Зараза (СИ) - Гарцевич Евгений Александрович "jk57"

Дополнительно, как аванс, нам всем выдали новый камуфляж черного цвета с опознавательными знаками местного полицейского спецназа. На этом халява кончилась, все остальное пришлось менять по условному и не особо выгодному курсу.

Отдал техничку, на которой мы привезли спасателей, с пулеметом и лишними стволами. По законам лагеря — это была моя добыча.

По наводке Сани — оказалось, что они их вынесли со склада дезертиров, получил советские бесшумные пистолеты «ПБ» — два мне, два ему. Не ради того, чтобы палить с двух рук, а потому что магазинов запасных не завезли. И раздобыл комплект неплохих метательных ножей.

Получив все необходимые разрешения и наставления и пополнив припасы, выдвинуться все равно не смогли. Леонидыч ушел на перевязку, цепанули вчера его не сильно, но та самая главврачиха утащила его в медблок, бороться с возможным заражением.

Я же отправился гулять по округе, искать место, где еще ловит сеть. Дошел до своего убежища в железнодорожном музее, убедился, что гостей не было, и к нычке со шприцами и дневником профессора доложил часть припасов — ТТ, лишние патроны и магазины для АК. Даже если «коротыша» потеряю (мысленно решил звать его так, а то с Ксюхой у меня иные ассоциации), то патроны всегда пригодятся.

Сигнал, и то всего две палочки, смог найти только в церкви епископа Кроутера — той самой, куда я так и не добрался за контейнером. Постреляли здесь от души. Несколько сгоревших джипов, дырявые стены с выбитыми окнами, куча гильз и следы крови, но тел не было. Вокруг вскрытого контейнера разбросали пустые упаковки от рационов и кучу каких-то листовок. Ветер растаскал бумажки по улице, несколько штук валялось даже в паре метров от забора, за которым я прятался от редких, шастающих по площади, мертвяков.

Я перебрался через забор, подхватил одну из бумажек и заскочил в разрушенную церковь. Потренировался с «ПБ», отстреляв пять мертвяков, и по ступенькам, аккуратно, переступая через засохшие пятна крови, забрался на самый верх. А оттуда, уже по деревянной вертикальной лестнице, держа пистолет наготове, в маленькую башенку на крыше.

Чем выше лез, тем сильнее чувствовал трупный запах. А по звукам тишина, ни хрипов, ни рычания, только птицы крыльями хлопают. Добрался до края, замер, резко высунулся и чуть не рухнул вниз. Когда по малюсенькой будке начали метаться и хлопать крыльями птицы. Несколько пролетели надо мной, спикировав вниз. Похожи на наших голубей, только зеленого цвета.

Вот и фиг знает, это местная порода или грядет полный капец для человечества в виде зомби-голубей. Так эпидемию никакая граница не остановит.

Я снова полез вверх, теперь высунулся медленно, сначала оружие, потом голову. В углу лежал мертвый чернокожий то ли фермер, то ли бандит. На животе и на груди по темному дырявому пятну, на полу засохшая лужа крови. А на лохматой голове трупа сидела птица. Реально голубь. Зеленый голубь с красными лапками и такого же цвета наростом на клюве. Но ровненькие, не гнойниковая жуть, что на других мертвяках.

Попытался вспомнить наших голубей. Лапки, вроде тоже розовые. Эти бедные хромые птицы с отмороженными пальцами, пожалуй, одно их самых цепких воспоминаний о птицах из дворового детства. Клюв какой, не помню. А еще, не к месту подумалось, что дожил до зомби-апокалипсиса, а ни разу в жизни не видел голубиных птенцов. Всегда те, что мелкие — это воробьи, а те, что побольше — голуби. А потом и их стало совсем мало.

Но голубя все равно пристрелил. И во лбу трупа проделал дополнительную дыру для надежности. Потом уже забрался внутрь и занял свободный уголок.

Есть сигнал!

Первым делом позвонил по номеру, который дал Дедушка Лу. Пообщался с какой-то милой молодой девушкой и договорился, когда и где нас встретят в заповеднике.

Потом позвонил отцу. Вроде толком ничего и не обсудили, не рассказывать же ему, какие тут красавцы по улицам бродят, но, казалось, что лучше один на один против прыгуна выйду, чем разговор повторю. А когда мать к трубке подошла…

Десять минут не мог себя в кучу собрать, сидел, курил, разглядывал птичью тушку, а в голове только и крутилось: «Андрюша, найди Катю и вернитесь домой».

На Ксюху моральных сил уже не хватило. Только проверил свою почту и увидел кучу писем. Как по делу, что все материалы с Катькиной почты забрала, так и «философские» в ее стиле. Поругала меня, попрощалась со мной, похвалила и подлизалась, пригрозила, сама меня прибить — в общем, перепады настроения и риторики, которые я отложу, чтобы почитать вместе с ней при встрече и хорошенько поржать вместе под бутылочку чего крепкого. Она прислала все свои контакты. Я их выучил, а заодно отправил сообщение с обещанием позвонить позже.

Бумажка, подобранная из контейнера, оказалась листовкой от всемирной организации здравоохранения. Много букв и витиеватых конструкций, смешные рекомендации не приближаться к зараженным и тщательно мыть руки — все это выглядело как издевка человека с плохим чувством юмора. Мол, ждите — вас спасут. Когда и где, не уточнялось, хотя говорилось о неких точках сбора где-то по дороге на Гвинею. Там можно получить помощь, найти убежище и дождаться, когда ВОЗ найдет лекарство.

Пока же строго-настрого запрещалось покидать страну и даже приближаться к границам. Хоть водным, хоть к воздушным, хоть каким — везде встретят напуганные до усрачки пограничники вместе с коллективным противоэпидемиологическим отрядом ООН. Чуть мягче, конечно, было написано, но смысл верный.

***

К месту встречи с камаджорами мы с Леонидычем приехали только к шестнадцати часам. Без приключений и без пробок проскочили на мотоцикле.

Улицы вымерли, причем не по принципу, что мертвые с косами стоят, а полностью. Так жарко, мне кажется, здесь еще не было — сорок с хвостиком, градусника под рукой не было, но зато был опыт Вадика. А ему как бывшему пляжному спасателю в этом вопросе я верил. И либо у всех зомбаков окончательно расплавился мозг, либо мир знал о наших планах и притаился в предвкушении. Типа как затишье перед бурей.

Камаджоры опаздывали, ну или задерживались. Чтобы отвлечься, еще раз рассказал Бате все, что о них знаю. Я уже думал идти самостоятельно. Направление я знал, дорогу, которой меня выводили из леса, плюс-минус помнил, точно знал, в какой стороне питомник, чтобы держаться от него подальше.

Обезьянка, кстати, была с нами. Дети ее подзамучили, в хорошем смысле этого слова и, когда я ее в итоге забрал, рада мне была так, будто мы с первого класса вместе, а не пару лесных дней знакомы. И имя я ей дал другое. Народ в лагере, как услышал, что я зову ее Мартышкой, долго надо мной ржал, а Вадик так вообще прочел лекцию, чем шимпанзе отличаются от мартышек.

Смешно было слушать его «мартыфки» да «фымпанфе», но зато пушистый комок теперь носил гордое имя — Читер. В честь моей плюшевой игрушки с добавлением приставки мужского рода, которую я сначала не заметил, точнее и не искал особо, плюс его везучесть.

Может дети ему нюх отбили, но посланника камаджоров он проглядел. Из-за тени дерева, практически в паре метров от нас, сначала звякнули колокольчики, а потом бесшумно, чуть ли не из жаркого марева, соткалась фигура туземца. Если бы не колокольчики, то и пальнули бы от неожиданности.

Туземца этого я раньше не видел, поджарый, лысый, черный, с головы до пят в татушках — возраст вообще не определить, могло быть и тридцать и все пятьдесят. Говорить мог, но не хотел. Все, что смогли вытянуть, так это то, что нас проводят, куда нам надо, а потом ждут на встречу.

Нас это устроило и через час мы с Леонидычем залегли под тем самым деревом, на котором Читер срисовал часового.

Все как в прошлый раз, только у причала появилась еще один катер. Небольшой, туристический на шесть полноценных мест. Два на носу, два сзади и еще два вместе с рулем посередине. Леонидыч назвал его «боурайдером», а по мне так в данный момент обычная бандито-возка.