Юрий Иванович - Вернувшийся из навсегда

– Не знаю, каким ты был раньше, – насмехался землянин, – но сейчас ты тем более на Бориса не похож.

– А если я тебе напомню нечто такое из своего детства, что может быть известно только тебе? Тогда ты в меня поверишь?

Узник от этого вопроса чуть не запрыгал от злости. При этом он тыкал кулаками теперь в молчащую, наблюдающую за родственной беседой мадам Мураши:

– Ага! События из детства?! Так я уже примерно догадываюсь, какая змея могла накропать целую книжку своих воспоминаний как о твоём детстве, так и о моих фривольных приключениях!

Женщина промолчала. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Зато сын возмутился вполне искренне:

– Папа! Как тебе не стыдно такое говорить о тёте Аскезе?! Она здесь совершенно ни при чём. Своих, собственных воспоминаний у меня и без её подсказок хватает.

– Неужели?! Ну давай выдай хотя бы одну.

– Ну, к примеру, тот момент, когда ты мне подарил первый боевой пистолет. Тогда с нами никого не было, и я об этом, по нашему взаимному уговору, никому не рассказывал…

– Увы! Я сам об этом проболтался своей супруге, – скривился от скорби узник и тут же сжал кулаки, словно от злости. – А все знают отлично, насколько Гаранделла была болтлива и несдержанна. Так что это не доказательство. Давай более дельное.

И минут на пять Светозаровы устроили настоящую перепалку с нелицеприятными выражениями, обвинениями друг друга в тупости и даже с ругательными словами из сленга подпольщиков. Ну и самое главное, что Борис прекрасно понял все жесты отца, разобрался, когда сказанное следует понимать с совершенно противоположным смыслом, и получил бо́льшую моральную поддержку, чем в случае оказания её открытым текстом.

Первой о чём-то догадалась глава особого департамента. Она скептически приоткрыла глаза, и в них заиграл насмешливый огонёк.

А потом и до старшего советника жандармерии дошло, что отец с сыном над всеми здесь сидящими наверняка издеваются. Скорей всего, и переговариваются между собой интенсивно с помощью того же сленга или с помощью определенных словосочетаний.

– Молчать! – заорал он так, словно ему что-то ценное отрезали. – Увезти этого урода-калеку! Быстрей!.. Я с ним позже разберусь… А ты!.. – Он с ненавистью шагнул в сторону землянина. – Пришелец недоделанный, ещё сильно пожалеешь о своём упорстве!

– А моя в чём вина, господин жандарм?! – не упустил случая поёрничать Светозаров. – Это вы сами виноваты, надо было более тщательно инструктировать подставных лиц. Тогда, может быть, ваша афёра и прокатила бы.

– М-да? А что ты запоёшь, если мы вскоре твоего сына прямо здесь, на твоих глазах, резать начнём на куски?

– Если жандармерии не жалко своих шпионов, то режьте себе на здоровье…

И тут встала на ноги мадам Мураши, прокашлялась, привлекая к себе внимание, после чего сухим, официальным тоном заявила:

– В связи с настоятельной необходимостью решительно заявляю, что никакое насилие над Борисом Светозаровым недопустимо. Он тоже проходит по программе генетического изменения нашей империи, как главный донор семенного материала. По сравнению с ним даже его старый, одряхлевший отец отступает на второй план.

Жандарм развернулся к ней с явной угрозой:

– Но в интересах следствия вы не имели права разглашать подобное здесь!

– Имела! В интересах того же следствия. А если вы, советник, чем-то недовольны, подавайте служебную записку по инстанции. Вы свою несостоятельность уже и так доказали. Сорвать такие важные переговоры с лучшими «проходчиками» всего мира Долроджи! Этого вам никто не простит.

Жандарм не стал окончательно терять лицо, пускаясь в пререкания с дамой. Тем более весьма опасной для него дамой и тем более что дама была права. О состоянии узников знал сам император, и любой поворот в их судьбе мог сказаться на виновнике самым неожиданным образом. Поэтому он гордо удалился в сопровождении своих подчинённых.

Затем со своего места приподнялся генерал Жавен и специально для протокола громко заявил:

– Ну, не признал ты своего сына, значит, не признал. Может, и в самом деле не он?

– Точно не он! – с честными глазами заверил узник. – Подмена!

– Ладно, тогда пойду писать докладную. Ох уж эти отчёты…

Когда и он ушёл со своим коллегой, за ним поспешил и мордоворот из особого департамента, а сама глава вроде как осталась наедине с узником. Ему хотелось многое ей сказать и даже попросить не постеснялся бы о должном присмотре за Борисом, но под объективами видеокамер подобное было лучше не оглашать. Зато многозначительными взглядами очень старые и очень близкие знакомые, много чего сказали друг другу.

А вслух было сказано совсем иное, обычное ёрничество:

– Как же это ваш особый отдел настолько лопухнулся? Я бы за такое головотяпство его начальство к стенке поставил!

– Всем этим происшествием, как и неудачным арестом, занималась жандармерия… И вообще! Чего это я перед тобой оправдываюсь? Не лезь не в своё дело, преступная твоя харя! – шипела на него в ответ женщина. – Ты совсем обнаглел в попытках выбить для себя разные преференции! И наверняка попросту тянешь время, не желая признать собственного сына!

– Да не он это, не он! Даже нос не его! Ты его много лет не видела, потому и не знаешь, насколько он изменился.

– И тебя не видела, но издалека сразу узнаю!

– Неужели? Зачем тогда на меня напраслину возводишь, обзывая старым и одряхлевшим? Видела бы ты, какие ко мне молодые красотки захаживают!

– Ах ты, кобель беззубый! – Руки Аскезы лихорадочно пытались отыскать на теле сданное раньше оружие, чтобы немедленно пустить его в ход. – Мразь и ханжа! Знал бы ты, как бедные девочки плачут после твоей «дойки»! Урод бессердечный!

– Ха-ха! – не унимался землянин, пытаясь взглядом сказать совсем иное. – Так потому и плачут, что страстно желают со мной на всю ночь остаться. Это же им лестно, побыть в кровати с таким самцом, от которого четверть империи вскоре рожать станет.

– Я тебя сейчас голыми руками удушу!

– С какой стати? Ах да… Тебе же самой завидно, что ты не сможешь оказаться в этом длинном списке рожениц, принесших миру новых героев.

Последующие слова он уже кричал в спину спешно удаляющейся Мураши:

– Куда же ты?! Пока никого нет, могла бы и заменить девочек. Или опасаешься, что слишком старая стала? И что у меня на тебя не…

Но оставшись один, Пётр уселся перед так и не заработавшим экраном и задумался. Основные мысли теперь вращались вокруг предстоящего побега и вокруг возможной помощи Борису:

«В любом случае, находясь в узилище, помочь я ему не смогу. Да и вообще не сегодня, так завтра точно станет известно, что всю программу генетической модификации мои умирающие сперматозоиды провалили начисто. Тогда Борис и в самом деле станет основным донором, а меня легко могут списать в расход. Или уж точно в виде профилактического наказания отрезать ноги. Следовательно, надо бежать отсюда как можно быстрей. В идеале – немедленно!»