Кирилл Тимченко - Сумерки человечества
Жутковато воя между ячейками, ветер всю свою силу обрушивал именно сюда, словно решив снести громоздкое и мешающее его свободному полету сооружение.
Сама площадка на смотровую походила очень мало, почти все свободное пространство занимали антенны, размещенные на небольшом возвышении, и подключенная к ним аппаратура.
Разглядеть город можно было, лишь только подойдя к самому краю.
Безопасности ради, здесь все было забрано рабицей до трех метров высоту, натянутой между тонких стальных прутов, равномерно покачивавшихся под порывами ветрами. Он дул прямо в лицо, поэтому я даже нацепил противопылевые очки, чтобы глаза не пересохли.
Вид открывался одновременно жуткий и величественный. Я до этого Рязань никогда сверху не видел, чтобы вот так, по крышам смотреть. Москву, скажем видел, да и Петербург видел. В Питере, помню, поднимался на смотровую вышку Казанского собора и вместе со всеми охал, глядя на позеленевшие от времени крыши и пытаясь углядеть знакомые очертания всемирно известных достопримечательностей. Сейчас, в самой Рязани уже исчез главный элемент панорамы – высокий шпиль и купола Рязанского
Кремля. Колокольню взорвали, а вместо пяти куполов, покосившись, торчал только один, остальные все-таки рухнули, лишившись опары на полуразрушенных стенах собора. Часть панорамы занимали продолжавшие чадить дымом пожары. Что горело, было понятно с первого взгляда. Черные как пакля, словно с трудом поднимающие, и даже на сильном ветре едва рассеиваясь – так горели пробки, забитые автомашинами, или бензоколонки, где дельцы пытались собрать как можно больше топлива, но потом все равно все теряли, по недоразумению или с чужой помощью. Ведь сколько таких людей было, да еще и осталось. Вот у меня ничего нет, и у тебя не будет.
Много ли надо? Промасленную тряпку поджег и бросил. Дальше само все пойдет.
Другие клубы, темно серые, поднимающиеся высоко и быстро, разрываемые ветрами на отдельные куски, несомые дальше по городу, противно воняющие жженным пластиком и волосами, шли от горящих зданий и парков, брошенных людьми в самых разных состояниях. Ведь во многих квартирах, захваченных мертвяками, оставался включенным свет, горели газовые горелки или работали электроприборы. Ходили слухи, что кое-где оставались висеть брошенными телефонные трубки, и пока не рухнула городская сеть, можно было услышать голоса мертвяков, оставшихся без живых людей. Тихие всхлипы, мешающиеся со спокойным, однообразным рычанием, иногда злобный рев, сутолока, звуки падающего тела… методичное чавканье и довольные «ваа!» с набитым ртом.
Разбитые лампочки могло закоротить, живой голубой огонь, игравший на горелках, мог перекинуться на одежду мертвяков, шатавшихся без всякой боязни. Небольшое, неприрученное пламя, оставшееся без присмотра, с жадностью цеплялось во все, что могло гореть. Гудело, без разбора пожирая все в забытых бетонных коробках, называемых жилыми домами, перекидывалось на соседние здания, словно мстя за все то время, что было посажено на цепь, загнанно в печки и горелки.
Мертвый город, не лишенный жизни. Там, где столбы пожарищ не поднимались или уже рассеялись, можно было увидеть вяло бредущих мертвяков, похожих на потерявшихся детей, не знающих, куда себя приткнуть. На одной крыше вдалеке, едва различимый, бегал мутант, отсюда похожий на черную, подвижную точку. А вот ближе, примерно через две улицы я снова увидел знакомый силуэт.
Неподвижная, словно каменная, фигура в длинном балахоне и полностью закрытой капюшоном головой. Без единого движения стоящая на крыше и глядевшая, казалось, прямо на тебя. Ни глаз, ни лица видно не было, но ты все равно понимал, что где-то там, под складками ткани, есть живое существо, внимательно изучающее тебя холодными и бездушными глазами, лишенных каких-либо эмоций.
- Ты это тоже видишь? - я резко потянул военного за рукав, не спуская глаз с таинственной фигуры, - Прошу, скажи, что это мне не мерещится!
Солдат, в это время наклонившийся к проводам, чтобы разглядеть какую-то одному ему заметную вещь, чуть не потерял равновесие, когда я дернул его. Ругнувшись, он вырвал у меня свой рукав и встал рядом, пытаясь разглядеть то, что привело меня в такое нервное состояние. Сначала, естественно, ничего не видел, только бурчал что-то себе под нос о чрезмерных увлечениях видеоиграми, но когда взгляд пересекся с той же точкой, на которую я указывал, то на несколько секунд потерял дар речи.
Чтобы там ни было, на других людей действовало так же сильно, как и на меня. Зажженная сигарета, только что вынутая из пачки, упала на пол, но он даже не глянул на это. Взгляд был полностью прикован к неподвижной фигуре.
- Может, это нас глючит? – неуверенно предложил он, пытаясь сглотнуть слюну в мигом пересохшем горле, - Больно на монаха смахивает…
- Ты часто видел монахов, разгуливающих по крышам? – спросил я, боясь даже моргнуть. Силуэт мог исчезнуть в любую секунду, но мне страстно хотелось видеть, как это произойдет.
Солдат даже ничего не ответил, просто покачал головой из стороны в сторону в знак отрицания, так же не спуская взгляда с загадочной фигуры.
Она так же продолжала стоять, не двигаясь и не шевелясь, только полы балахона чуть шевелились на ветру, подергиваясь от налетающих порывов.
Странно, но они не могли сдернуть капюшон, даже мельком не открывая лица.
В эту секунду рация в кармане разгрузки военного завибрировала, резко зазвучав в, казалось, абсолютной тишине. Противный монотонный звук вывел нас из состояния ступора, налетев так неожиданно, что мы оба едва не подпрыгнули от страха. Непреднамеренно, подчиняясь давно выработанным рефлексам, я бросил взгляд на надрывающийся аппарат, но тут же спохватился и вернулся к человеческому силуэту в балахоне. К моему удивлению и ужасу там уже никого не было, только обыкновенная, крытая потускневшей нержавейкой, крыша со старой, разваливающейся кирпичной трубой, на верхушке которой оставалось брошенное птичье гнездо.
Посмотрев на военного, я увидел в его глазах такое же удивление и разочарование, так как и он тоже на секунду отвлекся от странного существа. Оно как-то умудрилось исчезнуть с абсолютно гладкой поверхности крыши меньше чем за секунду, пока мы отвели взгляды. И как оно это сделало, я тоже не мог понять, ведь не дожидалось, пока мы отвернемся.
С не сходящим с лица выражением шока, солдат механически вынул продолжавшую трезвонить рацию из кармана, поднес к уху и нажал на кнопку.
- Слушаю…
- Это я тебя слушаю! – чуть искаженный помехами голос все равно кипел от гнева, готовый, казалось, вырваться из переговорной мембраны и вцепится в горло слушателю, - Черт возьми! Где вы пропадаете? Немедленно спускайтесь, я все же не по скайпу вам связь настраивал! И вечно вас не будут на другом конце провода дожидаться. У людей, вообще другие дела тоже имеются!
- Так ты связался? – спросил солдат, прослушавший большую часть всего гневного монолога, не уловив там никакого смысла.
- Да, черт возьми, я связался! – голос в трубке словно вышел за доступные ему рамки децибел, странно булькнул и пропал, оставив после себя еле слышное шипение оборванной линии связи.
- Пошли, - солдат кивнул головой в сторону спуска, - кажись, твой
Токарев все же не забыл о тебе, - сказано было с таким видом, будто я сам додуматься до этого никак не мог. Проглотив вставшие в горле слова объяснения насчет уровня моего интеллекта и где соответствующее мнение его объяснениям, просто спокойно пошел за ним следом, по пути подбирая слова, как мне казалось, наиболее подходящие для будущего разговора.
Напрямую ведь сказать точно не получится.
Охранник вышки не обратил на нас никакого внимания, снова уткнувшись в свою приставку, только издал какой-то нечленораздельный звук. Нечто похожее на мычание должно было, наверное, известить нас о том, что нас увидели, разглядели, убедились, что ничего не своровали, а постольку можем спокойно проходить, не отнимая ни его времени, ни своего собственного. Как, оказывается, людям иногда нужно мало слов, чтобы описать всю происходящую ситуацию. Жаль, что я вот так не умею.
Приходишь вот так на экзамен, мыкнешь пару раз, преподаватель мыкнет тебе в ответ, получаешь оценку и уходишь, довольный и собой, и экзаменатором, и окружающим миром. Хотя, может, именно из-за такой деградации на нас и обрушились все эти страсти? Зомби ведь тоже все свои чувства выражают рычанием да хрипением. Иногда мычат…
Внизу нас встретил связист, чуть приплясывающий от нетерпения. Приборы за его спиной нервно стрекотали, переводя радиосигналы в разговорную речь, а большие, пропахшие сигаретным дымом наушники теперь лежали на столе, не издавая ни единого звука.
- Вот вы где! – раздраженно тявкнул связист, испепеляя по очереди взглядом то меня, то военного, - Здравствуйте гости дорогие! Не желаете ли отдохнуть после столь долгого пути? Не устали ли? Ведь даже по рации ответить тяжело сначала!
