Дурная кровь - Андрей Никонов
– Я тут могу играть, как хочу, громко, круглые сутки и голышом, – Лапорт принёс стаканы с апельсиновым соком, открыл бутылку джина, – животные в джунглях привыкли, неподалёку живёт семейство диких свиней, так они приходят под вечер, садятся вон там, возле толстого дерева, и слушают. Правда, я их ещё и подкармливаю, так что не знаю, что им больше нравится – моя музыка или остатки моего обеда.
Пайпер рассмеялась, закинула ногу на ногу, подставила лицо январскому Солу. Ей нравился Виктор, в нём было что-то странное и одновременно притягательное, вызывающее физическое влечение, это чувство напомнило певице Веласкеса, когда тот лечил её после взрыва, тогда она на секунду настолько возбудилась, что даже боль исчезла, и вот теперь происходило то же самое, только сильнее и гораздо продолжительнее. И что странно, Лапорт тоже заговорил о Веласкесе. Его слова пролетели мимо ушей, только имя осталось.
– Прости, что с ним?
– Я говорю, вы отлично смотрелись на сцене, словно лучшие друзья. И голос у него неплохой, если только это не подмена.
– Нет, он пел сам, – Мелани показалось, что в голосе Виктора проскользнула ревность, и это её обрадовало. – Я хотела предложить ему выступить вместе в Модене, но теперь даже не знаю, хорошая это идея или нет.
– А он бы согласился?
– Конечно, мне кажется, он в меня влюблён, и бросит все дела ради этого.
– Кажется? – с деланым равнодушием спросил Лапорт.
– Мы, женщины, всегда точно это знаем, – Мелани сама себя убедила в том, что говорит. – Уж поверь, стоит только пальцем поманить.
* * *
От боли нельзя избавиться, если отрезать от себя кусок тела, который повреждён, оголённый нерв будет слать импульс за импульсом в мозг, заставляя страдать. Но если отключить сам нерв, то боль пропадёт. Рози так считала до того момента, как иглы в позвоночнике начали подрагивать, сначала медленно и почти незаметно, а потом всё быстрее и сильнее. Поле планеты, хлынувшее в неё, помогало только первые несколько минут, через десять – стало почти бесполезным. Рози не могла сосредоточиться ни на чём, кроме боли и способах от неё избавиться. Она кричала, плакала и умоляла, она мечтала, как выберется отсюда и первым делом убьёт Волкову, вскипятит её изнутри очень медленно, потому что именно из-за этой дуры-полицейской они попали сюда. Потом то же самое сделает с Маккензи, тому и в голову не пришло спросить, куда Розмари направляется и зачем ей пикап без маяков. Прикончит его отца и своего начальника, эти старые козлы собрали отличную группу из штабных работников и не дали им нормальных оперативников. И под конец она с огромным наслаждением разорвёт на кусочки Веласкеса, из-за него всё это закрутилось.
Но и этих мыслей хватило ещё минут на пять, а потом интенсивность пыток увеличилась, платформы, между которыми её зажали, казалось, состояли из нескончаемого ряда приспособлений для причинения невыносимых страданий. И такого же ряда устройств, держащих жертву в сознании. Рози хватало лишь на то, чтоб подлечивать себя с переменным успехом, левая рука до щиколотки была раздроблена, волдыри на теле от вводимых препаратов лопались, выплёскивая зелёный гной, платформы следили, чтобы она не умерла, чтобы могла восстанавливаться, они словно изучали её возможности.
Через полчаса, когда она почти сошла с ума, пытки внезапно прекратились, по телу прокатилось чудесное ощущение прохлады и лёгкости, контроль вернулся, казалось, ещё мгновение, и она сможет отвлечься от собственного исцеления, взорвать платформы, освободиться и показать здесь всем, на что способен очень злой маг. Но именно этого мгновения ей не хватило, обезличенный голос предупредил, что начинается второй этап, и иглы зашевелились снова.
Для Веласкеса эти полчаса особо не отличались. Та же самая боль, почти полная неспособность сосредоточиться. Но это он уже проходил, причём в куда более варварском варианте. Обычная медицинская капсула позволяла отключать нервы, и ему тогда, в гараже, приходилось самому следить, чтобы ощущения испытывались сполна. Здесь за этим следил гель, он, проникая в нервные узлы, сохранял их функции, это было неприятно, очень неприятно, но второй раз – не первый. Павел внимательно следил за тем, что с ним делает этот аппарат, он был уверен, что при необходимости через какое-то время сможет контролировать реакцию организма.
Это казалось очень важным, те, кто засунул его сюда, наверняка наблюдали за ним и могли при необходимости уничтожить и своё оборудование, и самого Веласкеса. Камера изнутри была очень похожа на те, что использовались для тестов в Службе контроля, с обшивкой, способной выдерживать экстремальные температуры и давление, но здесь не было пулемётов, огнемётов и гранат, значит, её хозяева встроили какое-то другое оружие, способное убить пациента, если что-то пойдёт не так. И Веласкес себя сдерживал, вспоминая, каким был на острове, где охотились на магов, сколько именно силы он тогда получил.
Через полчаса гель решил сделать передышку. Пользуясь случаем, Павел проверил свой организм, не так уж много повреждений ему нанесли, а те, что были, он мог вылечить за десять-пятнадцать минут. Палачи явно не собирались оставлять его в расслабленном положении надолго, и Веласкес решил действовать. Верхняя крышка удерживалась в пазах ступорами, она состояла из полимерного материала, который не любил высокие температуры. Веласкес решил, что в крайнем случае её расплавит. Сначала он потихоньку выдавил из себя лишний гель, тот проник достаточно глубоко, нейтрализовать его не получалось, но клетки там, где надо, набрали жидкости, увеличились, не оставляя свободного пространства, и через поры кожи вытолкнули чужеродную субстанцию. Павел сконцентрировался на нервных узлах и представил, что мёртв. Четыре месяца назад он уже умирал, и неоднократно, сердце снова остановилось, кровь перестала бежать по жилам, фибриноген не давал ей свернуться. Голова закружилась от недостатка кислорода, клетки мозга приготовились отмереть, посылая по синапсам соответствующие сигналы.
Павел надеялся, что какие-то датчики, определяющие, что пациент стал трупом, в ванной есть. И действительно, через полминуты гель начал сам выходить из его организма. Не запуская сердце, Веласкес дождался, когда тело очистится, и только потом толкнул верхнюю плиту, вылез из ванны, с наслаждением ощутил сокращение желудочков и предсердий, шум в голове от пожирающих кислород клеток, кое- как отжал одежду прямо на себе. Попытка умереть стоила почти всего запаса энергии, силы восполнялись медленно, но не так, как раньше, словно крохотный клапан, который их пропускал, немного расширился. Павел даже подумал, что вылез слишком рано, и стоило ещё ради такого эффекта полежать и пострадать. Видимо, его трюк с мёртвым телом прошёл удачно, никто не ломился в камеру
