Олег Кулагин - Русские сумерки. Клятва трикстера
Я оказался перед ней раньше соперника!
Осторожно пробую опору ногой – массивный столб даже не шелохнется. Значит, вперед! Я проскочу его за пару секунд…
Но цепенею у самого края.
Острая боль пронзает кожу на груди. Проклятая «татуировка»! Я почти забыл о ней. Казалось, она давно зажила, и тут, в Саратовской Зоне, я еще ни разу ее не ощутил – даже когда впереди были смертельные ловушки-аномалии. Даже когда я шагнул в изнанку…
Что же не так сейчас?
Крест Богородицы, въевшийся в мою кожу, о чем ты пытаешься меня предупредить? Какого лешего тебе неймется, жестокий и почти бесполезный дар таинственной знахарки?
Ты не помог мне спасти друзей. И от предательства не уберег…
Баба Валя говорила о «силе родной земли». Но разве я могу верить в нее теперь? Разве может указывать мне путь какой-то бестолковый узор на коже?
Я заглядываю вниз, в бездну. Там, среди пыли и темных смерчей, проскакивают голубоватые искры. Всего метров пять идти над ними – такое даже ребенку под силу…
Но я отступаю от «мостика». Иду вдоль края. И останавливаюсь там, где чуть заметная туманная полоска тянется от багрового облака.
Смерчи проходят через нее насквозь. Она чуть колеблется над пустотой. Но все-таки никуда не исчезает. Как марево, как легкая дымка… Я швыряю на нее пригоршню песка и, не задержавшись, он падает в никуда.
А потом я заношу подошву над этой туманной полосой. И делаю шаг вперед.
Глава 8
Нет ни Зоны, ни изнанки, ни постылых развалин с аномалиями…
Окраина Колядинска, поселка из моего детства. Где-то в стороне, за промзоной и лесом, – бывший родной город, огороженный ржавой колючкой периметра. А здесь, за покосившимся штакетником, несколько серых приземистых зданий – поселковый рынок.
Я помню, что там можно было найти все – от китайских тапочек до польского маргарина. На рынке работала мама, и я иногда прибегал к ней после школы, помогал толкать тяжелые тележки с товаром. Хозяин расплачивался со мной куском колбасы. И я торопливо съедал его в закутке за ларьком вместе с тарелкой сушеной картошки. Иногда в придачу – салат из свежих овощей. Он казался особенно вкусным – может, оттого, что был приготовлен заботливыми мамиными руками.
Я помню все ясно – так, словно это было лишь вчера.
А сегодня на рынке пусто – лишь ветер гоняет пыль и клочья старых газет.
Потому что смерть пришла из леса. Я видел накрытые простынями тела, которые грузили в машины. Красные пятна издали четко выделялись на белом… Ближе меня не подпустили.
Кажется, до сих пор на треснувшем асфальте за штакетником угадываются следы крови.
Меньше ста метров до опушки леса…
Смерть пришла оттуда. И сейчас я иду ей навстречу.
Огромные силуэты вырастают из дымки. Уже можно различить по-крокодильи вытянутые морды, уже угадываются длинные клыки…
Не знаю, кто дал им это название – псевдоволки.
Они слишком не похожи на обычных зверей – проклятые твари, порождение Сумерек. Не знаю, мутанты они или нечисть из иного мира. Главное, я должен их остановить.
Должен отомстить…
За маму!
За всех, кого они убили!
Мутные зрачки пристально следят за мной. Стая рассыпается, широкой полосой охватывая меня справа и слева.
А у меня всего лишь пистолет. Даже с разрывными пулями – недостаточное оружие для такой схватки. Удобная рукоять из термопластика кажется игрушечной.
Псевдоволки будто чувствуют мои сомнения. Скалят пасти. Обходят с флангов. Вот-вот бросятся, за считаные секунды одолев разделяющие нас метры.
Они знают, что у слабого двуногого нет шансов.
«Добыча! – жадно блестит десяток пар глаз. – Легкая добыча!»
Человеку не победить.
Значит, я перестану быть человеком…
Роняю пистолет на траву и делаю шаг навстречу оскаленным пастям.
Они недоумевающе цепенеют. Наверное, им кажется, что жертва ополоумела от страха.
Но я уже не добыча. И с каждым шагом я меняюсь – темная ненависть придает мне силы. Темная ненависть творит и заново рождает меня в этот мир.
Псевдоволки глухо рычат. Похоже, они начинают понимать.
Слишком поздно.
Я бросаюсь им навстречу. Короткими ударами сворачиваю им хребты, разрываю их пасти. Я едва ощущаю боль – стальные мышцы укрыты прочной, как броня, шкурой. Зато почти физически чувствую их страх и ярость. Такие обжигающие, что одно это способно убить.
Но что их жалкая ярость против моей?
В несколько прыжков я догоняю тех, кто оказался умнее. Сильные и жестокие твари визжат, как щенки. Только меня не обманут. Я знаю, даже сейчас они – опасная нечисть. Желающая дотянуться до моего горла…
Но что их клыки и когти против моих?
Я перешагиваю через звериные трупы. Иду вперед, и лесная опушка вдруг становится улицей города. Моего родного города, ставшего смертельно опасной Зоной. И самое худшее тут – не аномалии.
Куда хуже – двуногие, решившие взять Зону под контроль. Вот уже выходят из переулка. Я всматриваюсь в их лица – будто надеюсь отыскать там что-то зловещее. Ведь эти не похожи на Сколковского упыря. Нет, внешне они не отличаются от людей.
Хотя я видел, как в их руках медленно умирал мой отец. Как страшно и мучительно вытягивали из него жизнь.
Трое в темной униформе. Вооружены автоматами. Но главное их оружие – вовсе не это.
Растворились в воздухе! И вдруг возникли в нескольких шагах от меня.
Тот, что со шрамом на щеке, с вечной ухмылкой, затаившейся в уголке рта, подмигивает:
– Ты ведь не оставишь своего отца, мальчик?
Не оставлю. И в миг, когда, ускоряясь, превратившись в почти неуловимые тени, они бросаются на меня с трех сторон, я тоже превращаюсь в тень.
Мелькают рядом ножи. Мелькают искаженные лица высших.
Будто дикий танец, будто соревнование, награда в котором – смерть.
Я чувствую их расчетливую злость.
Но разве сравнится она с моей? И что их хищный голод против моего?
Я уворачиваюсь и бью. Прыгаю и снова уворачиваюсь. А тело обрастает чешуей с острыми краями – словно сотни ножей, способные вспарывать их регенерирующую плоть.
Один за другим упыри валятся на землю. Но на смену тут же появляются новые.
Неужто надеются меня остановить?
Неужели думают, что я не возьму свое?
Воздух пронзают пули. Тускло сверкают ножи. И распахиваются клыкастые пасти.
Упыри, бандиты, хищные мутанты…
Они накатываются волнами – со всех сторон. Но, перешагнув через трупы врагов, я продолжаю идти вперед. А великая животворящая ненависть продолжает менять мой облик.
Чем меньше человеческого – тем лучше.
Там, где властвует зверье, я сам буду сильнейшим зверем.
Я забуду про жалость, про любовь, про все, что так долго делало меня слабым. И поднимусь туда, где на горе сияет прекраснейший цветок.
Единственный приз для единственного победителя. Власть, сила и слава, скрытые в алом бутоне.
Невидимка…
Взбираться по склону. И не смотреть назад.
Прошлого нет. Есть лишь будущее, рожденное в цветке.
Те, кто владели тобой прежде, просто не умели тобой пользоваться.
Слабаки… Ничтожные людишки…
Но ведь я-то больше не человек. И потому я сумею. Надо лишь задавить в себе голос проклятой памяти. «Когда будешь делать выбор – слушай свое сердце…»
Какая глупость! Ведь у меня больше нет сердца.
Умерло вместе с Ромкой и Кидом. Или еще раньше, когда отца пытали и убивали у меня на глазах…
«Ты уверен, что не сбился с пути?»
Замолчи!
Не время сомневаться, когда до цели осталось так мало. Когда сердца давно нет. И в груди вместо него – приятная холодная пустота.
Все выше и выше – к сиянию в высоте. К огромному алому бутону, озаренному изнутри огнем. И не надо больше искать смысла. Не надо спрашивать – ради чего?
Единственный смысл там – вверху, за полупрозрачными лепестками.
И так легко идти на этот свет…
В чем дело?
Обо что я споткнулся?
Наклонив голову, смотрю под ноги и понимаю, что гора, на которую я восхожу, состоит из бетонных обломков, из мелких кусков разрушенных домов. И все это перемешано с внутренностями тех самых домов: кое-где торчат остатки мебели – именно о деревянную спинку кровати я зацепился. Тут и там выглядывает тряпье, какие-то провода, клочья одеял, одежды…
А вон торчит кукла. Заурядное пластиковое изделие с акриловыми волосами. Но почему она так привлекает внимание?
Я подхожу, выдергиваю искалеченное, оплавленное кукольное тельце. Всматриваюсь в пластиковые глаза на уцелевшей головке. И вдруг вспоминаю.
Отчетливо, как наяву.
Микулино… За сожженной школой – тела с рваными ранами на шее. А среди них светловолосая девочка, даже мертвой рукой сжимающая свое богатство – точно такую же куклу.
Я озираюсь.
Этого не может быть. Случайное совпадение…
Но будто пелена спадает с глаз. И я наконец различаю то, что казалось мелкими камнями.
