Михаил Логинов - Красный терминатор. Дорога как судьба

— Мы твои гурии, — шептали ему напомаженные губы. — Мы твои нимфы, а ты наш сатир.

Его ноздри щекотал ароматный букет духов и алкоголя. Но глаза его скользили мимо склонившихся к нему головок по людской мешанине зала. Сосницкий высматривал тех, кто мог бы быть ему интересен. «Женщины если что-то и знают, то сущую ерунду, — размышлял Сосницкий, в то время как пальчики стали перебирать волосы на его груди и послышались первые постанывания. — Богемную публику тоже отбрасываем. Кто-то из них и знает Князя, но пока найдешь знающего… Из анархиствующей шушеры могут быть интересны те, кто в их команде покрупнее шестерки и сейчас совсем пьяны. Они потеряли осторожность, готовы поболтать и наверняка что-то знают. Стоп! А это кто там в темном углу, за колонной? Эти не похожи на поэтишек и анархистов…»

— Знаешь Константиново?

Один из молчаливых приятелей Есенина вновь наполнил четыре стакана первачом.

— Знаю, — уверенно врал захмелевший боец Раков, — наши мужики константиновских завсегда уважали.

— Вот, — Серега из Константинове ткнул пальцем в грудь одного из молчаливых приятелей, — их уважение важнее, чем ваш городской подхалимаж. А ты, часом, стихов не пишешь, земляк?

— Пописываю, очень даже, — еще раз солгал Марсель Прохорович, которому уже вконец разонравилось говорить правду.

— Я сделаю тебя знаменитым, — пообещал константиновский мужик.

— Буду премного благодарен, ваш-сятельство.

— Пошли, — вдруг скомандовал Есенин.

Экземпляр, который вывернул из-за угла и надвигался на Назарова, сразу понравился красному командиру. Ни на анархиста, ни на поэта он не тянул. И вообще, у него разве что на лбу не было выколото: «Я — мазурик».

«Мелочь, понятно. Так оно и к лучшему. Пьян, как сапожник — и это неплохо», — заключил Назаров, огляделся, подобрался.

Их физические тела встретились в коридоре.

— Ну, здорово! — Федор обнял незнакомца, окунувшись в самогонные пары. — Наконец-то вижу своего! Кирю Пензенского знаешь?

— Чего? — прижатый к стене добродушно улыбающимся солдатом, незнакомец недоуменно чмокал губастым ртом.

— А Патрона? А Пастуха знаешь? — не унимался солдат. — А может, ты и Князя не знаешь?

Последнее Назаров произнес угрожающе. И по тому, какой испуг промелькнул в пьяных глазках, обрамленных синевой, Федор понял — знает.

— Чего надо, мужик? — взгляд губастого скользнул влево-вправо по коридору.

— Пензенский я, от Кири. По делам тутова. С делами, вишь, туго. А Киря говорил, плохо будет — к Князю иди, адресок этот шепнул. Князя, говорил, все тутова знают и покажут. Показывай, с меня угощение, с Князя слово ласковое получишь.

Эх, не настолько пьян оказался этот губастый. Видать, просек вранину, нутром уголовным почувствовал, что не свой перед ним и Князь ему не для совместных дел нужен. Дернулся губастый, пытаясь вырваться из фальшивых объятий и убежать к своим — шухер поднимать.

Но Федор и такой поворот предвидел. От удара в солнечное спелетение уголовник, ойкнув, согнулся пополам. И получил добавку солдатским локтем в лоб. Как раз в этот момент в коридоре появились люди. В виде двух девиц с коротко остриженными волосами. Пришлось товарищу Назарову совсем по-дружески, то есть крепко-крепко, обнять готового сползти на пол губастого и пьяно замычать какую-то песню. И мычать, пока девицы не пройдут мимо.

— Вот они, мужчины, — довелось при этом услышать Федору Назарову, — во всем своем великолепии. Отупевшие, довольные собой и ни на что не способные.

Когда девицы скрылись и никто другой пока в коридоре не объявился, Федор потащил губастого к замеченной им поблизости мрачной, грязной и пустой лестнице, чтобы на одной из темных площадок потолковать с мазуриком серьезно. То есть вдавив в ребра опрашиваемого револьверный ствол…

Скрипели под ногами доски настила.

— Серега! — послышались из зала радостные крики и выстрелы.

— Давай, иди, не бойся ты, рязанские всюду прорвутся, — подталкивал Ракова в спину Сергей Есенин.

— Да я того, — бормотал Марсель Прохорович, — не артисты мы, непривыкшие.

Они остановились, покачиваясь над керосинками рампы.

Есенин вздохнул глубоко. На выдохе гаркнул в зал:

— Слушать сюда! Сергей Есенин представляет! Мой начинающий друг…

— Как там тебя? — он повернулся к Марселию.

— Товарищ Раков я, — прошептал красноармеец.

— Господин Раков! Любите его! — бросил Есенин в зал и ткнул своего протеже в бок. — Читай, публика ждет.

Марсель плохо понимал, что же такое происходит, осмыслить событийные закрутки мешала плотная самогонная завеса. Прохорычу оставалось лишь подчиниться всему этому обрушившемуся на него бреду. Он сказал, поглядев в темноту зала:

— У Кибитина, того, половой… Иван… слагал-с…

— Не пори чушь, читай! — рука Есенина ободряюще легла на плечо.

Раков отер губы тыльной стороной руки и тихим голосом начал:

Где Рязанская застава,Там стоит трактир большой,В отделении направоСлужил Ванька половой.

— Громче ты! — прервал чтеца выкрик из зала.

Три копейки, пятачочекЧасто в пояс он совал,И с тарелки в рот кусочекОн без промаха бросал.

Раков закрыл уставший рот. Зал безмолствовал, переваривая.

— Вот так вот! — воскликнул Есенин, подняв указательный палец, — Съели? Как слагать-то надо! Ну, а меня будете слушать?

Боец Раков уходил со сцены, слыша сзади голос земляка Сереги:

Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа…

Доски сцены под ногами Марселя Прохоровича ходили ходуном, как палуба в шторм. В голове бушевали ветра и, как вымпел на мачте, билась одна-единственная мысль: «Товарищ Назаров будут ругаться…»

Корявые ступеньки, помогающие возвращаться со сцены в зал, под бойцом Раковым принялись отплясывать джигу. Боец не удержался на них и полетел вниз. И попал точно в чьи-то объятия.

Перед глазами опускался-поднимался дешевый жемчуг на длинной нитке. Пахнуло приторно-сладкими духами. Боец Раков обнаружил свою голову в удобной теплой ложбинке.

— Ах, — прозвенело над его ухом, — как чудесно! Я так люблю поэтов!

К Марселю Прохоровичу без промедления вернулась былая устойчивость, он выпрямился и увидел перед собой — Женщину. Она показалась ему прекраснейшей на свете. В чарующем самогонном тумане проступали очертания круглого лица, украшенного многообещающей улыбкой. Ослепительно сверкали крупные медные серьги. Глубокое декольте открывало волнующий вид на пышные холмы. И при этом обладательница подобного богатства говорила:

— Пойдем со мной, голубок! Я поблагодарю тебя за стихи. Здесь столько совершенно пустых комнат!

Товарищ Раков как-то сразу позабыл о своем командире, товарище Назарове, да и о деле, что привело их в такое замечательное место. Декольте и его содержимое заполонило мир, сузило его до размеров совершенно пустой комнаты. В которую очень захотелось попасть. И поскорее.

Боец Раков почувствовал, как теплая ладонь обхватила его запястье. Марсель с удовольствием покорился ей, давая себя увести.

На этой, непарадной, лестнице было грязно и пусто. «Славное место, — подумал Федор, — тут нам никто не помешает. Спущусь пониже — там совсем хорошо, полная тьма».

И вдруг сзади раздалось шарканье.

Федор резко повернул голову:

— Вам не помочь, милостивый государь?

Немолодой, среднего роста, чуть полноватый господин, хорошо одетый, в пенсне и шляпе, с аккуратной бородкой и при тросточке. Который в этом особняке пару раз попадал в поле зрения товарища Назарова, но ничем солдата не заинтересовал.

«И откуда он только так внезапно и не вовремя выполз?» — посетило красного командира недоумение.

— Вашему другу худо? — участливо спросил аккуратный господин.

— Щас будя хорошо. Сами управимся. Без буржуев, — грубо отрезал Федор, надеясь, что господин обидится и уйдет.

Но тот не обиделся и остался. И даже сказал:

— Я все-таки позволю себе дать вам совет. Положите вашего друга так, чтобы он поспал, отдохнул подольше. Желательно не меньше часика. Тем временем я попробую разрешить все ваши затруднения. Вы ведь ищете Князя, не так ли?

Назаров пристально взглянул в глаза, увеличенные пенсне. Простодушные, честные глаза, черт побери.

— Да-да, я знаю, вы ищете Князя. Пускай это вас не удивляет, но я — его доверенное лицо. Мне сообщили, что вы проявляете повышенный интерес к вышеупомянутому Князю. И мне поручили выяснить обстоятельства, заставившие вас искать встречи с моим доверителем.

Губастый замычал, приходя в себя, зашевелился.