Андрей Гребенщиков - Обитель снов
Володя раскрыл затуманенные глаза, которые долго пытался сфокусировать на фляге. А сфокусировав, что-то жалобно промычал.
– Как хочешь, – поняв его по-своему, парень попытался убрать воду в рюкзак.
Кажущуюся вялость компаньона сняло как рукой. Выхватив вожделенный сосуд, Арех жадно припал к горлышку.
– Шутник, твою мать! – едва оторвавшись от фляжки, просипел он. – В следующий раз шутилку сломаю…
– Злой ты, дядя Володя…
Злой дядя Володя облизнул пересохшие губы и, как полагается злобным дядям, зло зыркнул на осмелевшего юношу:
– Силы не трать… скоро самая жопа начнется.
Произнеся безрадостное предсказание, он откинулся на своем кресле.
То, что Арех назвал безобидным термином «жопа», в реалии оказалось адом. Самым настоящим. Температура в кабине поднялась до запредельных значений, тело Ника от корней волос на голове до кончиков пальцев на ногах покрылось горячим, резко пахнущим потом, от нестерпимого запаха которого затуманивалось и без того едва цепляющееся за реальность сознание. Даже собственное дыхание обжигало легкие и горло.
Воду они теперь не только пили, но и поливали себя ею. Никита опасался, что при соприкосновении с кожей или волосами живительная влага начнет шипеть и испаряться, но она пока, слава богу, не вскипала, даря недолгое облегчение перегревшемуся в адской парилке туловищу.
– Володя… я… больше не… пошел…
Арех медленно поднял опущенную на грудь голову, направил мутный взгляд на Ника:
– Ссс… ссс… – Сплошное шипение вместо слов. Потом: – Ссстой… глаза…
Голова старшего вновь опустилась, тяжелые веки закрылись.
Ник мысленно поблагодарил товарища. Глаза, конечно! Их следовало беречь. Навалившись всем телом на дверь, он толкнул ее, та не поддалась. Сильнее! Толкнул плечом, уже сползая с кресла. Без результата. Оказавшись на полу, понял, что не сможет подняться.
Внизу было еще жарче… Кузнецов уткнулся лицом в сидушку и попытался умереть. Нужно только… он не знал, не умел умирать, до сих пор его учили только жить. Какое упущение в образовании… Прежде всего нужно закрыть глаза. И ни о чем не думать. Если долго и старательно ни о чем не думать, то… Он прервал ненужную мысль, освободил мозг.
Без мыслей было очень хорошо, только здорово мешала боль. Эта сука не могла сконцентрироваться в одном месте и терзала все тело, не отдавая предпочтение никакой его части. Тварь! Боль мешала сосредоточиться на смерти, отвлекала старательного юношу.
– Уйди, уйди, лярва! Оставь меня, проститутка!
– За проститутку после ответишь! – у боли оказался очень знакомый голос, он уже слышал этот хрип… – Вставай, юнга!
Володя, шатаясь, сам едва стоя на полусогнутых ногах, подхватил сложившегося на полу Никиту под мышки и рванул вверх.
– Тяжелый сучонок! Да не сопротивляйся ты! – усадив юношу на сиденье, Арех без сил рухнул рядом с ним. – Мудила, дверь забыл, как открывается?
Ник сделал усилие, пытаясь вспомнить. Какая-то ручка… Где и зачем? Вернувшиеся в голову мысли закружились в диком хороводе, они сводили его с ума.
– Не могу больше. Отпусти, дядя Володя.
– Никитка, не… не… – Арех никак не мог прийти в себя, дышал прерывисто и как-то сбивчиво, будто разучился правильно вдыхать и выдыхать воздух. – Ты… молодец… держись… Сможем…
Никита раскупорил последнюю флягу и плеснул в лицо Ареху. Последние сорок пять минут, отмеренные страшно медлительными часами, он не открывал глаз, а дыхание его, теперь уже ровное, казалось юноше слишком слабым – даже для глубокого сна. Или забытья.
– Дядя Володя, очнись.
Ничего.
– Дядя Володя! – Ник тряхнул его сильнее. Компаньон не реагировал.
– Очнись! – осторожные шлепки открытой ладонью по щекам. – Очнись!
Он продолжал тормошить Володю, но все без толку.
Черт! Ник полез в рюкзак, судорожно выискивая походную аптечку.
– Да где же ты? Есть!
Среди бинтов и немногочисленных лекарств склянка с нашатырем нашлась почти сразу. Не теряя времени, юноша сунул открытый бутылек под нос отрубившемуся Ареху. Тот мгновенно встрепенулся и отпрянул подальше от резко пахнущего аммиаком раствора. Ошалело прокряхтел что-то похожее на «твою мать» и бессмысленно уставился на Ника.
– Ч… что?
– Уже ничего, – юноша расплылся в улыбке. – Очнулся.
Арех с неодобрением посмотрел на бутылку с нашатырным спиртом, которую Никита продолжал держать в руках:
– Подобрее способа разбудить не нашел?
– Крики, пощечины и удары по корпусу не помогли, – Ник немного приврал, исключительно для образности.
– То-то у меня все тело ломит… Прикладом, что ли, бил, окаянный? – Взгляд у Володи еще оставался мутным, но сознание, похоже, прояснялось.
– Жара чуть спа́ла, – игнорируя ставшее привычным бурчание, юноша поспешил поделиться с товарищем хорошими новостями.
Тот недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал. То ли сил не хватило, то ли запас вредности иссяк.
– Кажись, продержались, дядя Володя!
Арех скосил глаза на часы:
– Расслабляться рано, пик жары прошел, но париться еще долго. Береги силы, Никитка.
– Может, прогуляемся наружу? Один выход точно заслужили!
– Ты вроде бодрядчком?
– Может, второе дыхание открылось, не знаю. Но чувствую себя чуть лучше.
– Раз отпустило, значит, и без улицы пока перебьешься. Не надо транжирить… – Володя устало откинулся в водительском кресле, говорить он больше не мог.
– А ты? Может, стоит…
– Не сто́ит, – одними губами прошептал Арех и погрузился в сон. Или забытье.
Никита проследил, как секундная стрелка совершила три полных оборота по циферблату, и на четвертом круге последовал примеру старшего товарища.
* * *Пробуждение оказалось значительно страшнее тех кошмаров, что мучили Ника все три часа, проведенные в беспамятстве. Виски́, словно сдавленные раскаленным шипастым обручем из садистских арсеналов инквизиции, трещали от нестерпимой боли. Сотни иголок впились в мозг, насквозь пробив черепную коробку. Юноша хотел застонать, но не смог – в иссушенных легких совсем не было кислорода, он задыхался. Вместе с удушьем пришел страх: лютый, невыразимый ужас заставил сомкнувшиеся в судороге челюсти разойтись. Раскаленный воздух, обжигая гортань, ворвался в трахею, заставил легкие расправиться. Дышать! Дышать! Жить!!!
Он больше не хотел умирать. Он выдержал самые тяжелые часы, не сдастся и сейчас. Собственное ослабшее тело хотело покончить с мучениями тихо, во сне, но разум отказался от капитуляции.
Ему срочно нужно на воздух, на пять секунд, этого будет достаточно. Только перевести дыхание – получить пусть крохотную, но до безумия необходимую передышку. В этот раз он сможет открыть двери: где-то сбоку спрятана ручка, потяни ее – и свобода. Пять секунд свободы и избавления! Еще зрение – защитить глаза, нельзя открывать, нельзя смотреть. Конечно, он закроет глаза и ни за что не откроет, только бы найти ручку…
Пальцы нащупали железную скобу на дверке, глаза зажмурились сами собой. Потянуть ручку на себя, толкнуть дверь плечом, прикрыть глаза. Плотно-плотно! И ничего не бояться!
Запорный механизм замка клацнул, дверка поддалась и чуть приоткрылась, в образовавшуюся щель немедленно ударил дневной свет. Глаза!
Ник закрыл глаза, для верности прикрыв их еще и ладонью. Так, отлично! Осталось спуститься…
Писк. Оглушительно резкий и высокий, бьющий по ушам. Писк множества невидимых существ, которые притаились совсем рядом, которые только ждали, когда неосторожный человек поддастся своей слабости и покинет безопасное убежище.
Никита отпрянул – он испугался, но об опасности ослепнуть не забыл ни на секунду! – потянул дверь на себя. Похоже, прогулка не задалась…
Что-то мешало двери закрыться до конца, он тянул ее и тянул, но заветное «клац», возвещающее о том, что замок сработал, никак не раздавалось.
«Твою мать!» Никита отвел дверку и с размаху захлопнул. Металл оглушительно ударил по металлу, но лязг перекрыли истошные вопли – дверь перерезала и придавила нескольких рвавшихся вслед юноше зверьков. Открыв глаза, Никита сразу же увидел окровавленные мохнатые тушки, перерубленные острой кромкой пополам.
Однако далеко не все вторгшиеся в машину мутанты погибли под «гильотиной» – выжившие копошились на полу, а некоторые уже взбирались наверх по ногам Ника.
Закричав от неожиданности, превозмогая отвращение, он принялся сбивать с себя проклятых животных. Те уворачивались, впивались в плоть зазубренными коготками, пытаясь удержаться на достигнутых «высотах», но неизменно оказывались на полу.
Никита, не прекращая кричать – так он заглушал в себе страх и боль от когтей существ, оставляющих на его ногах глубокие резаные раны, – давил голыми ногами поверженных, пищащих противников. Перед смертью самые ловкие из них вцеплялись в ступни и пятки юноши маленькими, но удивительно острыми зубками.
