Андрей Левицкий - Путь одиночки
— Нужно решить, где вы встретитесь с Ротмистровым, — сказал Дон. — Не на заводе же — там его территория. Людей я дам, хотя сам не поеду. Предложения?
Данила очнулся от тяжкого забытья (кажется, он успел задремать с открытыми глазами). Планировать операцию предстояло ему.
Итак, какой у нас расклад сил? Люди Дона, оружие, «сувениры», Фидель с двумя товарищами. Самое логичное — устроить «передачу заложников» на открытом месте. Чтобы при этом минимум прохожих и чтобы снайперам было где засесть.
О месте поспорили, Данила настоял на стадионе «Лужники», главном поле. Риск, конечно, только лучше все равно ничего не придумаешь. Он обрисовал примерный расклад собравшимся:
— Три команды на трибунах. Делим на сектора по сто двадцать градусов. В каждой команде — один снайпер, один пулеметчик, два-три штурмовика. Им надо занять позиции за два-три часа до начала операции. Стрелять только после меня. Это важно. Первый выстрел мой, понятно?
— Я понял, — отозвался Фидель. — Ладно, вам виднее, Данила. Я, сказать по правде, невысокого о вас мнения… Вот зачем вам мне помогать?
— Во-первых, Влада и вы — единственные свидетели того, что я делал в Секторе… Во-вторых, Федор, мне нравится ваша дочь. Влада — хорошая девочка и… ну да, боевой товарищ. Жизнь мне спасла опять же. Она с нами шла добровольно. То есть сначала не очень добровольно, а вот из Твери мы уже выбирались сообща. Она хотела вам помочь, поставить на место Ротмистрова. У нас общая цель, если хотите.
— Хочу? — переспросил Фидель. — Наверное, хочу. В конце концов, вместе легче.
— Встречу назначайте на утро, — посоветовал Дон. — Сегодня все слишком устали, а переночевать можно у меня. Собаку тоже можете в моем доме оставить. Собак я люблю, а тащить с собой на дело этого пса нет смысла.
Фидель поднялся в избу, вытащил спутниковый телефон — здоровенную, как универсальный пульт от телевизора, трубку. Выдвинув антенну, набрал номер.
Все, затаив дыхание, ждали. А вдруг не ответит Ротмистров?..
— Алло? — заговорил Фидель. — Генрих Юрьевич?.. Да, Федор Костров… Генрих, я насчет Влады. У меня есть предложение…
ГЛАВА 10
Москва, Лыткарино, «Лужники».
Трясет. Болит в груди. Тесно.
Влада разлепила веки и обнаружила себя зажатой между двумя лбами в машине, причем в машине стремной — то ли в «копейке», то ли в «шестерке». На запястьях — наручники. Похищение. Во второй раз. Если б она смотрела кино, посмеялась бы, но сейчас было не до смеха. Один из лбов — блондин с массивным подбородком, тот самый, что был в свите Дона — повернул голову и велел:
— Не рыпайся, а то будет больно.
Как все просто. Предательство? Или этот скандинав изначально работал не на Дона? Шпион, то есть «крот»? Вот добыл ценный трофей и везет хозяину. Если трофей начнет дергаться и доставлять неприятности, его можно немного помять. Но совсем чуть-чуть, чтобы не испортился. Влада понимала, что она — не человек для них, а разменная монета. Дама треф, не козырь, но карта солидная. Потому разговаривать с ними, взывать к их совести, жалости, отцовским чувствам бессмысленно. Она — просто объект, товар в их делах, а товару разговаривать не положено.
Ехали недолго. Остановились за городом — с обеих сторон дороги покачивал верхушками сосняк, — возле БТР, у которого ждали двое с автоматами, в камуфляже, но без герба МАС на рукаве. Значит, обычные бандюки. Блондин выволок Владу под руку, передал низкорослому подельнику с мордочкой-кулачком, наполовину закрытой козырьком огромной кепки.
Трое в «жигулях», двое у тюнингованного БТР. Если блондина двинуть между ног, сделать подсечку второму и бежать, все равно догонят и наваляют. Пнуть бы кого-нибудь, хоть немного сделать больно, да хоть на спину плюнуть, чтобы стравить накопившиеся эмоции, злость, обиду и горечь! Но это делу не поможет, а на теле появятся несколько новых синяков. С другой стороны, если прикинуться мирной и покорной, не исключено, что они потеряют бдительность и можно будет попробовать сбежать, когда представится удобный случай.
У БТР сзади открылся люк, и Владу затолкали в салон, справа и слева сели два лба, что были в «жигулях», автоматчики устроились напротив на такой же длинной скамье, идущей вдоль борта. На этот раз ехали долго. Куда, Влада не видела, даже направление не могла определить. В одном она была уверена: ее везут к тому самому Ротмистрову. Сначала он велел Астрахану похитить ее отца, потом вознамерился пустить в расход Данилу и всех свидетелей. Она — свидетель, значит, ее участь определена и жива она лишь для того, чтобы выманить папу из Сектора. Данила Астрахан вряд ли выманится, с чего бы ему рисковать ради непонятно кого.
Последнее было обидно. Влада заглянула в свою душу и улыбнулась. Надо же, нашла девочка идеал свой, принца, можно сказать, на белом коне: Данилу Астрахана, вояку без страха, упрека и совести. А масовец о ней даже не вспомнит. Вот то-то и оно. Обидно.
Когда отец даст о себе знать, убьют сначала его, а потом и Влада потеряет ценность. Отец должен это понять. Хотя он идеалист и слишком хорошо думает о людях. Так что жить осталось трое суток максимум, пока папа не доберется до Ротмистрова, а потом…
Влада не удержалась и шумно вздохнула. Мысли в голову лезли самые дурацкие. Принято считать, что когда человек падает с большой высоты, перед смертью жизнь проносится перед глазами. Влада тоже падала, но медленно-медленно, и жизнь не летела — проползала. Она жалела не о том, что не обзавелась семьей, не родила ребенка, упустила возможность разбогатеть, а тосковала по синеве небес, по паутине, влажной от росы, по мрачному очарованию Сектора, о том, что не ценила секунды своей жизни, не могла жить каждым мгновением. Думала, что потом, завтра наверстает… Теперь неизвестно, наступит ли вообще это завтра, скорее всего — нет.
Ненависти не было, навалились усталость и сожаление.
Наконец прибыли на место. Рассмотреть место девушка не успела — ее поволокли к распахнутым дверям ангара. То ли большой склад, то ли цех завода… Вокруг были еще какие-то строения, приспособления для разгрузки, техника. Напоследок Влада взглянула в небо, чтобы попрощаться с синевой, но вверху клубились тучи, и хлопья снега падали на лицо, плечи, куртки сопровождающих. Невероятно красивые огромные снежинки.
В здании воняло химикатами. За стеной монотонно гудел мотор. Слабо освещенный коридор, по которому шли, напоминал черный ход, все двери были закрыты. У лестницы, ведущей на второй этаж и в подвал, попался человек в зеленоватом халате, бахилах и респираторе. Скандинав зыркнул зверем, и человек рванул наверх.
Владу повели в подвал. Открыли кодовый замок, и взгляду предстало просторное помещение, залитое голубоватым светом люминесцентных ламп. Химией завоняло отчетливее, добавился запах гнили и застоявшегося болота. Вдоль светлых мешков громоздились черные ящики непонятного назначения, полки были завалены коробками и контейнерами, какие используют для хранения желез. В шкафу за стеклом стояли колбы с плавающими в формалине фрагментами тканей, человеческих или нечеловеческих — непонятно, и целыми железами. Железы по форме напоминали мозг, шар с бороздами и выпуклостями, и каждая служила источником крошечной, микроскопической порции биотина.
В самом конце склада виднелись решетки трех клеток, разделенных глухими железными перегородками. Две клетки пустовали, а в крайней слева свернулся калачиком голый подросток. Когда в замочной скважине с лязгом провернулся ключ, пацан вскинулся и повернулся на звук. Влада вскрикнула, шарахнулась в сторону — это был не человек, — но блондин удержал ее, втолкнул в клетку и запер.
— Ра, ра, ра… ма, мо, мо, — бормотало существо и трясло прутья клетки.
Влада больше его не видела, но запомнила отчетливо: вытянутый череп, лишенные ресниц красноватые глаза, беззубая щель рта, дистрофичные, не по-человечески длинные руки и ноги коленками назад. Хамелеон, отведавший человечины. Антропоморф. Больше всего он напоминал упыря с картинки, да еще и звуки эти…
— Да, да, да, мо-ма-ра-ау, — зачастил хамелеон, и Владе показалось, что он не просто повторяет слоги — просит, канючит.
Прелестная компания, ничего не скажешь. Даже руки не освободили, сволочи. Ни стула тебе, ни кровати — бетонный пол, железные стены. Влада в отчаянии пнула решетку, обошла клетку, снова ударила по прутьям. Еще раз, и еще — без толку. Надо было бежать, пока не заперли. Теперь точно всё, конец.
Хамелеон с лязгом раскачивал свою клетку. Звенела люминесцентная лампа. Иногда хлопали двери, сотрудники то ли завода, то ли лаборатории бродили по складу. Помещение было огромным, и Влада не видела, кто там, но кричала, звала — на нее не обращали внимания.
Вечером (а может, не вечером, ведь здесь не было окон) пришел незнакомый мужчина. Среднего роста, седоватый, гладко выбритый, совершенно не запоминающийся. Если бы не подчеркнуто дорогая одежда, перстень и часы, Влада не вспомнила бы через день-другой ни эти водянистые глаза, ни усредненно правильные нос и губы. Воинствующая серость, дорвавшаяся до власти.
