Алекс Орлов - Шварцкау

— Ты дергаешь не тот рукав, Вилли, но лучше тебе вообще не пробовать, а то явишься на шоу оборванцем. Думаешь, Мадлен это понравится?

— О! Мадлен! Я совсем забыл, зачем мы тащимся на это шоу! — воскликнул Бонс. — Мадлен! Как же я мог забыть ее голограмму? Надеюсь, в натуральном виде она еще лучше?

— Значительно лучше, приятель, ты это оценишь, — заверил Липцик.

Они приехали за двадцать минут до начала шоу, к этому времени площадь уже была заставлена автомобилями, а толпа пришедших на шоу гудела возле входа, где всех пропускали через две рамки металлоискателя.

Однако ждать пришлось не очень долго, уже через десять минут Липцик и Бонс заняли свои места в первом ряду.

В оркестровой яме настраивались музыканты, за занавесом что-то звякало, жужжало, слышались негромкие окрики и раздраженные голоса.

Бонс очень ясно представлял себе множество рабочих и толстого распорядителя, который гонял их, заставляя переносить то декорации, то какие-нибудь… пюпитры, что ли. Или не пюпитры? Он попытался вспомнить, где слышал это слово и что оно означает, но так и не вспомнил.

— А народу-то сколько!

— Что? — очнулся Бонс.

— Я говорю, народу-то набежало, а ведь шоу уже третий день идет.

Бонс повертел головой и удивился. Подобную картину он видел лишь однажды, будучи еще ребенком, когда сосед его деда показал ему пасеку. Происходящее в зале очень напоминало казавшееся бессмысленным перемещение пчел. Разодетая публика сновала туда-сюда, попадая не на свои места, извиняясь и возвращаясь в проходы. И это происходило в партере, на задних рядах и даже на балконе.

В ложах было спокойнее, там сидели местные «тузы», дамы которых были увешаны драгоценностями.

Первый ряд тоже понемногу заполнялся народом, Бонс отметил, что, помимо еще двух военных-тардионов, места здесь занимали особенные ценители. Они явились на шоу с маленькими театральными биноклями, хотя до сцены было метра четыре.

Один из завсегдатаев пришел со старым портфелем и после выключения основного освещения извлек из него морской бинокль.

Бонса это озадачило.

— Не удивляйся, здесь всегда так, — шепнул ему Липцик.

В этот момент в оркестровой яме ударили литавры, заиграла громкая музыка и занавес стал разбегаться в стороны под громкие аплодисменты публики.

Представление началась.

Вилли Бонс и не предполагал, что все будет так красиво: лучи прожекторов, искрящийся задник сцены, изображавший то падающий снег, то золотистую пыльцу, то водопад. И среди всего это изысканного оформления великолепный кордебалет с ногами такой длины, что Вилли к подобным девушкам на улице даже подойти бы не решился. Ну очень высокие!

При появлении каждой новой исполнительницы он толкал Липцика в бок и спрашивал:

— Это она?

— Да нет же, не дергайся, я скажу, когда она появится, — отвечал тот, потирая уже отбитые ребра.

— Жаль, что не она. Эта мне очень понравилась… Сиськи просто атас, а ножки какие гладкие!

— Вилли, она в лосинах…

— Правда?

— Правда. Сиди спокойно и не бей меня, прошу тебя, а то я свалюсь раньше, чем появится Мадлен…

Между тем Бонс находил время и для того, чтобы посмотреть, что происходит в его ряду.

Достойнее всех держались два сержанта-тардиона, которые зачарованно улыбались, было видно, что попали они сюда впервые.

Профессиональные же обитатели первого ряда вскидывали бинокли, едва кордебалет придвигался к краю сцены и, как по команде, опускали их, когда девушки отдалялись.

Некоторые из профи делали пометки в блокнотах, другие сосали успокаивающие леденцы и обменивались короткими фразами.

В какой-то момент Вилли даже заскучал, ведь он был опытным пилотом и мог адаптироваться даже к самой быстроменяющейся обстановке. Он уже решил, что видел здесь все, и стал сомневаться в том, что его могут удивить еще чем-то.

Ну еще десяток девок с голыми сиськами, ну еще один световой эффект, вспышка, салют. И все? Но когда появилась Мадлен Торш, ему не потребовалось ничьей подсказки.

Задние ряды были повыше, и они увидели звезду раньше. Вилли показалось, будто откуда-то сверху, позади него, сорвалась лавина, которая усиливалась с каждой секундой и грозила снести все на своем пути.

Люди кричали, топали ногами, визжали и бились в истерике. Музыканты замолчали, и на мгновение все звуки исчезли, когда Мадлен, раскинув руки, застыла на краю сцены.

Боясь взглянуть на нее — вот так сразу, Вилли посмотрел на свой ряд и увидел, как взметнулись десятки театральных биноклей, а придурок с морским свалился в обморок.

— Это она, Вилли! — заблеял подтаявший Липцик и так долбанул Бонса локтем в бок, что у того заныли ребра.

— Это она, Вилли, она! — кричал он, а Вилли кивал и все боялся поднять глаза. Его похолодевшие ноги, его вибрирующий позвоночник и онемевший копчик говорили о том, что он пропал — пропал, еще даже не взглянув на нее, и Вилли медлил, сколько мог, и выпрямился, лишь когда Мадлен умчалась за кулисы, а новый номер начала обычная с виду солистка.

— Она прекрасна, Вилли! Она прекрасна! Разве ты этого не понял? — вопил Липцик и вместе с ним вся многотысячная публика. А Вилли ничего не отрицал и лишь глупо улыбался, когда Мадлен, ослепленная дюжиной прожекторов, проносилась по сцене и исчезала, экономя эмоции зрителей и давая им, вновь и вновь, возможность ощутить счастье.

Ее воздействие на людей было необъяснимо. Как ни старался Вилли, он не смог составить цельный образ Мадлен. Он помнил стройные ноги, в другой раз заметил грудь, и еще один раз сверкнули глаза. А потом руки, бедра и снова — грудь! О Мадлен!

После окончания шоу Вилли выходил из зала как будто оглушенный. Он глупо улыбался и даже отвечал на какие-то вопросы Липцика, но в общем чувствовал себя ватным мешком.

— Она должна быть моей, Берни… — промямлил он, когда они оказались возле своей машины.

— Что? — не понял приятель.

— Она должна быть моей, деньги у меня есть…

— Ты хочешь сказать, что готов отдать за свидание с Мадлен четыре тысячи ливров? — спросил Липцик.

— Да, именно это я и хочу сказать, — ответил Бонс, глядя в асфальт и глупо улыбаясь.

— И нам сейчас нужно ехать к ее отелю? — снова спросил Липцик. Он не в первый раз посещал шоу Мадлен Торш и знал, какие видения случались у тех, кто был накрыт волной ее сексуального порабощения.

Липцик и сам с трудом выбирался из этой волны.

— Я хочу эту женщину, Берни, сколько бы это ни стоило.

— Ну ладно, если наличные при тебе…

— Они при мне.

— Садись и едем к отелю «Империал». Именно там Мадлен останавливается со всем своим кордебалетом и прислугой.