Олег Синицын - Спецхранилище
Санитары (или медбратья?) остановились у изножья кровати. Женщина, деловито цокая каблучками, подошла к изголовью.
– Ну что, дружочек, пришел в себя?
Она стянула с шеи фонендоскоп и послушала мою грудь. Потом посветила в глаза фонариком. От нее тянуло лекарствами и выветрившимися духами.
– Что было назначено?.. Василий!
Парень с темными подглазинами встрепенулся. Начал переворачивать какие-то листки, которые держал в руках.
– Э-э… оксибутират натрия внутривенно капельно, аметил и галаперидол внутримышечно…
Кавказец, сложив ручищи на груди, глядел на меня с недоброй улыбкой. Словно ожидал момента свернуть меня в узел своими клешнями.
– Очень хорошо, – задумчиво пробормотала женщина, возвращая фонендоскоп на шею. – Меня зовут Ангелина Васильевна. Как себя чувствуешь, дружочек?
– Где я?
Мой голос казался слабым, чужим, к тому же нещадно хрипел.
– В областной больнице. Тебя привезли из Коровьина на «скорой». Четыре дня назад.
– Пришельцы… уже атаковали Землю?
Стоило окончанию фразы повиснуть в воздухе, как я понял, насколько она нелепа. Ухмылка кавказца у изножья кровати стала еще шире. Он всем видом показывал, что прекрасно знает, какая терапия требуется этому парню, лепечущему бред.
– Так-так-так! – с интересом сказала Ангелина Васильевна. – Вот с этого момента подробнее. Над планетой нависла угроза?
Я обвел всех троих взглядом. Остановился на женщине-враче, кивнул ей.
– И насколько все серьезно? – спросила она.
– Пришельцы захватили все телетрансляционные спутники и собираются через них передать изображение света, который превращает людей в зомби. Большего я не могу рассказать, это секретная информация.
На лице Ангелины Васильевны не дрогнул ни один мускул, выказывая недоверие или иронию.
– Можно поинтересоваться… Валерий Павлович, правильно?.. Можно поинтересоваться, родной, откуда тебе об этом известно?
– Я отставной офицер. Капитан. После увольнения из армии устроился в частное охранное предприятие. Меня назначили начальником охраны бункера, в котором хранятся обломки потерпевшего катастрофу НЛО. Но об этом я тоже не могу рассказать.
– Понятно, – задумчиво произнесла врач. – А не кажется ли тебе странным, дружочек, что столь сокровенные знания о пришельцах доступны только тебе одному?
– Подразумеваете, не выдумал ли я все это?
– Вовсе нет. Просто некоторые, назовем их так, сведения могут приходить в голову помимо нашей воли. Так сказать, под воздействием некоторых событий.
– Проблемами НЛО занимается Министерство обороны, а именно полковник Гордеев. Правда, я не знаю, что сейчас с ним… – И тут я вспомнил. – Боже мой, пришельцы похитили Настю!
Я попытался подняться на кровати… и обнаружил, что не могу пошевелиться. Руки и ноги под одеялом были туго стянуты усмирительными ремнями.
– Не нужно волноваться, – с мягкой улыбкой поспешила успокоить Ангелина Васильевна, поглаживая мое плечо. – Кто это – Настя?
– Моя дочь.
– Ваша дочь? Ах, да-да, вспомнила. Это было в истории болезни.
– Почему я в ремнях?
Женщина многозначительно переглянулась с кавказцем.
– Видишь ли, какое дело, Валерий Павлович, дружочек. – Я обнаружил в ее голосе нотки брезгливости. – Позволь мне рассказать о том, о чем ты сам не можешь рассказать. Насколько нам известно, ты пытался завязать с алкогольной зависимостью, не так ли? Ведь именно из-за нее тебя погнали из армии? Только завязать не получилось, зеленый змий оказался сильнее. И после полуторамесячного воздержания ты, дружочек, сорвался. Так сорвался, что две недели пил беспробудно, допился до белой горячки, после чего взял охотничье ружье и вышел на улицу.
Какое-то время я смотрел в ее серые глаза, стараясь понять, зачем она лжет.
– Этого не было.
– Еще как было, – подтверждающе качнула она головой. – В прокуратуре уверяют, что есть множество свидетелей того, как ты бегал по полям и стрелял в людей с криком, что не отдашь пришельцам какую-то вещь. Хорошо, что ни в кого не попал! Скажи, родной, было такое? Что молчишь? Нечего сказать? А кто бездомного связал и запер в заброшенном доме? Бедняга, между прочим, задохнулся во время приступа рвоты. О поджоге общественных сараев и прочих дебошах я и не говорю.
– Ты зачэм камни собирал? – спросил кавказец, что-то подбросив на ладони. На миг мне почудилось, что это была пирамидка.
– Это из его кармана? – Ангелина Васильевна протянула руку. – Позвольте взглянуть.
Из ладони кавказца к ней перекочевал темный камень, похожий на щебень с железнодорожной насыпи.
– Пусть пока полежит у меня. – Камень исчез в кармане халата Ангелины Васильевны. – Больше у него ничего с собой не было? – Она повернулась ко мне. – Больше у тебя ничего не было?
– Нет, – буркнул я. – Я хочу поговорить с женой.
Ангелина Васильевна вздохнула с усталым недовольством, взглянула на кавказца.
– Каждый раз, когда попадаются такие мерзавцы, у меня сердце плачет! – пожаловалась она.
– Я могу доказать, что говорю правду… У меня… я был ранен.
– Ранен? В самом деле?
– Пулей, в плечо. Развяжите, и я покажу.
– Посмотрим, не развязывая.
Она растянула ворот пижамы сначала до одного плеча, потом до второго. Везде я увидел гладкую, без шрамов, кожу. Страшнее всего было то, что и боли я не ощущал, хотя рана была свежей. Я отлично помню, как пуля из пистолета Гордеева ударила мне в правое плечо, как я вытаскивал ее плоскогубцами-утконосами.
– Нет, – разъярился я. – Этого не может быть! Не может быть!
Я начал рваться из пут. От усилий они чуть разошлись, предоставив некоторую свободу правой руке. Она стала вылезать из ремней.
Ангелина Васильевна моментально вспорхнула со стула, оказавшись от меня на максимальном расстоянии.
– Вы что, плохо его затянули?
– Сэйчас затянем хорошо, – пообещал кавказец, приближаясь.
Он подошел ко мне и, надавив локтем на горло, переставил плечевой ремень на следующую дырочку. Закончив, еще подержал локоть, с удовольствием наблюдая, как я корчусь от нехватки воздуха. Потом отпустил.
– Твоя жена не хочет тебя видеть, – мстительно изрекла Ангелина Васильевна. – Я с ней вчера разговаривала. Бедная женщина, столько всего натерпелась! Она сказала, что забирает дочь и уходит. Постарается добиться через суд, чтобы ты не мог с ней встречаться. Кроме того, она изменит фамилию и город проживания, и ты их не сможешь найти. На ее месте я бы поступила в точности так же!
Я все еще не верил. Не мог поверить. Неужели слова этой желчной ведьмы правда? Неужели невероятные события последних недель есть плод моего алкогольного психоза? Неужели в бреду я совершил множество отвратительных вещей?
НЕУЖЕЛИ?!!
Стоило принять на веру все эти «неужели», как мои надежды рухнули в один миг.
Я мог пережить тюрьму. Мог перенести апокалипсис на Земле. Мог смириться с неотвратимостью немедленной смерти.
Но я не вынесу крушения семьи.
…Ангелина Васильевна строгими движениями оправила халат.
– Тебе, дружочек, за все твои приключения лет пятнадцать светит в колонии строгого режима, если, конечно, мы определим твою вменяемость. Но мы ее определим, можешь не сомневаться. А пока… Василий, у нас остался сульфазин? Вколи-ка ему «крест», пусть помучается, подлюга.
С чувством выполненного долга Ангелина Васильевна направилась к выходу. Василий вышел следом за ней, потом вернулся, заправляя в шприц раствор из ампулы. Я для приличия еще подергался в ремнях, но четыре укола в разные части тела вызвали такую зверскую боль, что я быстро провалился в беспамятство.
* * *Когда я пришел в сознание, за окном было темно. Руки и ноги по-прежнему стягивали ремни для буйнопомешанных, причем настолько крепко, что конечности основательно затекли. В горле царила засуха, голова раскалывалась. От неубранной утки рядом с кроватью тянуло невыносимой вонью. А может, так воняло от меня, от пижамы или одеяла? Сколько времени я отдыхаю в ремнях? Может, все четыре дня?
Через какое-то время в палате появилась мрачная бабушка-санитарка. Она вынесла утку (запах поубавился, но не исчез), потом принесла тарелку с неаппетитной перловкой и стала запихивать ее в меня ложкой, но в знак протеста я все выплевывал назад. Впрочем, какой прок от этого бунтарства? Кушанья, далекие от лучших ресторанов Лондона, Москвы и Парижа, теперь останутся со мной до конца жизни. Как и тошнотворный запах палаты умалишенных.
Я не переставал думать о случившемся. В голове было мутно от лекарств, которыми меня пичкали, в сознании то светлело, то наступали сумерки, но я пытался думать. Вспоминал, что сделал не так, где совершил ошибку, которая завела меня в этот отстойник. Следующие годы мне предстоит провести либо на зоне, либо в сумасшедшем доме, что есть одно и то же. А это полный крах молодого упрямого паренька с пытливым взором, мечтавшего стать военным, как отец и как дед. Это падение паренька на самое дно жизни.
