Издалека, небось, идешь?"
"Издалека", - вздохнул Мильченко, присаживаясь на лавку, - "от самого Беляховска. И все пешком".
"А как торговля?"
"Пустое!" - махнул рукой Сергей. - "Сменял вот только свинец на продукты, чтобы самому не оголодать. А настоящей торговли нету".
"А на что же ты, Сергей, к примеру, для настоящей торговли свой свинец сменять хотел?" - не отставал старший.
"Да как звать-то тебя?" - перебил его Мильченко.
"Моя вина, не представился, как положено", - ответил старший. - "Зовут меня Егор Никитович, ратник сельского ополчения".
"Менять свинец мне заказано только на соль. А ее-то и нет ни у кого. В Беляховске раньше всегда можно было разжиться - и там нету!"
"Верно", - степенно кивнул Егор Никитович, - "теперь соль велено только на богоугодные дела пускать".
"И что это за дела?" - полюбопытствовал Мильченко.
"А про то старшие знают. Нынче соль строго по норме выдают. А остальное, значит, на важные дела надобно" - назидательно сказал старший. Его напарник за все время этого разговора не проронил ни слова.
Когда Егора Никитовича с напарником сменила другая пара патрульных, Сергей отправился с ним в хату. Войдя в рубленный бревенчатый дом, он осмотрелся, заметил в углу иконы, и, вспомнив, как Егор поминал бога, сам неспешно перекрестился на образа и поклонился в сторону красного угла, а потом - хозяину.
"Желаю здравствовать сему дому, и хозяину, и домочадцам его" - произнес Мильченко.
"Благодарствую", - ответил хозяин, и, не удержавшись, сказал полувопросительно-полуутвердительно, - "а ты, вижу, бога все же не забыл".
"Чего греха таить", - вздохнул Сергей, - "не очень-то я раньше о боге вспоминал. А все же без веры люди ведь хуже зверья становятся".
"Это ты точно сказал", - закивал головой хозяин, - "хуже зверья. Столько мерзостей творят - тьфу, сказать противно. Истреблять таких надо без жалости".
Сергей на короткое мгновение прищурился, но моментально овладел собой.
"Да, некоторых бы отправить куда следует, за грехи свои расплачиваться полной мерой, глядишь, тут и дышать полегче станет", - не очень определенно поддакнул он.
"Вот и преподобный наш, отец Афанасий из Славьгорода, так говорит. Очистить, говорит, надо землю от бесов в людском облике, чтобы люду православному легче жилось. Воздаяние, говорит, нам за то, что уклонились от путей Господа нашего. А потому исправить надо грехи, нами содеянные, вернуться к богу, а с упорствующими - не церемониться".
"Куда уж дальше-то церемониться", - снова поддакнул Сергей.
"За верой нашей - сила", - разгорячился Егор, - "и мы нехристям покажем. Никто судьбы своей не избегнет, нечестивцы. Но мы не крови жаждем", - спохватился он, - "кто покается, да веру не на словах только примет, к Господу и к правде его лицо свое обратит, - тех мы примем, как братьев своих. И воцарится тогда повсюду божья благодать".
Не отрываясь от разговора, Егор скинул куртку, сапоги, подошел к небольшому деревянному шкафчику, и открыл его ключом. Сергей увидел в шкафу ружейную стойку на три гнезда. Два гнезда были пустыми, а в одном стояла охотничья двустволка. Пока хозяин аккуратно ставил в стойку свой автомат, предварительно отомкнув от него магазин, да отсоединял от пояса подсумок и ножны со штык-ножом, Сергей успел рассмотреть внутренность шкафчика получше. На полочке над стойкой виднелась коробка охотничьих патронов без верхней крышки. "Штук двадцать", - прикинул про себя Сергей. Рядом лежали два запасных магазина к АК, подсумок, и стояли четыре коробки патронов к автомату.
Сергей был поражен. Оружие сейчас имели почти все. Но обычно у деревенских жителей автоматы были редкостью. Чаще встречались охотничьи винтовки или гладкоствольные ружья. За десяток с лишним лет, прошедших с окончания Последней войны, запасы патронов поистаяли, новых поступлений было мало, да и любая власть (а особенно бандиты, верховодившие во многих местностях) не жаловала владельцев мощного автоматического оружия, нередко конфискуя его. Иной раз автомат мог стоить его владельцу и головы. Впрочем, Калашниковых, как самой распространенной модели, на руках было все же немало, но вот патроны... Полтора-два десятка патронов были нормой, владелец полного запасного рожка мог считать себя богачом. А тут, у какого-то, судя по всему, простого ополченца, - четыре коробки! Откуда такое богатство?
Тем временем хозяйка проворно накрыла на стол нехитрую снедь и, не произнося ни слова, удалилась в соседнюю комнату. Егор Никитович перекрестил стол и вымолвил:
"Благослови, Господи, нашу трапезу".
Сергей перекрестился одновременно с хозяином и принялся за еду.
Утром их разговор имел продолжение.
"Смотрю я на тебя", - говорил хозяин, поливая на дворе Сергея, обнаженного до пояса, холодной водичкой из ведра, - "мужик ты вроде крепкий, да и не бестолковый. Чего же ты эту беспутную торгашескую жизнь-то ведешь? Осел бы на земле. Дело это святое, и порядку у земли больше. Жизнь тут открытая, честная..."
