Инна Георгиева - Война – дело семейное. Перехват
И сама же ответила на свой вопрос: потому что я должна была кое-что ему сказать. Даже несмотря на то, что вся эта тренировка была его идеей, а в ее результатах он заинтересован куда больше меня.
– Спасибо, – проговорила негромко и даже как-то неуверенно.
– Я думал, ты ушла, – с толикой удивления отозвался Тант и повернулся ко мне лицом.
– «Semper fidelis», – вслух прочитала я два слова, вытатуированных у него на груди. – «Всегда верен»?
Фенрир ухмыльнулся и присел на краешек кушетки, на которой еще пару минут назад лежала я.
– Знаешь латынь?
– Только несколько фраз, – пожала плечами я, потому что посчитала глупым рассказывать о том, что несколько десятков лет назад едва не украсила свое тело такими же словами. – Немного странно видеть эту татуировку на аристократе, – добавила, почти автоматически делая шаг обратно в комнату, чтобы не держать открытой дверь. – Обычно ее выбирают воины.
– Это сейчас, – ответил волк. – Когда я решил ее сделать, ее еще никто для себя не выбирал.
– Понятно, – ответила я и снова повернулась к двери, но была остановлена быстрым:
– Джейн!
– Да?
Тант отвел руку в сторону, чтобы я лучше видела тату, и сказал:
– Я сделал ее в день, когда решил отказаться от политической карьеры в пользу армии. Дома меня не поддержали, мать вообще грозила отречением. Я знал, что меня ожидает несколько лет постоянной борьбы и скандалов. В глубине души сомневался, что смогу выстоять. И тогда сделал это тату. Чтобы всегда помнить о своем выборе и не отступить, несмотря на сложности.
Я медленно кивнула: такой поступок был мне понятен. В конце концов, кто, как не я, наследница аристократки, смирившейся с тем, что все ее пять сыновей ушли в армию, но до сих пор не простившей «предательства» единственной дочери, мог его понять?
– А какая твоя история, Джейн? – тихо спросил Тант. Я устремила на него задумчивый взгляд, но на сей раз, возможно все еще испытывая благодарность и даже крошечное чувство вины при виде капель пота на его висках, решила сказать как есть:
– Я попросила вытатуировать мне «мудрость», потому что она помогает разглядеть свой путь в жизни, – ответила, склонив голову к плечу. – «Смелость», потому что порой нужна отвага, чтобы идти по этому пути. И «преданность», чтобы никогда не сворачивать с него и не поступаться своими убеждениями.
– Всегда помнить о сделанном выборе? – тихо повторил Тант собственные слова.
Я кивнула, с удивлением ловя себя на мысли, что между нами действительно есть что-то общее. Но это не было умилительным или приятным открытием. Скорее, мысль меня напугала.
«Нет уж! – Я резко прервала свои попытки увидеть в аристократе кого-то большего, чем соперника и наблюдателя. – Фенрир – враг, пока не докажет обратного. А красивая история появления его татуировки доказательством не является. Помни об этом!»
Злая на себя и на свою внезапно проявившуюся сентиментальность, я быстро попрощалась и почти бегом выскочила из кабинета. А тем же вечером, впервые после перерыва в почти тридцать лет, я пошла в салон художественного татуажа. Где добавила себе четвертое слово на махакари, правда, уже на другом бедре: «бдительность». Чтобы никогда не забывать, что некоторых врагов лучше прощать после контрольного выстрела в голову.
Неделю спустя, после четырех тренировок с Тантом, я уже могла, пусть ненадолго и с невероятными усилиями, изменять форму пальцев ног. Почему-то они после обращения болели меньше всего. Фенрир сказал, что это хороший результат, и если мы продолжим в том же темпе, к концу текущего года я смогу полностью превратиться в волчицу.
– Секунд на пять наверняка! – добавил он, заметив мой недоверчивый взгляд. – Прежде чем боль заставит тебя вернуться в привычное тело.
Что ж, на большее рассчитывать было бы слишком самонадеянно: аристократы годами учатся менять ипостаси. И десятилетиями – их контролировать.
– Тебе потребуется меньше времени, – пообещал Фенрир. – Думаю, месяца за три мы даже сможем исправить размер твоего зрачка.
– А цвет? – с надеждой уточнила я.
– Это будет сложнее, – признался волк. – От года до…
– До…? – не выдержала затянувшейся паузы.
– Зависит от цвета глаз, который ты выберешь для своей человеческой ипостаси.
– Голубые! – не задумываясь, ответила я.
Фенрир усмехнулся и выразительным жестом указал на свое лицо:
– Пять лет работы.
– Ничего себе…
– Для волка это самый сложный вариант. Нам легче сделать цвет более насыщенным, чем светлым. И еще сложнее – перейти в другой цветовой диапазон. Самый простой выбор для оборотня – карие глаза.
Я поморщилась – никогда не хотела себе карие. Это так банально. И так похоже на то, что я имею сейчас.
С другой стороны, Тант потратил пять лет, чтобы добиться голубого оттенка. У меня просто не было столько времени! Собственно, у меня и года не имелось – я ожидала, что наблюдатель покинет группу через четыре месяца максимум. Впрочем, это же означало, что я в любом случае буду заканчивать тренировки в одиночестве.
– Я могу принять решение чуть позже? – спросила, понимая, что не прощу себе, если потрачу пять лет на глаза, которые станут смотреться на моем лице так же дико, как сейчас – желтые. Или решу сэкономить время, а в итоге снова начну ходить в очках, потому что самый простой вариант окажется с подвохом, и вместо красивых ореховых глаз я получу какие-нибудь горчично-песочные.
– Конечно, – кивнул Тант. Думаю, он сам не горел желанием начинать эти тренировки прямо сейчас. Глаза – тонкая материя. Их изменение требует концентрации и серьезных усилий. Волк же к концу недели выглядел так, будто каждую ночь вместо сна разгружал вагоны с углем на каком-нибудь отдаленном шахтерском планетоиде. Потому я даже не знала, кто из нас двоих был более рад отсрочке: измотанный учитель или ученица, которая не могла положиться на собственный вкус, а потому ждала того, кто был способен дать дельный совет.
К счастью, ждать пришлось недолго – ровно до конца недели. Когда на Акерон-2 официально завершилась «Весна высокой моды». Тогда же мне позвонила Сташи и напомнила, что Даник возвращается домой. А кто мог лучше помочь с выбором цветовой гаммы, чем профессиональный стилист?
Мы встретились в «Кабачке» после заката, все трое, как в старые добрые времена. Я имею в виду, буквально как в старые времена – в пабе был вечер две тысячи двухсотых годов, а потому посетители нарядились в сплошные перьях. Дурацкая мода начала двадцать третьего века. Я как будто попала на птичий базар, что было бы даже весело, если бы волчий нос не реагировал на перья очень странным образом:
– Даник, я… апчхи!.. очень рада тебя видеть! Ты… апчхи!.. так загорел! И снова покра-а-апчхи! – сил волосы!
Бармен с сочувствием посмотрел, как я в очередной раз подтягиваю солнцезащитные очки, с каждым чихом сползающие на кончик носа, и молча подтолкнул ко мне стопку моего любимого самогона. На трех салфетках. Я благодарно оскалилась ему в ответ.
– Я считаю, тот, кто готовит к показу моделей самой высокой моды, должен выглядеть не хуже них. – Даник с довольной улыбкой провел рукой по высокому ежику серебристых, мерцающих даже в тусклом барном свете волос.
«Пожалуй, это тот редкий случай, когда я даже рада своим очкам», – подумала, глядя, как от очередного блика щурится Сташи.
– Итак! – Даник посмотрел на наши хмурые лица и, видимо, не захотел уточнять, нравится ли нам его новая стрижка. – Меня долго не было, и я по вашим глазам вижу, что здесь успело произойти много интересного. Расскажите все!
Я молча переглянулась со Сташи, мысленным взглядом окинула события последних недель и залпом выпила предложенный самогон. Прислушалась к себе.
– Еще, пожалуйста, – протянула бармену пустую стопку. Но только после четвертого глотка произошедшее стало казаться именно интересным, а не странным, пугающим и, возможно, немного невероятным. – Пожалуй, я начну, – сказала, крепко зажимая переносицу, чтобы сдержать очередной чих. – Я сделала себе новое тату.
– Отлично! – обрадовался Даник: он очень любил татуировки и частенько говорил о том, что вот-вот сделает себе хотя бы одну. Пару раз даже добирался до салона. Но после первого же укола с криком ужаса и боли убегал оттуда прочь.
– Спроси какую, – мрачно подсказала наша штатная стоматолог. У нее самой татуировок было четыре: ласточка, ветка сакуры, два дельфина и человеческий зуб в натуральную величину. Конкретно – резец. На запястье. Жутковатая картинка, от которой покрываются мурашками даже самые стойкие Сташины пациенты.
Даник перевел на меня вопросительный взгляд, и я пожала плечами:
– Слово «бдительность». Там же, где и остальные.
